Жируха говорит, что никто никогда в жизни не притронется к ней — Coub

Жируха говорит, что никто никогда в жизни не притронется к ней — Coub — The Biggest Video Meme Platform

• 
  Home

• 
  Hot

• 
  Random

• Show more…

  Show less

• 
  My likes

• 
  Bookmarks

• Communities

• Animals & Pets

• Blogging

• Stand-up & Jokes

• Mashup

• Anime

• Movies & TV

• Gaming

• Cartoons

• Art & Design

• Live Pictures

• Music

• News & Politics

• Sports

• Science & Technology

• Food & Kitchen

• Celebrity

• Nature & Travel

• Fashion & Beauty

• Dance

• Auto & Technique

• Memes

• NSFW

• Featured

• Coub of the Day

• Dark Theme

Диана Палмер — Мое сердце — твое, любимый! читать онлайн

Диана Палмер

Мое сердце — твое, любимый!

За его спиной перешептывались и усмехались, а он, делая вид, что не замечает, и с трудом сдерживая улыбку, шел по коридору к кардиологическому отделению. Теперь всей больнице Святой Марии, да что больнице — всему городу, стало известно, что он, всемирно известный кардиохирург, доктор Рамон Кортеро, неравнодушен к рок-группе «Десперадо». Утром на местном телеканале вышло в эфир интервью, где он разоткровенничался и поведал: песни этой группы поддерживают его и помогают проводить операции.

И вот сейчас, отвечая на все насмешки и издевки лишь хитрым и очень выразительным взглядом карих глаз, он направлялся на встречу с женой своего пациента.

Операция была уже позади, на сердце поставлен новый клапан, и сообщить такую новость всегда радость для хирурга.

Однако женщины в приемной не оказалось. Должно быть, дежурная сестра что-то перепугала и по ошибке отправила ту в другое отделение больницы.

А ситуация выдалась не из легких: бригаде пришлось сильно постараться, когда на операционном столе оказался пожилой господин с дисфункцией клапана, к тому же осложненной пневмонией. Но Рамону к больным в критическом состоянии не привыкать, и он снова сумел совершить чудо, зато каково же сейчас было его разочарование, когда оказалось, что обрадовать некого.

Вдруг двери лифта открылись, и в коридоре появилась дама преклонных лет в окружении многочисленной родни. Женщина была вне себя от страха и горя: глаза ее покраснели и припухли от слез и выражали полное отчаяние.

Увидев ее, Рамон шагнул ей навстречу и широко улыбнулся, отвечая на вопрос, который замер у нее на устах.

— Ваш муж в порядке. Господь подарил ему сильное сердце.

— Слава Богу! — прошептала она. — Спасибо, доктор! — Женщина пожала Рамону руку.

— Рад, что удалось помочь, — произнес тот добродушно.

Лицо кардиолога, стоявшего за его спиной, тоже озарилось счастливой улыбкой: именно он встретил эту женщину в приемной и в общих чертах рассказал о проведенной операции. Она с благодарностью пожала руку и ему.

Однако доктор Вэн Копланд лишь пожал плечами:

— Это наш долг. Сейчас вашего мужа поместили в отделение интенсивной терапии. Как только подключат оборудование, вас пропустят в его палату, и вы сможете побыть с ним.

Снова слова благодарности, снова слезы, и вот уже все семейство удалилось вслед за санитаркой. Бэн подошел к Рамону:

— Случаются же чудеса. Я бы и на чашку кофе не поспорил, что у больного был хоть один шанс.

— Точно, — сухо согласился тот. — Но иногда нам в самом деле везет. — Потянувшись, Рамон зевнул. — Думаю, я мог бы проспать целую неделю, но дежурство еще не закончилось. А ты небось домой сейчас пойдешь? — (Вместо ответа Бэн расплылся в улыбке.) — Везет же людям!

Помахав другу на прощанье рукой, Рамон Кортеро направился проверить состояние двух других пациентов. Судьба к нему сегодня была поистине благосклонна: три срочных операции за одно воскресное дежурство и все три с благополучным исходом.

Он проверил своих больных, раздал санитаркам поручения, переоделся и отправился в городскую больницу, находившуюся на другой стороне улицы. Там тоже лежали несколько человек, которых он недавно прооперировал. Затем маршрут доктора пролегал в больницу Университета Эмори, где он должен был осмотреть перед выпиской одного пациента. И только затем — домой.

Его просторную квартиру скорее можно было назвать жилищем отшельника, чем домом процветающего, богатого хирурга. Однако Рамона такое положение вещей вполне устраивало. Еще в детстве, в Гаване, родители научили его ценить простоту и скромность.

С грустной улыбкой он взял с полки томик Пио Барохи. «Рамону от Изадоры, с любовью».

Пио Бароха-и-Неси (1872-1956) — испанский писатель, автор 66 романов, объединенных в циклы: «Земля басков», «Фантастическая жизнь», «Города» и др.

Эта надпись всегда стояла у него перед глазами, он знал ее досконально, цвет чернил, каждый изгиб до боли знакомого почерка. Его жена два года назад умерла от воспаления легких, умерла, когда он был за границей, умерла по чудовищной случайности, по недосмотру. Двоюродная сестра оставила ее одну на всю ночь, и высокая температура, лихорадка, отек легких сделали свое черное дело. Судьба сыграла злую, шутку: его не было дома именно в тот единственный раз, когда в нем действительно нуждались. Он оставил Изадору с молоденькой кузиной, Норин, дипломированной медсестрой, считая, что опасаться нечего, что та сможет обеспечить ей необходимый уход и заботу. Но — ошибся. Когда Рамон вернулся, было уже слишком поздно — дома его ждало страшное известие о смерти жены. Норин пыталась вымолить его прощение, пыталась что-то объяснять, только горе было слишком велико, а ее вина так очевидна, что он не смог, заставить себя даже выслушать ее. И не он один — родители Изадоры тоже не находили племяннице никаких оправданий.

Нежно похлопывая книгу по обложке, он отложил ее в сторону.

Бароха, известный испанский прозаик начала двадцатого века, тоже был врачом. Рамон чувствовал в этом авторе родственную душу и коллекционировал книги о нем, о его жизни в Мадриде. Бароха жил еще до изобретения антибиотиков. Его творчество, полное боли, ужаса, трагизма одиночества и в то же время надежды, вызывало у Района интерес. Он так же, как и герои его любимого автора, умел надеяться. Когда жизнь не оставляла ничего другого, он продолжал верить во Всевышнего и молиться о чуде. Сегодня оно свершилось для пожилой дамы, мужа которой Рамон оперировал, и чужое счастье согревало его душу. Крепкий брак, взаимная любовь, как было когда-то и у них с Изадорой. По крайней мере, с этого начиналось…

Вздохнув, он зашел на кухню и открыл холодильник. В это время прозвучал телефонный звонок.

Рамон возвратился в прихожую, поднял трубку:

— Кортеро.

После непродолжительной паузы раздался тихий голос:

— Рамон?

В ту же секунду лицо его окаменело, стало жестче.

— Да, Норин, — ответил он холодно, — что тебе нужно?

Снова молчание, потом:

— Тетя просила узнать, придешь ли ты к дяде на день рождения.

Странно слышать такие слова от Норин. Она и раньше была не так уж близка со своей родней, а после смерти Изадоры дистанция только увеличилась. Во всяком случае, все семейные праздники проходили без нее.

— Когда?

— Ты знаешь.

Он сердито вздохнул.

— Если не буду дежурить в воскресенье, то приду. А ты придешь? — добавил он сухо.

— Нет, — в интонации звучали ледяные нотки. — Я занесла подарок сегодня. До конца недели их не будет в городе, поэтому меня и попросили связаться с тобой.

Читать дальше

«Во все дни этой жизни мечтать о вечной и бояться Леонардо»

Московская школа нового кино продолжает набор в «Мастерскую киноактера» Клима. О том, чего от нее ожидать, легендарный режиссер и драматург поговорил с Аленой Карась.

— Мне всегда казалось, что ты сугубый человек театра. То, что происходило в легендарном Подвале Среднего Каретного переулка, где была твоя Мастерская в начале 90-х, было неповторимой театральной вселенной. В твоей Мастерской на Беговой, в ЦДР, тоже возник уникальный театр. И вдруг кино.

— Амаркорд.

— То есть сладостные воспоминания детства?

— Как у всякого, кто вырос с бабушкой на хуторе, в школу пошел в маленьком районном центре и ни о каком театре не имел никакого представления. Все, что я знал о театре, — это то, что это какая-то приставка к слову «кино» — Кинотеатр, где, собственно, и прошло мое детство с пяти до четырнадцати, главная страсть детства — да и жизни с периодами размолвок и обид иногда на десятилетия.

— То есть попытка возврата к первой любви.

— От нее ведь никуда… Так что я невероятно благодарен Школе нового кино, ведь казалось, что уже никогда…

— То есть Подвал был формой кино?

— Все мы родом из детства. Мы все беременны — не скажу осколками, скажу семенем, попавшим в наши детские глаза и уведшим нас в этот мир, можно сказать — Снежной королевы, можно сказать — мечты, где мы пытаемся собрать это странное слово «вечность». Мы все Каи в детстве, и некоторых не нашла Герда.

— И этот осколок или семя попадает и в глаза маленьких Герд, и они тоже оказываются в царстве Снежной королевы и там складывают это слово «вечность», но некоторых не находит их Кай?

— Да. И это значит, что это был не осколок, а семя. И они так и остаются беременными, завороженными, не принадлежащими этому миру. Многие пытаются вырваться, у них случаются выкидыши, и они возвращаются в так называемый реальный мир, но…

— И этих завороженных, беременных и тех, кто попытался вернуться, но без этой попытки складывания слова «вечность» жить не в силах, ты ищешь?

— Да.

— Петербургский театровед и автор большого исследования о твоем театре Игорь Вдовенко говорит, что когда смотришь в записи спектакли прошлого, то видно, что это театр, то есть нечто, жестко привязанное ко времени, а когда смотришь спектакли Подвала, этой привязки ко времени нет… они как бы вне времени. И когда вспоминаешь их, то понимаешь, о чем идет речь… Да, это была живая, текучая, нежная субстанция ежесекундных перемен, происходящих прямо на глазах с кинематографической достоверностью… Почему-то сейчас вдруг вспомнила, как в «Луне для пасынков судьбы», которую ты поставил в Театре на Литейном в конце 90-х, главный герой курил, держа сигарету вертикально, и столбик пепла в луче света все рос и рос, пока не обрушивался на пол как какая-то страшная, но нежная катастрофа, а потом в конце дым сигареты и Альбинони, а уже никого нет… страшное живое кино. Вернувшись в Москву в 2011-м, ты начал делать нечто совсем противоположное… Тонкое паутинное кружево человеческих отношений сменилось тотальным одиночеством актера на сцене и поэзией, то есть складыванием этого самого слова «вечность» в царстве Снежной королевы.

— «Приближением к Снежной королеве». Здесь Евгений Головин абсолютно прав… Взрослея, мы меняем — вернее, теряем — этот завороженный взгляд… Мы начинаем Ее бояться, хотя для некоторых из нас другого места обитания нет… Ибо нас за этим и послали в этот прекрасный и волшебный мир, и раз нас не нашли Герда или Кай в положенное для этого время, то, может, стоит смириться и принять судьбу.

— То есть, проходя через определенные этапы жизни, человек иногда отрекается от своей детской мечты и разбивает Скрижали Завета, даваемые каждому при рождении, ибо они оказываются ненужными миру вокруг него, занятому поклонением совсем другому Богу. Но потом кто-то понимает, что его детская мечта…

— Не всегда это детская мечта… Иногда это приходит к нему как к Ван Гогу, со временем, в так называемом взрослом состоянии, как откровение после страшного отчаяния, долгих блужданий и попыток «пойти по дороге со всеми»…

— То есть следует оставить надежду…

— На что-то. Да.

— И, может, тогда… Она, эта так называемая счастливая судьба (или смысл его единственной жизни), и приходит к человеку?

— Да… Дар даром… Подаренное мы не очень ценим. Истинно то, что мы сделали сами…

— То есть ты ждешь этаких Моисеев? Или Ван Гогов?

— Думаю, что я здесь не оригинален. Каждый учитель мечтает, чтобы его ученики превзошли его… Открыли неведомый ему мир… Чтобы он не учил, а учился.

Меня интересует феномен Человека в Божественной Среде, его внутренний, такой загадочный и непостижимый, мир, его великое одиночество, ранимость и смертность, его мечта об идеальном, делающая его жизнь исполненной великой печали.

— И это условие, вернее, свойство студентов, которых ты ждешь, мне кажется, понятно.

— Никаких студентов!

— Прости… Понятно… Никаких студентов, полагающих, что кто-то и чему-то их может научить, откроет секрет… Секрет внутри них… Это понятно. Но теперь хотелось бы поговорить о том, куда ты вместе с ними предполагаешь идти. Что означает этот путь из Театра в Кино, или некий Кино-Театр, или Театр-Кино. Я не думаю, что ты изменился настолько, что тебя стал интересовать кинематограф как «монтаж аттракционов». Актер, а значит, Человек, а значит, Театр и его загадочный, непостижимый мир… Мир живого человека наедине со своей единственной жизнью — обычно ты говоришь об этом так. И если это так, то нынешний твой шаг в сторону кино свидетельствует о глубоком неверии в театр… Прости, я имею в виду твое неприятие окончательно победившего, по твоим словам, постдраматического театра.

— Да.

— Потому что он действительно победил.

— Потому что меня интересует, говоря словами Тейяра де Шардена, феномен Человека в Божественной Среде, его внутренний, такой загадочный и непостижимый, мир, его великое одиночество, ранимость и смертность, его мечта об идеальном, делающая его жизнь исполненной великой печали. Той печали, что и творит из него Человека.

— Ты уходишь от ответа. Это слова. Мало что говорящие современному сознанию…

— На нерест рыба идет из моря к истоку творящей это море реки.

— Твой китайский ответ говорит о том, что мы дожили до того, что даже Клим, который мог послать кого угодно и куда угодно…

— Да.

— И что делать… Плыть на нерест?

— Да.

— Не очень понятно, но ладно. Вернемся к актеру… И, может быть, к разнице между актером в театре и актером в кино?

— Актер — Орфей, спускающийся в ад за Душой-Эвридикой. И эта способность спуститься в Царство Мертвых и вернуться обратно… вернуться не с ничем, а с Душой, живой Душой, оживить Душу, вернуть Ее в жизнь, то есть уговорить Владык Потустороннего Мира отпустить Эвридику, а потом не оборачиваться, то есть не гордиться содеянным, не присваивать… Это требование к любому творческому, художественному, религиозному духовному акту, совершаемому человеком. Оно едино и для Театра, и для Кинематографа. Душа-Дух-Разум человека живут между двумя полюсами: полюсом Слез и полюсом Смеха. Кинематограф и Театр не исключение. Актер в Кинематографе находится в поле драмы, то есть он не только позволяет внешним обстоятельствам полностью захватить себя, но и позволяет кинокамере проникнуть в этот захваченный чужой жизнью и чужой историей, чужой судьбой свой мир.

— То есть ад, царство смерти, приходит, как ты говоришь, в Душу КиноАктера, и камера бесстрастна?

— Почему бесстрастна?

— Я имею в виду — с кем вы, мастера культуры? Куда вы толкаете Мир… В Космос или Хаос?

— Да.

— Знаешь, у меня закрадывается подозрение, что твоя пандемическая страсть к Голливуду, который ты никогда не любил…

— Потому что не знал.

— Да, помню, ты всегда утверждал: любить значит знать. Так вот… Мне кажется, что те 800 фильмов 30-х — 40-х годов, которые ты посмотрел за последние полтора года, твое восхищение Фрэнком Капрой… Твое утверждение, что поиск драматического театра привел тебя в Голливуд, что ты обрел театр в Голливуде 30-х — 40-х, что там все как положено и как должно быть в театре, — это не то что пугает, но попахивает консервативным манифестом, прославляющим «пуританскую свободу»… Это твои любимые словечки теперь… Реализм… Классицизм… Консерватизм…

— Но я всегда был консерватором. Это моя тупая природа восхищенного и завороженного искусством подражателя. Просто иногда консерватизм выглядит как авангард. Искусство — то, что нельзя повторить, сымитировать. Как говорил Эфрос: «Драматурги — Шекспир и Чехов, а играть нужно как Иегуди Менухин», — а Васильев однажды спросил: «Как Леонардо — можешь?» Имена можно поменять, но это КАК, от него — никуда. Не бойся быть подражателем, все равно не получится как у Леонардо. Как там у Тарковского: «Я боюсь Леонардо». Собственно, ничего другого я бы и не хотел, просто это очень сложно. Относительно же Театра, который я обнаружил в кинематографе начала звукового кино… О нем можно сказать довольно просто: очарование жизнью. Нет никакой фабрики грез: есть очарование жизнью. Именно это слово. Депрессия, и не просто депрессия, а Великая депрессия — и художники идут против, становятся проповедниками особой религии очарования жизнью. Недавно совсем случайно я прочел об этом у Наташи Лаурель: «…это не пир во время чумы, это своеобычный героизм. Патриотизм страны, у которой в генотипе прописано, что она fine. Иммунная система которой держится на том, что “у нас все хорошо”. Это Жизнь Прекрасна. Актриса неотразима. Режиссер умен. Оператор профессионален. Дизайнер талантлив. Портной кропотлив. Свет. Камера. Мотор. Life is beautiful. Life is glamorous». Это невероятно точно, гениально точно.

— Наверное, да. Хотя слово glamorous, как мы понимаем его сейчас, нужно понимать немного по-другому.

— Да.

— В Подвале все мерцало тайной и способностью актеров как будто монтировать внутри кадра, сцены. Это завораживало. Мы видели художников, находящихся в процессе осознанного творчества. Они были открыты, текучи и прозрачны. Но тогда было такое время. Сам воздух вокруг был наполнен этим. Для всех нас свобода была всем. Сейчас мы словно устали от свободы.

— Да. Рожденные от мечты о свободе и рожденные свободой и в свободу по-разному видят мир, но это не значит, что у этих рожденных свободой нет мечты о свободе, свободе в высшем смысле этого слова.

— То есть, если ты художник, ты всегда устремлен, должен быть устремлен в эту высшую свободу, невзирая на те процессы, которые происходят с массовым сознанием вокруг.

— Да.

— Значит, ты будешь учить их во все дни их жизни выбирать свободу? Вернее, быть — устремленными к высшей свободе вопреки так называемой реальности и умению бояться Леонардо? Все это волшебно, но куда они пойдут потом — им ведь потом необходимо будет жить в реальном мире. Не безумцы ли они, что идут к тебе? Из подвальных «безумцев» только двое пошли в кинематограф — Костя Лавроненко и Виталий Хаев, а в так называемом реальном театре вообще никого. Я знаю, что на этот мой вопрос отвечать глупо, поэтому могу только восхититься безумием Московской школы нового кино, что они пошли на этот шаг с тобой. Удачи вам.

Понравился материал? Помоги сайту!

Подписывайтесь на наши обновления

Еженедельная рассылка COLTA.RU о самом интересном за 7 дней

Лента наших текущих обновлений в Яндекс.Дзен

RSS-поток новостей COLTA.RU

Зоя — Алигер. Полный текст стихотворения — Зоя

Вступление

Я так приступаю к решенью задачи,
как будто конца и ответа не знаю.
Протертые окна бревенчатой дачи,
раскрыты навстречу московскому маю.

Солнце лежит на высоком крылечке,
девочка с книгой сидит на пороге.

«На речке, на речке,
па том бережочке,
мыла Марусенька белые ноги…»

И словно пронизана песенка эта
журчанием речки и смехом Маруси,
окрашена небом и солнцем прогрета…

«Плыли к Марусеньке
серые гуси…»

Отбросила книгу, вокруг поглядела.
Над медными соснами солнце в зените…
Откинула голову, песню допела:

«Вы, гуси, летите,
воды не мутите…»

Бывают на свете такие мгновенья,
такое мерцание солнечных пятен,
когда до конца изчезают сомненья
и кажется, мир абсолютно понятен.
И жизнь твоя будет отныне прекрасна —
и это навек, и не будет иначе.
Все в мире устроено прочно и ясно —
для счастья, для радости, для удачи.
Особенно это бывает в начале
дороги,
когда тебе лет еще мало
и если и были какие печали,
то грозного горя еще не бывало.
Все в мире открыто глазам человека,
Он гордо стоит у высокого входа
… Почти середина двадцатого века.

Весна девятьсот сорок первого года.
Она начиналась экзаменом школьным,
тревогой неясною и дорогою,
манила на волю мячом волейбольным,
игрою реки, тополиной пургою.

Московские неповторимые весны.
Лесное дыхание хвои и влаги.
…Район Тимирязевки, медные сосны,
белья на веревках веселые флаги.
Как мудро, что люди не знают заране
того, что стоит неуклонно пред ними.
— Как звать тебя, девочка?
— Зоей.
— А Таня?
— Да, есть и такое хорошее имя.

Ну что же, поскольку в моей это власти
тебя отыскать в этой солнечной даче,
мне хочется верить, что ждет тебя счастье,
и я не желаю, чтоб было иначе.
В сияющей рамке зеленого зноя,
на цыпочки приподымаясь немножко,
выходит семнадцатилетняя Зоя,
московская школьница-длинноножка.

Первая глава

Жизнь была скудна и небогата.
Дети подрастали без отца.
Маленькая мамина зарплата —
месяц не дотянешь до конца.
Так-то это так, а на поверку
не скучали.
Вспомни хоть сейчас,
как купила мама этажерку,
сколько было радости у нас.
Столик переставь, кровати двигай,
шума и силенок не жалей.
Этажерка краше с каждой книгой,
с каждым переплетом веселей.
Скуки давешней как не бывало!
Стало быть, и вывод будет прост:
человеку нужно очень мало,
чтобы счастье встало в полный рост.

Девочка, а что такое счастье?
Разве разобрались мы с тобой?
Может, это значит — двери настежь,
в ветер окунуться с головой,
чтобы хвойный мир колол на ощупь
и горчил на вкус
и чтобы ты
в небо поднялась —
чего уж проще б! —
а потом спустилась с высоты.
Чтоб перед тобой вилась дорога,
ни конца, ни краю не видать.
Нам для счастья нужно очень много.
Столько, что и в сказке не сказать.

Если в сказке не сказать, так скажет
золотая песня, верный стих.
Пусть мечта земной тропинкой ляжет
у чиненых туфелек твоих.
Все, за что товарищи боролись,
все, что увидать Ильич хотел…
Чтоб уже не только через полюс —
вкруг планеты Чкалов полетел.
Чтобы меньше уставала мама
за проверкой письменных работ.
Чтоб у гор Сиерра-Гвадаррама
победил неистовый народ.
Чтоб вокруг сливались воедино
вести из газет, мечты и сны.
И чтобы папанинская льдина
доплыла отважно до весны.

Стала жизнь богатой и веселой,
ручейком прозрачным потекла.
Окнами на юг стояла школа,
вся из света, смеха и стекла.
Места много, мир еще не тесен.
Вечностью сдается каждый миг.
С каждым днем ты знаешь больше песен,
с каждым днем читаешь больше книг.
Девочка, ты все чему-то рада,
все взволнованней, чем день назад.
Ты еще не знаешь Ленинграда!
Есть еще на свете Ленинград!

Горячась, не уступая, споря,
милая моя, расти скорей!
Ты еще не видывала моря,
а у нас в Союзе сто морей.
Бегай по земле, не знай покоя,
все спеши увидеть и понять.
Ты еще не знаешь, что такое
самого любимого обнять.

Дверь толкнешь — и встанешь у порога.
Все-то мы с утра чего-то ждем.
Нам для счастья нужно очень много.
Маленького счастья не возьмем.
Горы на пути — своротим гору,
вычерпаем реки и моря.
Вырастай такому счастью впору,
девочка богатая моя.

***
И встал перед ней переполненный мир,
туманен и солнечен, горек и сладок,
мир светлых садов, коммунальных квартир,
насущных забот, постоянных нехваток,
различных поступков и разных людей.
Он встал перед ней и велел ей пробиться
сквозь скуку продмаговских очередей,
сквозь длинную склоку квартирных традиций.
Он встал перед ней, ничего не тая,
во всей своей сущности, трезвой и черствой.
И тут начинается правда твоя,
твое знаменитое единоборство.
Правда твоя.
Погоди, не спеши.
Ты глянула вдаль не по-детски сурово,
когда прозвучало в твоей тиши
это тяжелое русское слово.
Не снисходящее ни до чего,
пристрастное и неподкупное право.

Звучит это слово,
как будто его
Ильич произносит чуть-чуть картаво.
И столько в нем сухого огня,
что мне от него заслониться нечем,
как будто бы это взглянул на меня
Дзержинский,
накинув шинель на плечи.
И этому слову навеки дано
быть нашим знаменем и присягой.
Издали пахнет для нас оно
печатною краской, газетной бумагой.

Так вот ты какой выбираешь путь!
А что, если знаешь о нем понаслышке?
Он тяжкий.
Захочется отдохнуть,
но нет и не будет тебе передышки.
Трудна будет доля твоя, трудна.
Когда ты с прикушенною губою
из школы уходишь домой одна,
не зная, что я слежу за тобою,
или когда отвернешься вдруг,
чтобы никто не увидел, глотая
упрек педагога, насмешку подруг,
не видя, что я за тобой наблюдаю,
я подойду и скажу тебе:
— Что ж,
устала, измучилась, стала угрюмой.
А может, уже поняла: не дойдешь.
Пока еще можно свернуть, подумай.
Недолго в твои молодые лета
к другим, не к себе, относиться строже.
Есть прямолинейность и прямота,
но это совсем не одно и то же.
Подруги боятся тебя чуть-чуть,
им неуютно и трудно с тобою.
Подумай: ты вынесешь этот путь?
Сумеешь пробиться ценою любою?

Но этот настойчивый, пристальный свет
глаз, поставленных чуточку косо.
Но ты подымаешься мне в ответ,
и стыдно становится мне вопроса.
И сделалась правда повадкой твоей,
порывом твоим и движеньем невольным
в беседах со взрослыми,
в играх детей,
в раздумьях твоих и в кипении школьном.
Как облачко в небе,
как след от весла,
твоя золотистая юность бежала.
Твоя пионерская правда росла,
твоя комсомольская правда мужала.
И шла ты походкой, летящей вперед,
в тебе приоткрытое ясное завтра,
и над тобою, как небосвод,
сияла твоя большевистская правда.

***
И, устав от скучного предмета,
о своем задумаешься ты.
…Кончатся зачеты.
Будет лето.
Сбивчивые пестрые мечты…
Ты отложишь в сторону тетрадку.
Пять минут потерпит! Не беда!
Ну, давай сначала,
по порядку.
Будет все, как в прошлые года.
По хозяйству сделать все, что надо,
и прибраться наскоро в дому,
убежать в березы палисада,
в желтую сквозную кутерьму.
И кусок косой недолгой тени
в солнечном мельканье отыскать,
и, руками охватив колени,
книжку интересную читать.
Тени листьев, солнечные пятна…
Голова закружится на миг.
У тебя составлен аккуратно
длинный список непрочтенных книг.
Сколько их!
Народы, судьбы, люди…
С ними улыбаться и дрожать.
Быть собой и знать, что с ними будет,
с ними жить и с ними умирать.
Сделаться сильнее и богаче,
с ними ненавидя и любя.

Комнатка на коммунальной даче
стала целым миром для тебя.
Вглядываться в судьбы их и лица,
видеть им невидимую нить.
У одних чему-то научиться
и других чему-то научить.
Научить чему-то.
Но чему же?
Прямо в душу каждого взглянуть,
всех проверить, всем раздать оружье,
всех построить и отправить в путь.
Жить судьбою многих в каждом миге,
помогать одним, винить других…

Только разве так читают книги?
Так, пожалуй, люди пишут их.
Может быть.
И ты посмотришь прямо
странными глазами.
Может быть…
С тайною тревогой спросит мама:
— Ты решила, кем ты хочешь быть?
Кем ты хочешь быть!
И сердце взмоет
прямо в небо.
Непочатый край
дел на свете.
Мир тебе откроет
все свои секреты.
Выбирай! Есть одно,
заветное,
большое, —
как бы только путь к нему открыть?
До краев наполненной душою
обо всем с другими говорить,
Это очень много, понимаешь?
Силой сердца, воли и ума
людям открывать все то, что знаешь
и во что ты веруешь сама.
Заставлять их жить твоей тревогой,
выбирать самой для них пути.
Но откуда, как, какой дорогой
к этому величию прийти?

Можно стать учительницей в школе.
Этим ты еще не увлеклась?
Да, но это только класс, не боле.
Это мало, если только класс.
Встать бы так, чтоб слышны стали людям
сказанные шепотом слова.
Этот путь безжалостен и труден.
Да, но это счастье.
Ты права.
Ты права, родная, это счастье —
все на свете словом покорить.
Чтоб в твоей неоспоримой власти
было с целым миром говорить,
чтобы слово музыкой звучало,
деревом диковинным росло,
как жестокий шквал, тебя качало,
как ночной маяк, тебя спасло,
чтобы все, чем ты живешь и дышишь,
ты могла произнести всегда,
а потом спросила б землю:
— Слышишь? —
И земля в ответ сказала б:
— Да.

Как пилот к родному самолету,
молчаливый, собранный к полету,
трезвый и хмелеющий идет,
так и я иду в свою работу,
в каждый свой рискованный полет.
И опять я счастлива, и снова
песней обернувшееся слово
от себя самой меня спасет.
(Путник, возвращаясь издалека,
с трепетом глядит из-под руки —
так же ли блестят из милых окон
добрые, родные огоньки.

И такая в нем дрожит тревога,
что передохнуть ему нельзя.
Так и я взглянула от порога
в долгожданные твои глаза.

Но война кровава и жестока,
и, вернувшись с дальнего пути,
можно на земле
ни милых окон,
ни родного дома не найти.

Но осталась мне моя отвага,
тех, что не вернутся, голоса
да еще безгрешная бумага,
быстролетной песни паруса.)

***
Так и проходили день за днем.
Жизнь была обычной и похожей.
Только удивительным огнем
проступала кровь под тонкой кожей.
Стал решительнее очерк рта,
легче и взволнованней походка,
и круглее сделалась черта
детского прямого подбородка.
Только, может, плечики чуть-чуть
по-ребячьи вздернуты и узки,
но уже девическая грудь
мягко подымает ситец блузки.
И еще непонятая власть
в глубине зрачков твоих таится.
Как же это должен свет упасть,
как должны взлететь твои ресницы,
как должна ты сесть или привстать,
тишины своей не нарушая?
Только вдруг всплеснет руками мать:
— Девочка, да ты совсем большая!
Или, может, в солнечный денек,
на исходе памятного мая,
ты из дому выбежишь, дружок,
на бегу на цыпочки вставая,
и на старом платьице твоем
кружево черемуховой ветки.

— Зоя хорошеет с каждым днем, —
словом перекинутся соседки.

В школьных коридорах яркий свет.
Ты пройдешь в широком этом свете.
Юноша одних с тобою лет удивится,
вдруг тебя заметив.
Вздрогнет, покраснеет, не поймет.
Сколько лет сидели в классе рядом,
спорили, не ладили… И вот
глянула косым коротким взглядом,
волосы поправила рукой,
озаренная какой-то тайной.
Так когда ж ты сделалась такой —
новой, дорогой, необычайной?
Нет, совсем особенной, не той,
что парнишку мучила ночами.
Не жемчужною киномечтой,
не красоткой с жгучими очами.
— Что ж таится в ней?
— Не знаю я.
— Что, она красивая?
— Не знаю.
Но, — какая есть, она — моя,
золотая,
ясная,
сквозная.-
И увидит он свою судьбу
в девичьей летающей походке,
в прядке, распушившейся на лбу,
в ямочке на круглом подбородке.

(Счастье, помноженное на страданье,
в целом своем и дадут, наконец,
это пронзительное, как рыданье,
тайное соединение сердец.
Как началось оно?
Песнею русской?
Длинной беседой в полуночный час?
Или таинственной улочкой узкой,
никому не ведомой, кроме нас?
Хочешь —
давай посмеемся, поплачем!
Хочешь —
давай пошумим,
помолчим!
Мы — заговорщики.
Сердцем горячим
я прикоснулась к тебе в ночи.)

Вот они — дела!
А как же ты?
Сердца своего не понимая,
ты жила.
Кругом цвели цветы,
наливались нивы силой мая.
Травы просыпались ото сна,
все шумнее делалась погода,
и стояла поздняя весна
твоего осьмнадцатого года.
За пронзенной солнцем пеленой
та весна дымилась пред тобою
странною, неназванной, иной,
тайной и заманчивой судьбою.
Что-то будет!
Скоро ли?
А вдруг!
Тополя цветут по Подмосковью,
и природа светится вокруг
странным светом,
может быть, любовью.***
Ну вот.
Такой я вижу Зою
в то воскресенье, в полдне там,
когда военною грозою
пахнуло в воздухе сухом.
Теперь, среди военных буден,
в часок случайной тишины,
охотно вспоминают люди
свой самый первый день войны.
До мелочей припоминая
свой мир,
свой дом,
свою Москву,
усмешкой горькой прикрывая
свою обиду и тоску.

Ну что ж, друзья!
Недолюбили,
недоработали,
не так,
как нынче хочется, дожили
до первых вражеских атак.
Но разве мы могли б иначе
на свете жить?
Вины ничьей
не вижу в том, что мы поплачем,
бывало, из-за мелочей.
Мы все-таки всерьез дружили,
любили, верили всерьез.
О чем жалеть?
Мы славно жили,
как получилось, как пришлось.
Но сразу
вихрь,
толчок,
минута,
и, ничего не пощадив,
на полутоне сорван круто
с трудом налаженный метив.
Свинцовым зноем полыхнуло,
вошло без стука в каждый дом
и наши окна зачеркнуло
чумным безжалостным крестом.
Крест-накрест синие полоски
на небо, солнце и березки,
на наше прошлое легли,
чтоб мы перед собой видали
войной зачеркнутые дали,
чтоб мы забыться не могли.
Глаза спросонок открывая,
когда хлестнет по окнам свет,
мы встрепенемся, вспоминая,
что на земле покоя нет.
Покоя нет и быть не может.
Окно как раненая грудь.
Нехитрый путь доныне прожит.
Отныне начат новый путь.
Все в мире стало по-другому.
Неверен шум, коварна тишь.
Ты выйдешь вечером из дому,
вокруг пытливо поглядишь.
Но даже в этой старой даче,
в тревожный погруженной мрак,
все изменилось, все иначе,
еще никто не знает как.

С девятого класса, с минувшего лета,
у тебя была книжечка серого цвета.
Ее ты в отдельном кармане носила
и в месяц по двадцать копеек вносила.
Мы жили настолько свободно и вольно,
не помня о том, что бывает иначе,
что иногда забывали невольно,
что мы комсомольцы и что это значит.
Все праздником было веселым и дерзким,
жилось нам на свете светло и просторно.
Развеялось детство костром пионерским,
растаяло утренней песенкой горна.

Вы в мирное время успели родиться,
суровых препятствий в пути не встречали,
но ритмом былых комсомольских традиций
сердца возмужавшие застучали.
И в знойные ночи военного лета
вы всей своей кровью почуяли это.

Еще тебе игр недоигранных жалко,
и книг непрочитанных жаль, и еще ты
припрячешь — авось пригодится — шпаргалку.
А вдруг еще будут какие зачеты!
Еще вспоминаешь в тоске неминучей
любимых товарищей, старую парту…
Ты все это помнишь и любишь? Тем лучше.
Все это поставлено нынче на карту.
Настала пора, и теперь мы в ответе
за каждый свой взнос в комсомольском билете.
И Родина нынче с нас спрашивать вправе
за каждую буковку в нашем Уставе.
Тревожное небо клубится над нами.
Подходит война к твоему изголовью.
И больше нам взносы платить не рублями,
а может быть, собственной жизнью и кровью.

Притоптанным житом, листвою опалой,
сожженная солнцем, от пыли седая,
Советская Армия,
ты отступала,
на ноги истертые припадая.
Искрились волокна сухой паутины,
летели на юг неизменные гуси,
ты шла, покидая поля Украины,
ты шла, оставляя леса Беларуси.
А люди?
А дети?
Не буду, не буду…
Ты помнишь сама каждой жизнью своею.
Но кровь свою ты оставляла повсюду,
наверно затем, чтоб вернуться за нею.
О запах шинельного черного пота!
О шарканье ног по кровавому следу!
А где-то уже подхихикивал кто-то,
трусливо и жалко пиная победу.
Как страшно и горько подумать,
что где-то уже суетились, шипя и ругая…
О чем ты?
Не вздрагивай, девочка, это
не те, за кого ты стоишь, дорогая.

Нет, это не те, чьи любимые люди
в окопах лежат у переднего края,
что в лад громыханью советских орудий
и дышат и верят,
Не те, дорогая.
Нет, это не те, что в казенном конверте,
в бессильных, неточных словах извещенья
услышали тихое сердце бессмертья,
увидели дальнее зарево мщенья.
Нет, это не те, что вставали за Пресню,
Владимирским трактом в Сибирь уходили,
что плакали, слушая русскую песню,
и пушкинский стих, как молитву, твердили,
Они — это нелюди, копоть и плесень,
мышиные шумы, ухмылки косые.
И нет у них родины, нет у них песен,
и нет у них Пушкина и России!
Но Зоя дрожит и не знает покоя,
от гнева бледнея,
от силы темнея:
«Мне хочется что-нибудь сделать такое,
чтоб стала победа слышней и виднее!»

Стояло начало учебного года.
Был утренний воздух прохладен и сладок.
Кленовая, злая, сухая погода,
шуршание листьев и шорох тетрадок.
Но в этом учебном году по-другому.
Зенитки, взведенные в сквериках рыжих.
В девятом часу ты выходишь из дому,
совсем налегке,
без тетрадок и книжек.
Мне эта дорога твоя незнакома.
В другой стороне двести первая школа.
Осенней Москвой, по путевке райкома,
идет комсомолка в МК комсомола.
Осенней Москвою,
октябрьской Москвою…
Мне видится взгляд твой, бессонный и жесткий,
Я только глаза от волненья закрою
и сразу увижу твои перекрестки.
Душе не забыть тебя,
сердцу не бросить,
как женщину в горе,
без маски, без позы.
Морщины у глаз,
промелькнувшая проседь,
на горьких ресницах повисшие слезы.
Все запахи жизни, проведенной вместе,
опять набежали, опять налетели, —
обрызганной дождиком кровельной жести
и острой листвы, отметенной к панели.
Все двигалось,
шло,
продолжалась работа,
и каждая улица мимо бежала.
Но тихая, тайная, тонкая нота
в осенних твоих переулках дрожала.
Звенели твои подожженные клены,
но ты утешала их теплой рукою.
Какой же была ты тогда?
Оскорбленной?
Страдающей?
Плачущей?
Нет, не такою.
Ты за ночь одну на глазах возмужала,
собралась,
ремни подтянула потуже.
Как просто заводы в тайгу провожала
и между бойцами делила оружье.
Какою ты сделалась вдруг деловитой.
Рассчитаны, взвешены жесты и взгляды.
Вколочены рельсы,
и улицы взрыты,
и в переулках стоят баррикады.
Как будто с картины о битвах на Пресне,
которая стала живой и горячей.
И нету похожих стихов или песни.
Была ты
Москвой —
и не скажешь иначе.
И те, кто родился на улицах этих
и здесь, на глазах у Москвы, подрастали,
о ком говорили вчера, как о детях,
сегодня твоими солдатами стали.
Они не могли допустить, чтоб чужая
железная спесь их судьбу затоптала.
А там,
у Звенигорода,
у Можая,
шла грозная битва людей и металла.
В твоих переулках росли баррикады.
Железом и рвами Москву окружали.
В МК
отбирали людей в отряды.
В больших коридорах
толпились, жужжали
вчерашние мальчики, девочки, дети,
встревоженный рой золотого народа.
Сидел молодой человек в кабинете,
москвич октября сорок первого года.
Пред ним проходили повадки и лица.
Должно было стать ему сразу понятно,
который из них безусловно годится,
которого надо отправить обратно.
И каждого он оглядывал сразу,
едва появлялся тот у порога,
улавливал еле заметные глазу смущенье,
случайного взгляда тревогу.
Он с разных сторон их старался увидеть,
от гнева в глазах до невольной улыбки,
смутить,
ободрить,
никого не обидеть,
любою ценою не сделать ошибки.
Сначала встречая, потом провожая,
иных презирал он,
гордился другими.
Вопросы жестокие им задавая,
он сам себя тоже опрашивал с ними.
И если ответить им было нечем,
и если они начинали теряться,
он всем своим юным чутьем человечьим
до сути другого старался добраться.
Октябрьским деньком, невысоким и мглистым,
в Москве, окруженной немецкой подковой,
товарищ Шелепин,
ты был коммунистом
со всей справедливостью нашей суровой.
Она отвечала сначала стоя,
сдвигая брови при каждом ответе:
— Фамилия?
— Космодемьянская.
— Имя?
— Зоя.
— Год рождения?
— Двадцать третий.
Потом она села на стул.
А дальше
следил он, не кроется ли волненье,
и нет ли рисовки,
и нет ли фальши,
и нет ли хоть крошечного сомненья.

Она отвечала на той же ноте.
— Нет, не заблудится.
— Нет, не боится.
И он, наконец, записал в блокноте
последнее слово свое:
«Годится».
Заметил ли он на ее лице
играющий отблеск далекого света?
Ты не ошибся
в этом бойце,
секретарь Московского Комитета.

***
Отгорели жаркие леса,
под дождем погасли листья клена.
Осень поднимает в небеса
отсыревшие свои знамена.
Но они и мокрые горят,
занимаясь с западного края.
Это полыхает не закат,
это длится бой, не угасая.
Осень, осень. Ввек не позабудь
тихий запах сырости и тленья,
выбитый, размытый, ржавый путь,
мокрые дороги отступленья,
и любимый город без огня,
и безлюдных улочек морщины…

Ничего, мы дожили до дня
самой долгожданной годовщины.
И возник из ветра и дождя
смутного, дымящегося века
гордый голос нашего вождя,
утомленный голос человека.
Длинный фронт — живая полоса

человечьих судеб и металла.
Сквозь твоих орудий голоса
слово невредимым пролетало.
И разноязыкий пестрый тыл,
зной в Ташкенте, в Шушенском — поземка.
И повсюду Сталин говорил,
медленно, спокойно и негромко.

Как бы мне надежнее сберечь
вечера того любую малость?
Как бы мне запомнить эту речь,
чтоб она в крови моей осталась?
Я запомню неотступный взгляд
вставшей в строй московской молодежи
и мешки арбатских баррикад —
это, в сущности, одно и то же.
Я запомню старого бойца,
ставшего задумчивей и строже,
и сухой огонь его лица —
это, в сущности, одно и то же.
Он сказал:
— Победа!
Будет так.
Я запомню, как мой город ожил,
сразу став и старше и моложе,
первый выстрел наших контратак —
это, в сущности, одно и то же.
Это полновесные слова
невесомым схвачены эфиром.
Это осажденная Москва
гордо разговаривает с миром.
Дети командиров и бойцов,
бурей разлученные с отцами,
будто голос собственных отцов,
этот голос слушали сердцами.
Жены, проводившие мужей,
не заплакавшие на прощанье,
в напряженной тишине своей
слушали его, как обещанье.
Грозный час.
Жестокая пора.
Севастополь. Ночь. Сапун-гора
тяжело забылась после боя.
Длинный гул осеннего прибоя.
Только вдруг взорвались рупора.
Это Сталин говорит с тобою.
Ленинград безлюдный и седой.
Кировская воля в твердом взгляде.
Встретившись лицом к лицу с бедой,
Ленинград не молит о пощаде.
Доживешь?
Дотерпишь?
Достоишь?
Достою, не сдамся!
Раскололась
чистая, отчетливая тишь,
и в нее ворвался тот же голос.
Между ленинградскими
домами о фанеру, мрамор и гранит
бился голос сильными крылами.
Это Сталин с нами говорит.
Предстоит еще страданий много,
но твоя отчизна победит.
Кто сказал:
«Воздушная тревога!»?
Мы спокойны — Сталин говорит.

Что такое радиоволна?
Это колебания эфира.
Это значит — речь его слышна
отовсюду, в разных точках мира.
Прижимают к уху эбонит
коммунисты в харьковском подполье.
Клонится березка в чистом поле…
Это Сталин с нами говорит.

Что такое радиоволна?
Я не очень это понимаю.

Прячется за облако луна.
Ты бежишь, кустарники ломая.
Все свершилось. Все совсем всерьез.
Ты волочишь хвороста вязанку.
Между расступившихся берез
ветер настигает партизанку.
И она, вступая в лунный круг,
ветром захлебнется на минуту.
Что со мною приключилось вдруг?
Мне легко и славно почему-то.

Что такое радиоволна?
Ветер то московский —
ты и рада.
И, внезапной радости полна,
Зоя добежала до отряда.

Как у нас в лесу сегодня сыро!
Как ни бейся, не горит костер.
Ветер пальцы тонкие простер.
Может быть, в нем та же дрожь эфира?
Только вдруг как вспыхнула береста!
Это кто сказал, что не разжечь?
Вот мы и согрелись!
Это просто
к нам домчалась сталинская речь.
Будет день большого торжества.
Как тебе ни трудно — верь в победу!

И летит осенняя листва
по ее невидимому следу.

***
За остановившейся рекою
партизаны жили на снегу.
Сами отрешившись от покоя,
не давали отдыха врагу.
Ко всему привыкнешь понемногу.
Жизнь прекрасна! Горе — не беда!
Разрушали, где могли, дорогу,
резали связные провода.
Начались декабрьские метели.
Дули беспощадные ветра.
Под открытым небом три недели,
греясь у недолгого костра,
спит отряд, и звезды над отрядом…
Как бы близко пуля ни была,
если даже смерть почти что рядом,
люди помнят про свои дела,
думают о том, что завтра будет,
что-то собираются решить.
Это правильно.
На то мы люди.
Это нас спасает, может быть.

И во мраке полночи вороньей
Зоя вспоминает в свой черед:
«Что там в Тимирязевском районе?
Как там мама без меня живет?
Хлеб, наверно, ей берет соседка.
Как у ней с дровами?
Холода!
Если дров не хватит, что тогда?»

А наутро донесла разведка,
что в селе Петрищеве стоят,
отдыхают вражеские части.
— Срок нам вышел, можно и назад.
Можно задержаться. В нашей власти.
— Три недели мы на холоду.
Отогреться бы маленько надо.-
Смотрит в землю командир отряда.
И сказала Зоя:
— Я пойду.
Я еще нисколько не устала.
Я еще успею отдохнуть.
Как она негаданно настала,
жданная минута.
Добрый путь!
Узкая ладошка холодна —
от мороза или от тревоги?
И уходит девочка одна
по своей безжалостной дороге.

* * *
Тишина, ах, какая стоит тишина!
Даже шорохи ветра нечасты и глухи.
Тихо так, будто в мире осталась одна
эта девочка в ватных штанах и треухе.
Значит, я ничего не боюсь и смогу
сделать все, что приказано…
Завтра не близко.
Догорает костер, разожженный в снегу,
и последний, дымок его стелется низко.
Погоди еще чуточку, не потухай.
Мне с тобой веселей. Я согрелась немного.
Над Петрищевом — три огневых петуха.
Там, наверное, шум, суета и тревога.
Это я подожгла!
Это я!
Это я!
Все исполню, верна боевому приказу.
И сильнее противника воля моя,
и сама я невидима вражьему глазу.
Засмеяться?
Запеть?
Погоди, погоди!..
Вот когда я с ребятами встречусь, когда я.,

Сердце весело прыгает в жаркой груди,
и счастливей колотится кровь молодая.

Ах, какая большая стоит тишина!
Приглушенные елочки к шороху чутки.

Как досадно, что я еще крыл лишена.
Я бы к маме слетала хоть на две минутки.

Мама, мама,
какой я была до сих пор?
Может быть, недостаточно мягкой и нежной?
Я другою вернусь.
Догорает костер.
Я одна остаюсь в этой полночи снежной.
Я вернусь,
я найду себе верных подруг,
стану сразу доверчивей и откровенней…

Тишина, тишина нарастает вокруг.
Ты сидишь, обхвативши руками колени.
Ты одна.
Ах, какая стоит тишина!..
Но не верь ей, прислушайся к ней, дорогая.
Тихо так, что отчетливо станет слышна
вся страна,
вся война,
до переднего края.
Ты услышишь все то, что не слышно врагу.
Под защитным крылом этой ночи вороньей
заскрипели полозья на крепком снегу,
тащат трудную тягу разумные кони.
Мимо сосенок четких и лунных берез,
через линию фронта, огонь и блокаду,
нагруженный продуктами красный обоз
осторожно и верно ползет к Ленинграду.
Люди, может быть, месяц в пути, и назад
не вернет их ни страх, ни железная сила.
Это наша тоска по тебе, Ленинград,
наша русская боль из немецкого тыла.
Чем мы можем тебе хоть немного помочь?
Мы пошлем тебе хлеба, и мяса, и сала.

Он стоит,
погруженный в осадную ночь,
этот город,
которого ты не видала.
Он стоит под обстрелом чужих батарей.
Рассказать тебе, как он на холоде дышит?
Про его матерей,
потерявших детей
и тащивших к спасенью чужих ребятишек.
Люди поняли цену того, что зовут
немудреным таинственным именем
жизни, и они исступленно ее берегут,
потому что — а вдруг? — пригодится Отчизне,
Это проще — усталое тело сложить,
никогда и не выйдя к переднему краю.
Слава тем, кто решил до победы дожить!
Понимаешь ли, Зоя?
— Я все понимаю.
Понимаю.
Я завтра проникну к врагу,
и меня не заметят,
не схватят,
не свяжут.
Ленинград, Ленинград!
Я тебе помогу.
Прикажи мне!
Я сделаю все, что прикажут…
И как будто в ответ тебе,
будто бы в лад
застучавшему сердцу услышь канонаду.
На высоких басах начинает Кронштадт,
и Малахов курган отвечает Кронштадту.
Проплывают больших облаков паруса
через тысячи верст человечьего горя.
Артиллерии русской гремят голоса
от Балтийского моря до Черного моря.
Севастополь.
Но как рассказать мне о нем?
На светящемся гребне девятого вала
он причалил к земле боевым кораблем,
этот город,
которого ты не видала.
Сходят на берег люди. Вздыхает вода.
Что такое геройство?
Я так и не знаю.
Севастополь…
Давай помолчим…
Но тогда,
понимаешь, он был еще жив.
— Понимаю!
Понимаю.
Я завтра пойду и зажгу
и конюшни и склады согласно приказу.
Севастополь, я завтра тебе помогу!
Я ловка и невидима вражьему глазу.
Ты невидима вражьему глазу.
А вдруг…
Как тогда?
Что тогда?
Ты готова на это?

Тишина, тишина нарастает вокруг.
Подымается девочка вместо ответа.
Далеко-далеко умирает боец…
Задыхается мать, исступленно рыдая,
страшной глыбой заваленный, стонет отец,
и сирот обнимает вдова молодая.
Тихо так, что ты все это слышишь в ту ночь,
потрясенной планеты взволнованный житель:
— Дорогие мои, я хочу вам помочь!
Я готова.
Я выдержу все.
Прикажите!

А кругом тишина, тишина, тишина…
И мороз,
не дрожит,
не слабеет,
не тает.,
И судьба твоя завтрашним днем решена.
И дыханья
и голоса
мне не хватает.

Третья глава

Вечер освещен сияньем снега.
Тропки завалило, занесло.
Запахами теплого ночлега
густо дышит русское село.

Путник, путник, поверни на запах,
в сказочном лесу не заблудись.
На таинственных еловых лапах
лунной бархомою снег повис.

Мы тебя, как гостя, повстречаем.
Место гостю красное дадим.
Мы тебя согреем крепким чаем,
молоком душистым напоим.

Посиди, подсолнушки полузгай.
Хорошо в избе в вечерний час!
Сердцу хорошо от ласки русской.
Что же ты сторонишься от нас?

Будто все, как прежде.
Пышет жаром
докрасна натопленная печь.
Но звучит за медным самоваром
непевучая, чужая речь.

Грязью перепачканы овчины.
Людям страшно, людям смерть грозит,
И тяжелым духом мертвечины
от гостей непрошеных разит.

Сторонись от их горючей злобы.
Обойди нас,
страшен наш ночлег.
Хоронись в лесах, в полях, в сугробах,
добрый путник, русский человек.

Что же ты идешь, сутуля плечи?
В сторону сворачивай скорей!
Было здесь селенье человечье,
а теперь здесь логово зверей.
Были мы радушны и богаты,
а теперь бедней худой земли.

В сумерки
немецкие солдаты
путника
к допросу привели.

* * *
Как собачий лай, чужая речь.
…Привели ее в избу большую.
Куртку ватную сорвали с плеч.
Старенькая бабка топит печь.
Пламя вырывается, бушуя…
Сапоги с трудом стянули с ног.
Гимнастерку сняли, свитер сняли.
Всю, как есть,
от головы до ног,
всю обшарили и обыскали.
Малые ребята на печи притаились,
смотрят и не дышат.
Тише, тише, сердце, не стучи,
пусть враги тревоги не услышат.
Каменная оторопь — не страх.
Плечики остры, и руки тонки.
Ты осталась в стеганых штанах
и в домашней старенькой кофтенке.
И на ней мелькают там и тут
мамины заштопки и заплатки,
и родные запахи живут
в каждой сборочке и в каждой складке.
Все, чем ты дышала и росла,
вплоть до этой кофточки измятой,
ты с собою вместе принесла —
пусть глядят фашистские солдаты.
Постарался поудобней сесть
офицер,
бумаги вынимая.
Ты стоишь пред ним, какая есть, —
тоненькая,
русская,
прямая.
Это все не снится, все всерьез.
Вот оно надвинулось, родная.
Глухо начинается допрос.
— Отвечай!
— Я ничего не знаю.-
Вот и все.
Вот это мой конец.
Не конец. Еще придется круто.
Это все враги,
а я — боец.
Вот и наступила та минута.
— Отвечай, не то тебе капут! —
Он подходит к ней развалкой пьяной.
— Кто ты есть и как тебя зовут?
Отвечай!
— Меня зовут Татьяной.

* * *
(Можно мне признаться?
Почему-то
ты еще родней мне оттого,
что назвалась в страшную минуту
именем ребенка моего.
Тоненькая смуглая травинка,
нас с тобой разбило, разнесло.
Унесло тебя, моя кровинка,
в дальнее татарское село.
Как мне страшно!..
Только бы не хуже.
Как ты там, подруженька, живешь?
Мучаешь кота,
купаешь куклу в луже,
прыгаешь и песенки поешь.
Дождь шумит над вашими полями,
облака проходят над Москвой,
и гудит пространство между нами
всей моей беспомощной тоской.
Как же вышло так, что мы не вместе?
Длинным фронтом вытянулся бой.
Твой отец погиб на поле чести.
Мы одни на свете,
я — с тобой.
Почему же мы с тобою розно?
Чем же наша участь решена?
Дымен ветер,
небо дышит грозно,
требует ответа тишина.
Начинают дальние зенитки,
и перед мучителем своим
девочка молчит под страхом пытки,
называясь именем твоим.

Родина,
мне нет другой дороги.
Пусть пройдут, как пули, сквозь меня
все твои раненья и тревоги,
все порывы твоего огня!
Пусть во мне страданьем отзовется
каждая печаль твоя и боль.
Кровь моя твоим порывом бьется.
Дочка,
отпусти меня,
позволь.
Все, как есть, прости мне, дорогая.
Вырастешь, тогда поговорим.
Мне пора!
Горя и не сгорая,
терпит пытку девочка другая,
называясь именем твоим.)

***
Хозяйка детей увела в закут.
Пахнет капустой, скребутся мыши.
— Мама, за что они ее бьют?
— За правду, доченька. Тише, тише.
— Мама, глянь-ка в щелочку, глянь:
у нее сорочка в крови.
Мне страшно, мама, мне больно!..
— Тише, доченька, тише, тише…
— Мама, зачем она не кричит?
Она небось железная?
Живая бы давно закричала.
— Тише, доченька, тише, тише…
— Мама, а если ее убьют,
стадо быть, правду убили тоже?
— Тише, доченька, тише…-
Нет!
Девочка, слушай меня без дрожи.
Слушай,
тебе одиннадцать лет.

Если ни разу она не заплачет,
что бы ни делали изверги с ней,
если умрет,
но не сдастся —
значит,
правда ее даже смерти сильней.
Лучшими силами в человеке
я бы хотела тебе помочь,
чтобы запомнила ты навеки
эту кровавую, страшную ночь.
Чтобы чудесная Зоина сила,
как вдохновенье, тебя носила,
стала бы примесью крови твоей.
Чтобы, когда ты станешь большою,
сердцем горячим,
верной душою
ты показала, что помнишь о ней.

* * *
Неужели на свете бывает вода?
Может быть, ты ее не пила никогда
голубыми,
большими, как небо,
глотками?
Помнишь, как она сладко врывается в рот?
Ты толкаешь ее языком и губами,
и она тебе в самое сердце течет.
Воду пить…
Вспомни, как это было.
Постой!
Можно пить из стакана —
и вот он пустой.
Можно черпать ее загорелой рукою.
Можно к речке сбежать,
можно к луже припасть,
и глотать ее,
пить ее,
пить ее всласть.
Это сон,
это бред,
это счастье такое!
Воду пьешь, словно русскую песню поешь,
словно ветер глотаешь над лунной рекою.
Как бы славно, прохладно она потекла…
— Дайте пить…-
истомленная девушка просит,
Но горящую лампочку, без стекла,
к опаленным губам ее изверг подносит.
Эти детские губы,
сухие огни,
почерневшие, стиснутые упрямо.
Как недавно с усильем лепили они
очень трудное,
самое главное —
«мама».
Пели песенку,
чуть шевелились во сне,
раскрывались, взволнованы страшною сказкой,
перепачканы ягодами по весне,
выручали подругу удачной подсказкой.
Эти детские губы,
сухие огни,
своевольно очерчены женскою силой.
Не успели к другим прикоснуться они,
никому не сказали
«люблю»
или
«милый».
Кровяная запекшаяся печать.
Как они овладели святою наукой
не дрожать,
ненавидеть,
и грозно молчать,
и надменней сжиматься под смертною мукой.
Эти детские губы,
сухие огни,
воспаленно тоскующие по влаге,
без движенья,
без шороха
шепчут они,
как признание, слово бойцовской присяги.

* * *
Стала ты под пыткою Татьяной,
онемела, замерла без слез. Босиком,
в одной рубашке рваной
Зою выгоняли на мороз.
И своей летающей походкой
шла она под окриком врага.
Тень ее, очерченная четко,
падала на лунные снега:

Это было все на самом деле,
и она была одна, без нас.
Где мы были?
В комнате сидели?
Как могли дышать мы в этот час?
На одной земле,
под тем же светом,
по другую сторону черты?
Что-то есть чудовищное в этом.
— Зоя, это ты или не ты?
Снегом запорошенные прядки
коротко остриженных волос.
— Это я,
не бойтесь,
все в порядке.
Я молчала.
Кончился допрос.
Только б не упасть, ценой любою…
— Окрик:
— Рус! —
И ты идешь назад.
И опять глумится над тобою
гитлеровской армии солдат.
Русский воин,
юноша, одетый
в справедливую шинель бойца,
ты обязан помнить все приметы
этого звериного лица.
Ты его преследовать обязан,
как бы он ни отступал назад,
чтоб твоей рукою был наказан
гитлеровской армии солдат,
чтобы он припомнил, умирая,
на снегу кровавый Зоин след.

Но постой, постой, ведь я не знаю
всех его отличий и примет.
Малого, большого ль был он роста?
Черномазый,
рыжий ли?
Бог весть!
Я не знаю. Как же быть?
А просто.
Бей любого!
Это он и есть.
Встань над ним карающей грозою.
Твердо помни:
это он и был,
это он истерзанную Зою
по снегам Петрищева водил.
И покуда собственной рукою
ты его не свалишь наповал,
я хочу, чтоб счастья и покоя
воспаленным сердцем ты не знал.
Чтобы видел,
будто бы воочью,
русское село —
светло как днем.
Залит мир декабрьской лунной ночью,
пахнет ветер дымом и огнем.
И уже почти что над снегами,
легким телом устремись вперед,
девочка
последними шагами
босиком в бессмертие идет.

* * *
Коптящая лампа, остывшая печка.
Ты спишь или дремлешь, дружок?
…Какая-то ясная-ясная речка,
зеленый крутой бережок.

Приплыли к Марусеньке серые гуси,
большими крылами шумят…
Вода достает по колено Марусе,
но белые ноги горят…
Вы, гуси, летите, воды не мутите,
пускай вас домой отнесет…
От песенки детской до пытки немецкой
зеленая речка течет.Ты в ясные воды ее загляделась,
но вдруг повалилась ничком.
Зеленая речка твоя загорелась,
и все загорелось кругом.

Идите скорее ко мне на подмогу!
Они поджигают меня.
Трубите тревогу, трубите тревогу!
Спасите меня от огня!

Допрос ли проходит?
Собаки ли лают?
Все сбилось и спуталось вдруг.
И кажется ей, будто села пылают,
деревни пылают вокруг,
Но в пламени этом шаги раздаются.
Гремят над землею шаги.
И падают наземь,
и в страхе сдаются,
и гибнут на месте враги.
Гремят барабаны, гремят барабаны,
труба о победе поет.
Идут партизаны, идут партизаны,
железное войско идет.

Сейчас это кончится.
Боль прекратится.
Недолго осталось терпеть.
Ты скоро увидишь любимые лица,
тебе не позволят сгореть.
И вся твоя улица,
вся твоя школа
к тебе на подмогу спешит…

Но это горят не окрестные села —
избитое тело горит.
Но то не шаги, не шаги раздаются —
стучат топоры у ворот.
Сосновые бревна стоят и не гнутся.
И вот он готов, эшафот.

* * *
Лица непроспавшиеся хмуры,
будто бы в золе или в пыли.
На рассвете из комендатуры
Зоину одежду принесли.
И старуха, ежась от тревоги,
кое-как скрывая дрожь руки,
на твои пылающие ноги
натянула старые чулки.
Светлым ветром память пробегала
по ее неяркому лицу:
как-то дочек замуж отдавала,
одевала бережно к венцу.
Жмурились от счастья и от страха,
прижимались к высохшей груди…
Свадебным чертогом встала плаха, —
голубица белая; гряди!

Нежили,
голубили,
растили,
а чужие провожают в путь,

— Как тебя родные окрестили?
Как тебя пред богом помянуть?

Девушка взглянула краем глаза,
повела ресницами верней…

Хриплый лай немецкого приказа —
офицер выходит из дверей.
Два солдата со скамьи привстали,
и, присев на хромоногий стул,
он спросил угрюмо:
— Где ваш Сталин?
Ты сказала:
— Сталин на посту.

Вдумайтесь, друзья, что это значит
для нее
в тот час,
в тот грозный год…
…Над землей рассвет еще плывет.
Дымы розовеют.
Это начат
новый день сражений и работ.
Управляясь с хитрыми станками,
в складке губ достойно скрыв печаль,
женщина домашними руками
вынимает новую деталь.
Семафоры,
рельсы,
полустанки,
скрип колес по мерзлому песку.
Бережно закутанные танки
едут на работу под Москву.
Просыпаются в далеком доме
дети, потерявшие родных.
Никого у них на свете, кроме
родины. Она согреет их.
Вымоет, по голове погладит,
валенки натянет, — пусть растут! —
молока нальет, за стол посадит.
Это значит — Сталин на посту,

Это значит:
вдоль по горизонту,
где садится солнце в облака,
по всему развернутому фронту
бой ведут советские войска.
Это значит:
до сердцебиенья,
до сухого жжения в груди
в черные недели отступленья
верить, что победа впереди.
Это значит:
наши самолеты
плавно набирают высоту.
Дымен ветер боя и работы.
Это значит — Сталин на посту.
Это значит:
вставши по приказу,
только бы не вскрикнуть при врагах, —
ты идешь,
не оступись ни разу,
на почти обугленных ногах.

* * *
Как морозно!
Как светла дорога,
утренняя, как твоя судьба!
Поскорей бы!
Нет, еще немного!
Нет, еще не скоро…
От порога…
по тропинке…
до того столба…
Надо ведь еще дойти дотуда,
этот длинный путь еще прожить…
Может ведь еще случиться чудо.
Где-то я читала…
Может быть!..
Жить…
Потом не жить…
Что это значит?
Видеть день…
Потом не видеть дня…
Это как?
Зачем старуха плачет?
Кто ее обидел?
Жаль меня?
Почему ей жаль меня?
Не будет
ни земли,
ни боли…
Слово «жить»…
Будет свет,
и снег,
и эти люди.
Будет все, как есть.
Не может быть!
Если мимо виселицы прямо
все идти к востоку — там Москва.
Если очень громко крикнуть: «Мама!»
Люди смотрят.
Есть еще слова…
— Граждане,
не стойте,
не смотрите!
(Я живая, — голос мой звучит.)
Убивайте их, травите, жгите!
Я умру, но правда победит!
Родина! —
Слова звучат, как будто
это вовсе не в последний раз.
— Всех не перевешать,
много нас!
Миллионы нас!..-
Еще минута
— и удар наотмашь между глаз.
Лучше бы скорей,
пускай уж сразу,
чтобы больше не коснулся враг.
И уже без всякого приказа
делает она последний шаг.
Смело подымаешься сама ты.
Шаг на ящик,
к смерти
и вперед.
Вкруг тебя немецкие солдаты,
русская деревня,
твой народ.
Вот оно!
Морозно, снежно, мглисто.
Розовые дымы… Блеск дорог…
Родина!
Тупой сапог фашиста
выбивает ящик из-под ног.* * *
(Жги меня, страдание чужое,
стань родною мукою моей.
Мне хотелось написать о Зое
так, чтоб задохнуться вместе с ней.
Мне хотелось написать про Зою,
чтобы Зоя начала дышать,
чтобы стала каменной и злою
русская прославленная мать.
Чтоб она не просто погрустила,
уронив слезинку на ладонь.
Ненависть — не слово,
это — сила,
бьющий безошибочно огонь.
Чтобы эта девочка чужая
стала дочкой тысяч матерей.
Помните о Зое, провожая
в путь к победе собственных детей.

Мне хотелось написать про Зою,
чтобы той, которая прочтет,
показалось: тропкой снеговою
в тыл врага сама она идет.
Под шинелью спрятаны гранаты.
Ей дано заданье.
Все всерьез.
Может быть, немецкие солдаты
ей готовят пытку и допрос?
Чтоб она у совести спросила,
сможет ли,
и поняла:
«Смогу!»
Зоя о пощаде не просила.
Ненависть — не слово, это — сила,
гордость и презрение к врагу.
Ты, который встал на поле чести,
русский воин,
где бы ты ни был,
пожалей о ней, как о невесте,
как о той, которую любил.
Но не только смутною слезою
пусть затмится твой солдатский взгляд.
Мне хотелось написать про Зою так,
чтоб ты не знал пути назад.
Потому что вся ее отвага,
устремленный в будущее взгляд, —
шаг к победе,
может быть, полшага,
но вперед,
вперед, а не назад.
Шаг к победе —
это очень много.
Оглянись, подумай в свой черед
и ответь обдуманно и строго,
сделал ли ты этот шаг вперед? Близкие,
товарищи,
соседи,
все, кого проверила война,
если б каждый сделал шаг к победе,
как бы к нам приблизилась она!
Нет пути назад!
Вставай грозою.
Что бы ты ни делал, ты — в бою.

Мне хотелось написать про Зою,
будто бы про родину свою.
Вся в цветах, обрызганных росою,
в ярких бликах утренних лучей…
Мне хотелось написать про Зою
так, чтоб задохнуться вместе с ней.
Но когда в петле ты задыхалась,
я веревку с горла сорвала.
Может, я затем жива осталась
чтобы ты в стихах не умерла.)

* * *
Навсегда сохрани фотографию Зои.
Я, наверно, вовеки ее позабыть не смогу.
Это девичье тело,
не мертвое
и не живое.

Это Зоя из мрамора
тихо лежит на снегу.
Беспощадной петлей перерезана тонкая шея.
Незнакомая власть в запрокинутом лике твоем.
Так любимого ждут,
сокровенной красой хорошея,
изнутри озаряясь таинственным женским огнем.
Только ты не дождалась его, снеговая невеста.
Он — в солдатской шинели,
на запад лежит его путь,
может быть, недалеко от этого страшного места,
где ложились снежинки на строгую девичью грудь.
Вечной силы и слабости неповторимо единство.
Ты совсем холодна, а меня прожигает тоска.
Не ворвалось в тебя, -не вскипело в тебе материнство,
теплый ротик ребенка не тронул сухого соска.
Ты лежишь на снегу.
О, как много за нас отдала ты,
чтобы гордо откинуться чистым, прекрасным лицом!
За доспехи героя,
за тяжелые ржавые латы,
за святое блаженство быть храбрым бойцом.
Стань же нашей любимицей,
символом правды и силы,
чтоб была наша верность, как гибель твоя, высока.
Мимо твоей занесенной снегами могилы —
на запад, на запад! —
идут,
присягая,
войска.

Эпилог

Когда страна узнала о войне,
в тот первый день,
в сумятице и бреде,
я помню, я подумала о дне,
когда страна узнает о победе.
Каким он будет, день великий тот?
Конечно, солнце!
Непременно лето!
И наш любимый город зацветет
цветами электрического света.
И столько самолетов над Москвой,
и город так волнующе чудесен,
и мы пойдем раздвинутой Тверской
среди цветов, и музыки, и песен.
Смеясь и торжествуя, мы пойдем,
сплетая руки в тесные объятья.
Все вместе мы!
Вернулись в каждый дом
мужья и сыновья, отцы и братья.
Война окончена!
Фашизма в мире нет!
Давайте петь и ликовать, как дети!
И первый год прошел,
как день,
как десять лет,
как несколько мгновений,
как столетье.
Год отступлений, крови и утрат.
Потерь не счесть,
страданий не измерить.
Припомни все и оглянись назад —
и разум твой откажется поверить.
Как многих нет,
и не сыскать могил,
и памятников славы не поставить.
Но мы живем, и нам хватило сил.
Всех сил своих мы не могли представить.
Выходит, мы сильней самих себя,
сильнее камня и сильнее стали.
Всей кровью ненавидя и любя,
мы вынесли,
дожили,
достояли.
Мы достоим!
Он прожит, этот год.
Мы выросли, из нас иные седы.
Но это все пустое!
Он придет,
он будет,
он наступит,
День Победы!
Пока мы можем мыслить, говорить
и подыматься по команде: «К бою!»,
пока мы дышим и желаем жить,
мы видим этот день перед собою.
Она взойдет, усталая заря,
согретая дыханием горячим,
живого кровью над землей горя
всех тех, о ком мы помним и не плачем.
Не можем плакать.
Слишком едок дым,
и солнце светит слишком редким светом.
Он будет, этот день,
но не таким,
каким он представлялся первым летом.
Пускай наступит в мире тишина.
Без пышных фраз,
без грома,
без парада
судьба земли сегодня решена.
Не надо песен.
Ничего не надо.
Снять сапоги и ноги отогреть,
поесть, умыться и поспать по чести…
Но мы не сможем дома усидеть,
и все-таки мы соберемся вместе,
и все-таки, конечно, мы споем
ту тихую,
ту русскую,
ту нашу.
И встанем и в молчанье разопьем
во славу павших дружескую чашу.
За этот день отдали жизнь они.
И мы срываем затемненье с окон.
Пусть загорятся чистые огни
во славу павших в воздухе высоком.
Смеясь и плача, мы пойдем гулять,
не выбирая улиц,
как попало,
и незнакомых будем обнимать затем,
что мы знакомых встретим мало.

Мой милый друг, мой сверстник, мой сосед!
Нам этот день — за многое награда.
Война окончена. Фашизма в мире нет.
Во славу павших радоваться надо.
Пусть будет солнце,
пусть цветет сирень,
пусть за полночь затянутся беседы…
Но вот настанет следующий день,
тот первый будний день за праздником Победы.
Стук молотов, моторов и сердец…
И к творчеству вернувшийся художник
вздохнет глубоко и возьмет резец.
Резец не дрогнет в пальцах осторожных.
Он убивал врагов,
он был бойцом,
держал винтовку сильными руками.
Что хочет он сказать своим резцом?
Зачем он выбрал самый трудный камень?
Он бросил дом, работу и покой,
он бился вместе с тысячами тысяч
затем, чтоб возмужавшею рукой
лицо победы из гранита высечь.
В какие дали заглядишься ты,
еще неведомый,
уже великий?
Но мы узнаем Зоины черты
в откинутом,
чудесном,
вечном лике.

Статусы о расставании с любимым

Мне не страшны наши расставания, когда ты уезжаешь в свой город. Потому что твоё сердце остаётся со мной. Я чувствую твоё присутствие. Мне станет страшно, когда ты перестанешь уезжать, и вдруг окажется, что твоего сердца нет больше рядом.

Именно расставшисьс любимым, надменная женщина начинает осознавать, что потеряла того самого. Мучаясь ревностью, готова на всё, что бы вернуть его. Следит за каждым шагом. Ненавидит его подружек.

Жаль, что в отношениях последнее, что мы помним – это расставание. Оно происходит, как финал встреч, приятных моментов, незабываемых свиданий.

Если бы мы увидели свои сердца! Это жалкое зрелище. Сколько надломов и трещин принесло им расставание с любимыми.

Лучший статус:
Это так больно, ожидать вызова, который не прозвучит. Кидаться к каждому смс, которые не от тебя. После расставания не услышать твоих шагов на лестничной клетке.

Быть может, много встреч пройдёшь. Такой как я, ты не найдёшь.

Расставаться надо достойно. Вдруг тебе суждена новая встреча с этим же человеком.

При расставании будь тем, кто уходит, если не хочешь страдать.

Смотри с верой в будущее. И тогда легко расстанешься с прошлым.

Горькая разлука делает бедных любовников решительно немыми.

Я думал мы станем идеальными партнерами, а не идеальными убийцами друг друга.

Она всего лишь была когда-то Его, но важно то, что Он до сих пор остается только ЕЕ

Потому и должны мы переносить разлуку спокойно, что каждый подолгу разлучен даже с теми, кто близко.

ах ты сука… я? нет что ты дорогой я это с твоим чучилом

Еще один такой сон, где ты несешь меня на руках, а я обнимаю тебя за шею – и я больше не смогу удержаться от звонка…

Последствия расстования зависит от того, насколько долгими и искренними были чувства.

Знаешь, пройдет время, и мы забудем все обиды и грубые слова, сказанные друг другу. Но только самое страшное – то, что чувства к тому времени тоже умрут…

Думаешь, мне без тебя плохо? Думаешь, я без тебя страдаю? Думаешь, я по ночам плачу в подушку? Да, плохо, страдаю и плачу. Вот только ты этого не увидишь

Не стоит возвращаться к прошлому, оно всё равно никогда не будет таким, каким ты его помнишь…

Твой парень вызывает тоску? Избавься от этого ненужного хлама прямо сегодня! Меняй, продавай, подари или отдай даром!

Люди постоянно развиваются и меняются. Часто эти перемены двух близких людей не совпадают по направлению. Счастливого пути!

А у меня в телефоне сохранен его номер… И даже стоит особенная мелодия… жаль только он не звонит…

Прости… Любила.. Больше так не буду…

Там, позади немало рук и глаз, но лишь твоё лицо – всего дороже.. Мы в этой жизни любим только раз, А после ищем на него похожих…

Любовь это или тайная магия? Дикая привязанность, которой я не нахожу никакого объяснения. Мы страдали и сгорали…и догораем сейчас – каждый по-одиночке

Моё сердце – нет уже не моё, моя душа – нет уже не моя, моя боль – нет уже не моя, мои слезы – нет не мои, их льет твоя новая девочка, жаль её она не знает во что влипла и что значит любить тебя…

Это сейчас мне без тебя больно даже дышать. Спустя какое-то время я снова буду улыбаться, флиртовать и покупать себе белье, которое стоит дороже моего зимнего пальто

Точно весна, начали вылазить гады, я сегодня видела змею, ящерицу, бывшего…

Сижу, часами слушаю одну песню, вытирая при этом слезы, и пытаюсь себя убедить, что мне все равно… Кого я обманываю?

Думала, что любила, а оказалось – любила думать…

Знаешь, как сигаретный дым въедается в глаза? Вот так вот сердцу моему твои слова…

Дорогая, ты стала мне так дорога, что моя платежеспособность поставила ультиматум: либо ты, либо она! Надеюсь, ты поймешь мой выбор…

Ты не оценишь того, что у тебя есть, пока твое счастье не уйдет от тебя, грустно постукивая по мостовой тонкими каблучкам

Ты прошелся катком по моим розовым очкам, а я танцую на этих осколках.

Чтобы испортить отношения, достаточно начать выяснять их…

О, Боже! Мы больше никогда не будем с ним вместе. Какая трагедия! Я же просто от горя умру! Надо сходить на кухню, что-то есть захотелось

Любишь кататься – катись к чертовой матери.

Он хочет начать всё сначала… А я… Нет, я уже не хочу. И пусть я его еще не забыла, пусть я плачу еще по ночам… Но нет, я никогда больше не буду с ним… Слишком много боли…

В каждой разлуке всегда скрыта новая встреча.

Нету сил на борьбу и протесты, На трактовку знаков судьбы. Мы с тобой из единого теста, Только «Я» и «Ты», а не «Мы».

Верный способ не сойти с ума в иных обстоятельствах: вспомнить о нереальности всего окружающего и не расставаться с этим.

Ты то уж точно не фрукт, потому что даже у яблока есть сердцевина

Уходя, не забудь плотно закрыть за собой дверь, чтобы не появилось желание вернуться. А если захочется всё вернуть назад, вспомни, почему ты ушёл

Смерть легче, чем разлука. Смерть – это всего лишь мгновение, в разлуке мы страдаем всю жизнь.

Когда всё заканчивается, боль расставания пропорциональна красоте пережитой любви. Выдержать эту боль трудно, потому что человека сразу же начинают мучить воспоминания.

Разлука должна быть внезапной.

Если я пишу в статусе «Свободная и счастливая», знай, я лукавлю. Скажу больше, я жду, когда ты придёшь и скажешь: «От меня так просто не отделаешься!»

прости, с тобой не рокенрольно, детка!

Первое расставанье – это боль, второе – страх, а третье – скука.

Я благодарна тебе за все мгновения счастья… Я отпускаю тебя со спокойным сердцем… Куда же ты, сволочь, уходишь от меня?!

Если человек уходит, смотри на это с радостью, возможно, он уступает место твоему счастью

Расскажи мне как ты живёшь… Про друзей, про работу, учёбу… Только про неё не рассказывай, даже имени не говори.. Не хочу ненавидеть ЕЁ имя…

Уверенность в том, что ты любим, смягчает страдания разлуки. Последнее “прости” даже теряет свою горечь, когда в нем еще слышиться отзвук любви.

Иногда единственное вещь, которую осталось сделать — это обнять друг друга в последний раз и просто отпустить.

Лучшая минута любви – когда поднимаешься к любимой по лестнице.

Зачем ты снова дал мне надежду? Зачем позвонил, позвал к себе? Мое сердце снова, как хрустальный мячик, подпрыгнуло – и разбилось вдребезги…о твои слова: «Все равно ничего не получится»

Я любила тебя…или просто потеряла рассудок – сложно сказать. Каждый раз, когда опускается солнце по вечерам, мне хочется кричать от боли. Мы больше не вместе.

извини, что не получилось ко мне привыкнуть

Порой нам кажется, что сломав трубку телефона, мы сможем сломать всё то, что минуту назад услышали в ней…

Разлука – это боль затмевающая смысл жизни, кофе в перемешку со снотворным, лошадиная доза никотина и пьяные слезы в подушку…

Одни друзья хороши вдали, другие – вблизи; тот, кто не очень пригоден для беседы, бывает превосходен в переписке. Расстояние сглаживает изъяны, невыносимые при близком общении.

Расставаться – это не больно. Больно встречать тебя на улице. Больно осознавать, что некому позвонить и пожелать спокойной ночи. Больно понимать, что ты больше не спрячешь мою замерзшую ладонь в свой карман

МилЫЙ МоЙ МалЬчИШКа..СолНыШкО МоЁ… я ТолЬко чТо УзнАла КакоЕ тЫ ДЕРЬМО!!!

А я прощаю. Прощаю и отпускаю тебе все твои проделки. Все твое отчаяние и безумие. Все наши совместные два года…

Ты что, собираешься уйти от меня? – Неееет, от тебя можно уйти только в депрессию, и то не стоит. Назад не вернешься!

Стараться забыть кого-то – значит всё время о нём помнить. Размышления и воспоминания лишь укрепляют любовь.

Я знаю твердо, что любовь пройдет, Когда два сердца разделяет море.

Очень жаль, что ты больше никогда не поправишь на мне спящей одеяло и не прошепчешь на ушко: «Спи, моя маленькая, я с тобой»

Отвергая любовь, человек не только отвергает Бога, но и громко зовет дьявола.

Чтобы не расстаться люди оковывают себя цепями, хоть должны не рвать своей нити.

Если ты собираешься уйти, подумай, какую ценность ты несёшь там, куда уходишь

Людям иногда полезно расставаться, чтобы вновь испытывать чувства, связанные с ожиданием любимого человека

Время смеялось, издевалось.. Но лечило…

Знаешь…а иногда просто идешь по улице и видишь знакомое лицо. Хочешь обрадоваться, подойти и тут ,холодея, понимаешь…что его уже нет в твоей жизни и просто идёшь дальше…

Всех радостей земных светлей возможность быть среди друзей. Горчайшая на свете мука – с друзьями близкими разлука.

Действительно интересоваться человеком и его жизнью начинаешь тогда, когда расстаёшься с ним окончательно

Я ненавижу тебя!!! – Так кричала тебе в былые дни… Я не могу без тебя. – Сходила с ума еще недавно. Я отпускаю тебя. – Говорю тебе сейчас

Никто не в силах запретить душе любить, пусть даже не судилось вместе быть…

Крайняя противоположность любви вовсе не разлука, не ревность, не забвение, не корысть, а ссора.

И теплый весенний ливень смоет твои следы, и я смогу дышать легко, как прежде…

Кто-то умирает, так и не пережив это чувство. А мы с тобой собственноручно убиваем нашу любовь.

Не возвращайся и не пиши. Никогда снова не появляйся. Я не выдержу еще одного крушения моей вселенной, пожалуйста…

не говорите мне о нем, еще былое не забыто…

Разлука ослабляет легкое увлечение, но усиливает большую страсть, подобно тому как ветер гасит свечу, но раздувает пожар.

Ты можешь уходить по-английски, по-французски, по-китайски, но сейчас, ты идешь на

Мы забыли друг друга, забросили… Ухожу босиком по осени…

“Я скучаю”. Чертовски банальная фраза. Голый факт. Характеристика среза во времени. Но я правда скучаю по нему… Очень.

И любовь зла, и козел зол

Если вы безвозвратно расстались с любимым человеком – не нужно жить воспоминаниями о нем. Это все равно, что помнить и ждать свое детство. Почти также бессмысленно…

Расставаясь с любимым, теряешь частичку своей души. Как хорошо, что это происходит не каждый день!

Разлука только усиливает власть тех, кого мы любим.

Только если окончательно расстанешься с человеком, начинаешь по-настоящему интересоваться всем, что его касается.

Расставание с любимым человеком – счастливый билет в новую жизнь. Жизнь полную одиночества и грустных песен

Я так долго ждала, что видно переболела тобой…

Разлука для любви – что ветер для огня: слабую она гасит, а большую раздувает.

Разрыв не всегда означает конец, а часто бывает ступенькой для восхождения.

Разлука уменьшает умеренную любовь и увеличивает сильную подобно тому, как ветер тушит свечу и раздувает огонь.

Дружба не такой жалкий огонек, чтобы потухнуть в разлуке.

Теперь осталось только разбить свою копилку, накупить на все деньги клея «Момент» и склеивать из мелких осколков… нет, не наше совместное фото – сердце для новой любви

Пришла к нему, сказала, что расстаемся, выхожу из дома и услышала выстрел… Бегом возвращаюсь, а оказывается эта скотина шампанское открыл

У тебя был шанс стать единственным. А теперь, пожалуйста, как все – в очередь…

Все отвергнутые любовники должны иметь право на вторую попытку – с кем? нибудь другим.

Временная разлука полезна, ибо постоянное общение порождает видимость однообразия.

Я бы много отдала за то, чтоб посмотреть, как ты смотришь на меня влюблёнными глазами… Но еще больше я бы отдала за то , чтоб мне стало на это наплевать..

Самая короткая ночь – перед расстованьем, самый грустный вестник — рассвет. Кто-то, пожалев обо всем, скажет:”до свидания”, но дороги в прошлое нет…

Учитель в моей жизни

Учитель в моей жизни

Учитель в моей жизни

Учитель. Как много смысла в этом слове. Для каждого человека оно имеет
различную окраску.
    Учитель помогает вступить во взрослую жизнь, учит
уважению, любви к ближнему, вечным ценностям, вкладывает нравственные
понятия в души своих учеников. Талант учителя заключается в умении передать
знания другому и в умении делать трудные вещи легкими. Учителем надо
родиться. Он должен быть сам воспитан, чтобы воспитывать других. И как
сказал М. Монтень: «Для того чтобы обучить другого, требуется больше ума,
чем для того, чтобы научиться самому». Учитель хорош лишь в том случае,
если его слова не расходятся с делом.
    Самыми
первыми учителями в жизни человека являются его родители, которые не только дают
жизнь, но и вкладывают необходимые для жизни знания, прививают нравственные
понятия и ценности, принятые в человеческом обществе. Мои родители вырастили
меня, сформировали мое мировоззрение, отношение к жизни и к людям, дали опору не
только в настоящем, но и в будущем. Они заложили основы для дальнейшего развития
моих способностей, в последующем в течение одиннадцати лет именно учителя в
школе дали мне основную информационную базу в разных отраслях знаний.
    В моей жизни
было много хороших учителей, одним из которых является учитель физики. Занимаясь
на уроке, я с интересом слушала подробные последовательные объяснения учителя по
теме, которая для меня была достаточно сложна, и понимала, что примеры,
приведенные учителем, делают тему более понятной. На уроках такого учителя
чувствуешь себя комфортно и уверенно в своих силах. Мне нравится атмосфера
домашнего уюта, взаимопомощи и поддержки, царящая на уроках.
    Мне по душе
следующее высказывание Льва Николаевича Толстого: «Если учитель имеет только
любовь к делу, он будет хороший учитель. Если учитель имеет только любовь к
ученику, как отец, мать, — он будет лучше того учителя, который прочел все
книги, но не имеет любви ни к делу, ни к ученикам. Если учитель соединяет в себе
любовь к делу и к ученикам, он — совершенный учитель».
    После школы я надеюсь
продолжить обучение и хочу, чтобы на моем жизненном пути встречались именно
такие умные, талантливые и справедливые учителя. Именно такие наставники
могут научить не только теории, но и заложить практические основы будущей
профессии.

Ольга Михайлова, 11В

Учитель…. Первые ассоциации,
конечно же, связаны со школой, уроками, изучением чего-нибудь нового для нас. А
еще могут возникнуть такие воспоминания, которые хранятся в памяти каждого
человека – первый в его жизни урок, первое знакомство с учителем и школой.
Каждый человек в жизни проходит несколько этапов: рождается, учиться ходить, а
через некоторое время следует период учебы. И оттого, с кем человек на этом
участке пути, зависит вся его дальнейшая жизнь.

Школа – это, по-моему, какое-то
волшебное и удивительное место. Но, наверное, не все до конца осознают, кто
создает это волшебство. Чудеса, да и только, но школа является большой и
ярчайшей частью нашей жизни. А ведь все это создала не одна пара добрых рук
учителей.

Я думаю, нельзя сказать, что этот
или тот учитель внес большой вклад в твою жизнь, это бы звучало неблагодарно.
Каждый учитель – это добрый волшебник, творящий чудеса на наших глазах, которых
мы в силу привычки уже не замечаем. Когда мы пришли в школу, мы уже не были
настолько мягкой и податливой глиной, из которой можно было слепить что угодно,
но все же эта глина еще не затвердела до конца, и ее можно было еще подправить.
Этим и занимаются учителя в течение нашей учебы в школе. Они вкладывают в нас
свои знания и часть своей души. Поэтому у меня и нет одного любимого учителя. Я
считаю, что все учителя – любимые. Я и мои одноклассники понимаем, как трудно
нас наставлять и воспитывать. Но учителя с честью, достоинством и гордостью
выполняют свой долг. И мы им за это благодарны.

Константин Беляев, 11В

Что для тебя учитель? Какую роль
он сыграл в твоей жизни? И как много значит он для тебя?

Мне кажется, если эти вопросы
задать людям разного возраста, то ответы будут схожи. Если спросить у ребенка
лет девяти, то он ответит с небольшой усмешкой. В детстве мы еще четко не
понимаем, зачем появляются в нашей жизни учителя. Ребенок посмеется, но все же
задумается и скажет: «Для того чтобы нас учить».

Если задать эти вопросы учащемуся
старшего звена, он скажет: «Учитель занимает огромное место в жизни каждого из
нас. Он учит, воспитывает, помогает нам».

Ну а если спросить уже взрослого,
состоявшегося и знающего жизнь человека, то мы услышим: «Учитель – это детство.
Учитель – это знания. Учитель – это человек, который помог тебе открыть дверь в
новый, неизвестный мир».

  А ведь учитель – это просто
человек, но этот человек как будто спустился к нам откуда-то с небес. Человек с
большой буквы с огромной, чистой душой. Человек, который отдает нам часть своей
жизни, отдает ее каждому и при этом ни капли не жалеет. Человек, который всегда
готов помочь и помогает. Он вкладывает в нас свою любовь и заботу и ничего не
требует взамен. Находясь «на финишной прямой» одиннадцатого класса, на все эти
вопросы я бы ответила именно так. Да, мы смеялись, ругались, обижались на
учителей, и только сейчас я понимаю, как много в моей жизни значит учитель.
Учитель – это незаменимый человек в твоей судьбе.

Я никогда не смогу забыть
учителей, которые были рядом со мной на протяжении одиннадцати счастливых лет.
Каждый оставил след в моей душе. Особенно я благодарна своему классному
руководителю, который в любую минуту мог помочь, поддержать советом. Этот
человек очень близок и дорог мне.

И мечтаю сейчас только об одном —
вернуть назад эти счастливые детские годы, похожие на игру, в которой учитель –
ведущий…

Анна Ваганова, 11В

«Учитель,
сколько надо любви и добра, чтобы слушали, чтобы верили, чтобы помнили дети
тебя…»
    Я вижу жизнь
учителя как снаружи, так и изнутри, потому что моя мама – учитель. Смотря на
нее, я понимаю, что это нелегкий путь. Я училась у нее, когда была еще совсем
маленькая, в начальной школе. Она учитель музыки. И видела, с какой любовью и
теплом из урока в урок она знакомит нас с новыми произведениями, композиторами.
По моему мнению, в профессии учителя самое главное – любить свое дело. Когда
смотришь на преподавателей, часто бывает ощущение, что они знают абсолютно все,
но я вижу, сколько усилий нужно приложить для того, что бы на уроках тебя
слушали, слышали и понимали. Моя мама работает в школе более 25 лет. Для нее это
профессия, которой она посвящает всю свою жизнь. Она посещает различные курсы,
на основе которых создает новые методики преподавания, обменивается опытом с
коллегами, приобретает множество методических сборников. Каждый ее последующий
урок не похож на предыдущий. Когда я спрашивала у своей мамы, кем она хотела
быть в детстве, она всегда не задумываясь отвечала: «Учителем». К этой мечте она
стремилась с самого раннего возраста. На ее выбор повлияло то, что она очень
любит музыку и детей. Смотря на свою учительницу начальных классов, она поняла,
что профессия учителя ей по душе. Мама объединила любовь к детям, к музыке и
искусству в одно целое, и стала добиваться успехов в этом нелегком деле.
    Выбрать
самого лучшего учителя для себя это довольно сложно, так как каждый из них давал
тебе знания и уделял внимание. Когда речь заходит об учителях, я сразу же
вспоминаю своего преподавателя в Детской музыкальной школе №1. Это Ольга
Петровна Зяблова преподаватель по классу кантеле. Мое знакомство с ней
произошло, когда мне было 6 лет. На первый взгляд мне она показалась очень
строгой и требовательной. Она занималась со мной около трех часов в день, перед
конкурсами я приходила на занятия сразу же после общеобразовательной школы, мы
репетировали до вечера. В какие-то моменты мне хотелось все бросить, так как
времени не хватало, мы много ездили на различные конкурсы, и сказывалась
усталость, но я все-таки окончила музыкальную школу, добилась некоторых успехов,
и все это – заслуга Ольги Петровны. Сейчас я вспоминаю это время с улыбкой. Моя
учительница вкладывала в меня душу, с ней можно было обсудить неудачи и
разделить радость. Она прививала мне любовь к музыке, учила меня выражать свои
чувства и эмоции через исполнение произведений. С ее помощью я научилась
многому: распределять свое время, добиваться поставленной цели, находить и
исправлять свои ошибки. Вместе с ней мы побывали в различных городах, посмотрели
множество достопримечательностей. Я благодарна ей за все. Сколько бы ни прошло
времени, я все равно буду вспоминать свою учительницу с улыбкой, теплотой и
благодарностью.
    Я знаю, что
учителя по прошествии многих лет помнят каждого своего ученика. Но, к сожалению,
порой ученики забывают тех, кто дал им знания. Мы всегда должны чтить наших
учителей, которые не щадя сил и времени, терпеливо и настойчиво обучали нас.

Юлия Калугина, 11В

Многие думают, что учитель – это
тот человек, который работает в школе, университете, но на самом деле, учителем
является тот, кто открывает нам двери в общественную жизнь, в общество, тот, кто
по маленьким кирпичикам строит наше будущие и помогает нам познать тонкости
человека.

 Самым первым учителем в жизни
человека, являются наши родители. Они первые учат нас ходить, говорить, писать,
считать, вести себя среди людей. Очень многое зависит именно от родителей, а
именно характер, мировоззрение и культура. Затем, ребенок делает огромный шаг,
надевая за спину ранец с букварем, поступив в начальную школу. Там мы и
встречаем нашего первого школьного учителя. К сожалению, многие со временем
забывают человека, который потратил массу нервов и времени, чтобы рассказать
тебе, как устроена наша планета, научить тебя чистописанию и таблице умножения,
который, провожая тебя в среднее звено школы, радуется твоим успехам и гордиться
тобой, как собственным ребенком.

 Профессия учителя является одной
из самых сложных в наше время, но притом почти совсем не ценится. Почти все
учителя пошли на свою работу вовсе не из-за заработной платы, карьеры, а лишь
потому, что в их сердцах живет любовь к детям и желание помочь им. На учителей
возложена огромная ответственность, ведь именно знаниями, которые мы получаем от
них, мы воспользуемся в дальнейшей жизни. Эти знания должны быть глубокими,
насыщенными, полезными, а главное верными, ведь каждый учитель хочет только
добра и успехов своим ученикам.

В моей жизни было много учителей.
Некоторые мне очень нравились, некоторые нет. Но я понял одно: плохих учителей
нет, есть разный подход к ученикам. Кто-то предпочитает жесткие меры, кто-то
наоборот. Но, как мне говорила моя мама: «Учителя тоже люди. У них тоже могут
быть проблемы, как и у всех, но при этом они должны ставить их на второй план,
так как воспитание учеников всегда было и будет для них главной проблемой».

Наши педагоги, за ваше терпение и
мужество, хочу сказать вам лишь только одно — «Спасибо Вам, Дорогие учителя!»

Максим Вологдин, 11В

Роль учителя в развитии общества
всегда была чрезвычайно важной: ведь учителя — носители знаний, которые передают
следующим поколениям.

Мой первый учитель — мой ключ к
знаниям. Евгения Олеговна дала мне первый важнейший жизненный урок: урок добра,
порядочности, честности, любви к Родине. Мне повезло с таким хорошим первым
учителем!

Анастасия Белых, 5Б

В начальных классах у нас было
четыре учительницы. В старших классах у нас их уже более десяти. И к каждой надо
найти подход, понять. У каждого человека есть характер, душа, сердце, семья.
Ведь учителя — это тоже люди, и мы должны их понимать.

Наш классный руководитель —
учитель со стажем. Она к каждому в классе нашла подход. Ее я и считаю «учителем
моей жизни». Инга Владиленовна хорошо справляется с конфликтами в классе. Она не
только хороший учитель, но и отличный классный руководитель.

Наталья Гончарова, 5Б

Учитель — одна из самых сложных
профессий. Учитель играет важную роль в жизни каждого человека. Учителя не
только обучают своему предмету, но и помогают ориентироваться в жизни. Быть
учителем трудно: надо уметь находить общий язык с каждым учеником.

Один из моих любимых учителей —
Арина Алексеевна Бряткова. Она очень интересно проводит уроки. Я стараюсь
заниматься без замечаний, чтобы не огорчать учителя.

Арина Алексеевна всегда
интересуется моими успехами по другим предметам. С ней всегда можно поговорить и
о внешкольной жизни. Моя учительница английского языка очень добрая, умная и
справедливая. Хорошо, что есть такие учителя.

Егор Созинов, 5Б

Учителя не только обучают нас и
помогают приобрести в общеобразовательной, музыкальной или спортивной школе
знания и навыки, но и оказывают большое влияние на нашу жизнь.

На мою жизнь повлиял мой классный
руководитель — Людмила Александровна. Благодаря ей я узнала много нового,
полезного и интересного. Она прекрасно ведет уроки музыки, красиво рассказывает,
поет, играет на разных инструментах. С ней очень приятно общаться. Нам надо
беречь и уважать учителей, в жизни каждого они много значат.

Екатерина Коцоруба, 5А

Я хочу рассказать о замечательном
учителе — Татьяне Александровне.

Татьяна Александровна учит меня
английскому языку с 8 лет. Она имеет отличное чувство юмора, доброту и опыт
работы в школе, но при э этом строга и справедлива. Татьяна Александровна всегда
ясно и понятно объясняет ученикам правила. У моего любимого учителя всегда
хорошее настроение.

Татьяна Александровна –
замечательный человек. Мы можем гордиться такими учителями.

Арина Уарова, 5А

Мой любимый учитель — Нина
Армавировна.

Нина Армавировна очень добрая.
Она очень интересно ведет уроки очень и все понятно объясняет. А еще Нина
Армавировна ведет мой любимый предмет – математику. Она говорит, что математику
надо учить, потому что она «ум в порядок приводит». Если знаешь математику,
можешь решать не только математические, но и бытовые задачи.

Денис Дедяев, 5Б

В нашей школе много хороших и
добрых учителей. Одна из них – Татьяна Викторовна, наша учительница в начальной
школе. Татьяна Викторовна научила нас, как вести себя в разных ситуациях. Она
подготовила нас к более взрослой жизни. Она очень добрая, но при этом строгая.
Всем ученикам нашего класса нравилось, когда мы устраивали праздники, ходили в
походы. Наша учительница сделала для нас многое, и мы ей за это благодарны.

И в нашей школе есть еще много
таких же умных, хороших и справедливых учителей!

Анна Житкова, 5Б

«Ты бежишь марафон»: как жить, когда твой любимый человек в тюрьме

Татьяна, HR-менеджер, жена одного из фигурантов «Болотного дела»

6 мая 2012 года, накануне инаугурации Владимира Путина на третий президентский срок, в Москве прошел «Марш миллионов» — согласованное протестное шествие, закончившееся столкновениями между участниками и полицией. Вскоре Следственный комитет возбудил уголовные дела, к ответственности по которым привлекли более 30 человек. Журналисты и правозащитники указывали на политическую мотивированность дела. Относительно многих обвиняемых следствие предъявило скудные и противоречивые доказательства, что не мешало судам отправлять людей в заключение на сроки от двух с половиной до четырех с половиной лет.

Это было шесть лет назад, мне тогда был 21 год. Мы с ним очень долго дружили, как пара были недолго. Тогда я не думала о том, как решилась на это. Наверное, в то время я бы сказала: «А как по-другому?» Ты не думаешь, насколько вывезешь это, насколько это стратегически верно, вообще не мыслишь такими категориями. Сейчас с этим опытом и багажом я понимаю, что все, что можешь сделать, надо сделать. Тогда я не так мыслила. У меня был человек, который был для меня всем, и когда его забирают… куда тебе идти, если у тебя всё забрали? Ты идешь туда, где теперь это «всё» находится.

Когда узнала об обыске, я была у друга. Сползла по стенке, у меня начался припадок, истерика. Друг меня успокоительными откачал. Когда у тебя в такой ситуации нет возможности что-то сделать, это просто ад. Не понимаешь, куда бежать.

Адвокатами занимались родители. Я налаживала его быт. С вечера покупала продукты на передачу, потом ночь сидела, упаковывала продукты в СИЗО: разворачивала фантики от конфет до посинения, пересыпала что-то в пакетики, бутылки, что-то к чему-то пришивала. В 12 ночи приезжала в СИЗО и записывалась в список на передачку, потом часам к семи утра туда ехала, потом с девяти утра до десяти вечера работала, потом ехала домой. Потом ночью он звонил из СИЗО, поговорить. Поначалу я вообще не спала до пяти утра и ждала. Не важно, звонок мог быть раз в неделю, но я каждый день ждала.

В какой-то момент думаешь: твою мать, лучше бы меня посадили, я бы просто поспала. Ты практически завидуешь человеку, который сидит, который все это говно не тянет. У меня были недели, когда я спала по четыре часа. СИЗО — работа — институт, и так по кругу. Безумное колесо, на котором ты несешься в пропасть. Потом лежишь с нервным срывом, потом опять в это колесо и побежала. Сейчас я понимаю, что как я делала — делать нельзя. Институт в итоге бросила на четвертом курсе.

Важно говорить, что тебе тут тяжело. Бывает в некоторых парах, что один думает, будто он там страдает в неволе, а ты тут на свободе зажигаешь, но это не так. Есть люди, которые умеют грамотно это пережить, но если ты в первый раз с этим столкнулся и не знаешь, что ходить к психологу — это нормально, то поломаешься. Я сейчас какие-то тяжелые ситуации, которые тогда происходили, не помню. Полтора года жизни не помню, вообще ничего. Я даже не могу осознать, насколько это жестко было.

Суды шли девять месяцев, четыре раза в неделю, с утра до вечера. Первые четыре месяца я не пропускала ни одного суда. Сначала я никаких эмоций, кроме радости, не показывала, на все суды ходила, как кукла. Всегда с макияжем, в новом платье. У меня мозг так сработал, что я превратилась в приложение к человеку, кокон, который обволакивает того, кто оказался в такой некомфортной ситуации. У меня был бзик — раз он так ограничен во всем, то у него должно быть все самое лучшее. Если это передачка, то еда должна быть самая лучшая, если у нас свидание, то я должна с ног до головы выглядеть идеально. Во-первых, чтобы казалось, что у меня все нормально. Во-вторых, это поддержка, такая форма любви, ты хочешь выглядеть красиво. Это не принуждение, это было мое искреннее желание.

На суде нам не давали разговаривать. Я приходила и не слушала судью, что-то новое можно было узнать раз в пять судов. Мы спали в суде. У нас была шутка — «Мосгорсон». Важно было занять место спереди, чтобы можно было видеть его. В основном просто смотрела. На суде много злишься. Когда выступает терпила, когда перед тобой встал пристав, когда судья что-то не разрешает, когда начинают орать «Позор!». Это очень утомляет. Ты приходишь, хочешь побыть с любимым человеком, а тебя выгоняют из-за криков. Надо думать не только о себе. Потом те, кто кричали, пойдут домой пить чай к семье, выполнив свой гражданский долг, а я поеду в СИЗО передачку собирать. При этом поддержка важна, и у нас она была огромная, нам очень повезло. Когда большинство говорит: «А нечего митинговать, тогда и проблем не будет», — но есть люди, которые тебя поддерживают, чувствуешь себя шизофреником чуть меньше.

Первое свидание нам дали через восемь месяцев, перед свадьбой. Документы для нее я собирала пять месяцев. Свадьба — это было охуенно. Ты год не трогал человека, и тут тебе дали пятнадцать минут, это просто невероятно. Когда зачитывали приговор, я радовалась, потому что пять с половиной лет просили, а дали три с половиной года. Почти счастливой выбежала оттуда.

Иллюстрация: Анастасия Викулова для ОВД-Инфо

Срывы начали вылезать на третий год. У меня были жесткие нервные истощения. Последняя точка была, когда меня полсуток тошнило водой. Раньше я сваливала всё на то, что все устали, а когда у тебя тело так начинает вести… я тогда пошла к психологу. Я бы хотела, чтобы все, кто с этим столкнутся, понимали — чтобы помочь человеку, надо самой выжить. Когда ты сытый и выспавшийся, ты более продуктивный. Очень важно заботиться о себе. Только почувствуешь себя плохо — возьми тайм-аут, попроси помочь друзей, погуляй, поспи, сделай что-то для себя. Это вопрос выживания. Не уменьшай свой травматический опыт, говори о нем, ходи на терапию, не стесняйся просить помощи.

Ты бежишь марафон. Когда ты его бежишь, ты обязательно пьешь воду. Если ты этого не делаешь, это огромный вред для твоего организма. Ты можешь это сделать максимально нетравматично. А не так, что ты бежишь, у тебя колени сломаны, и ты просто с солнечным ударом сваливаешься, не добежав до финиша.

Когда он уехал на зону, у нас были ужасные отношения с его отцом. В колонию на свидания меня возили мои родители. Они меня очень поддерживали. Я брала с собой фильмы на дисках, музыку, привезла для этого DVD-проигрыватель. Старалась привозить все, что он просил. Перед тем, как пустить тебя в колонию на свидание, все обыскивают, тебя раздевают догола, нагибают. Заходишь внутрь номера, ждешь несколько часов, пока его заведут. Я за это время все раскладывала, чтобы было уютно. Первые несколько раз его заводили поздно, и я засыпала, пока ждала. До этого не спишь, собираешься, весь на нервах. Просыпалась, и он такой: «Привет, а я смотрю, как ты спишь». Хочется красивой быть, а просыпаешься, и у тебя смешно слюна стекает по щеке.

Самое сложное было разойтись. Это то, что я только в этом году более-менее приняла. Расставание очень ухудшило ситуацию с психическим здоровьем. Я считала, что больше ничего в жизни хорошего не заслужила, потому что бросила человека в сложной ситуации. Есть человек, который страдает в заключении, а на то, как ты страдаешь, всем поебать. Ты должна сидеть с грустным ебалом и ждать, когда твой принц откинется с зоны.

Я помню, как узнала, что его выпустят по УДО. Шла на работу, встала посреди улицы и начала плакать. Целый день ревела, не могла поверить в это. В день освобождения было тяжко. Мы обнялись, и вроде все нормально, но назад мы ехали на разных машинах. Меня подруга везла, а его отец заказал микроавтобус, и они ехали в нем. И я до сих пор помню, что я еду к себе домой и подруга его выкладывает фотку, где все друзья сидят у него, а меня там нет. А я не могу поехать в дом, где меня ненавидят, в дом его родителей. Ты как бы всё, не существуешь больше. Я чувствовала себя мусором, оберткой от конфетки. Ты добегаешь марафон до конца, а на финише тебе дают под дых.

Сейчас у нас хорошие, близкие, дружеские отношения. Мне жалко, что я потеряла его в итоге. Я чувствую себя обворованной немного. Мы долго не рассказывали, что разошлись, потому что для меня это очень сложно было, у меня все рухнуло. У меня психоз до сих пор, как я об этом думаю.

Вокруг меня много фантастических людей. Которые с тобой были, все это пережили. Мне кажется, что я и половины им не отдала, чего они мне дали. Мои друзья — это моя семья.

Я поняла, какой я сильный человек. Если бы не эта ситуация, я, наверное, этого бы не узнала. И на многие вещи тебе не просто раскрывают глаза, а вставляют в них спички, и ты не можешь их закрыть. Ты не можешь уже быть равнодушным. И важно, что я, пережив это, могу рассказать другим женщинам, как пережить это с меньшими потерями.

Елена, жена Василия Куксова, фигуранта дела «Сети»

Одиннадцать молодых людей в Пензе и Петербурге обвиняют в участии и организации террористического сообщества «Сеть»: ФСБ считает, что участники сообщества готовили теракты в России, чтобы поднять вооруженный мятеж. Четверо фигурантов и один свидетель по делу заявили, что их пытали током сотрудники ФСБ. Обвиняемые, в том числе и Василий Куксов, говорили также о подброшенном оружии. По информации ОВД-Инфо, замок на машине Куксова, в которой нашли пистолет, был взломан, а экспертиза не нашла на оружии отпечатков пальцев.

Мы вместе десять лет, долго шли к свадьбе. Я еще была школьницей, когда мы познакомились. Переехали вместе в Пензу, он работал, я училась — сначала на бакалавра по журналистике, потом в магистратуре на психолога два года. Я получила диплом, он сделал мне предложение.

Вася такой человек — «домашний». Если он где-то задерживается, я обязательно об этом знаю. 18 октября я пришла домой поздно с работы. Когда зашла в дверь, почувствовала что-то неладное. Его сумки с работы, с которой он возвращается, не было. Сумки, с которой он ходит в спортзал, тоже. Я запаниковала, стала ему звонить. Один раз позвонила, два — не берет, три. Друзьям позвонила, но никто не знает, где он.

Появился. Где-то ближе к десяти — резкий звонок и сильный стук в дверь. Я на цыпочках к двери, посмотрела в глазок, там 8–10 человек. Глазок пытается закрыть человек в черном, в маске. Я увидела, что Вася мой в капюшоне, еле стоит на ногах, его держат за шею к стене лицом. Я даже подумать не могла, что это сотрудники, потому что, ну, как правило, они представиться должны как-то: «Откройте дверь, это сотрудники ФСБ». Я очень испугалась, подумала, что может это бандиты. Позвонила в полицию, дура.

Я под дверью села, слышу, они ему там: «Кричи ей в проем, пусть открывает». И услышала: «ФСБ». Открыла, завели. Вася выглядел растерянным, будто сам не понимал, что происходит. Джинсы, свитер были в крови, все было грязное, из куртки повылазил наполнитель. Я ему говорю: «Тебя кто так?» Он улыбнулся, посмотрел на меня: «На тренировке». Полицейские приехали, когда уже был обыск в квартире.

Обыск проводился очень долго, нашли ключи от машины. Пошли к ней. В машине нашли пистолет под пассажирским сиденьем. Естественно, он был подброшен. Никакой дурак так бы его не бросил под сиденье. На Васю сразу надели наручники. Он начал кричать, что это не его, смотрел на меня с широко открытыми глазами: «Лена, ну это же не мое». И я говорю: «Да я знаю, что это не твое». Сейчас экспертиза уже готова по оружию, там отпечатков нет, но никого это не волнует.

Васю погрузили в белую «газель». Я стала у следователя спрашивать: «А куда, а что, а как, а где мне его найти?» Мне дали номер следователя, Токарева. Он, правда, трубку не брал.

Одна я не осталась, со мной была девочка, коллега и подруга. Мы жили с ней вместе полгода. Я не могла ни спать, ни есть, мне нужен был человек рядом, иначе бы я ревела, не прекращая, смотрела бы в потолок.

Когда мы в первый раз были в суде, нам дали момент чуть-чуть пообщаться. Он мне шепнул: «Лена, таких беспредельщиков ты в жизни не встречала. Меняй квартиру и будь осторожна, никуда не ходи одна, ни с кем не общайся». Он был очень напуган и советовал мне бдительной и осторожной быть всегда. Сначала, когда его задержали, на него психологически давили. Ему не раз говорили: мы таким же составом навестим твою жену, пусть ждет. Но на меня лично никак не давили.

Свидания официальные запрещены. Мы видимся только на судах по продлению, они раз в три месяца. На заседании в районном суде родные могли зайти, когда судья уходила в совещательную комнату. Там стеклянная клетка, но в ней есть вырез, где-то посередине. Туда можно руки просунуть, потрогать друг друга, и мы даже умудрялись поцеловаться там чуть-чуть, чмокнуть в губы. Сейчас у нас продления в областном суде, там не разрешают даже садиться на первый ряд. Уводят его так, что мы не видим его. Там общаться нельзя. Теперь мы лишь немые наблюдатели.

Иллюстрация: Анастасия Викулова для ОВД-Инфо

Передачки передаются раз в 10 дней. Мы с родителями меняемся. Надо встать рано, часов в пять утра. Летом было терпимо, а зимой — ад. Один раз было настолько холодно, а я приехала за два часа до открытия магазина (при СИЗО — ОВД-Инфо). Машины у меня нет. Хорошо тем, у кого машина, — люди идут, занимают очередь, потом садятся в машину и ждут там открытия магазина. А ты приезжаешь, отпускаешь такси и стоишь там. Как ни кутайся, на морозе два часа все равно тяжело.

Первые передачки были ужасные, когда ты не знаешь, что передавать. Мне так стыдно, что я изначально не узнала это все. Я в первый раз когда поехала, наготовила еду сама дома. Потому что слово «домашняя передачка» — я думала, это домашнюю еду можно передавать. Я готовила полночи, все запаковала по контейнерам, привезла, а мне сказали: «Девушка, вы что, вы в своем уме вообще?» Сейчас я всему научилась, стало проще. Сотрудники не грубят, если ты к ним относишься по-человечески. А куда без этого? Это единственная весточка, что тебя помнят, любят и ждут здесь. Не в еде дело. В СИЗО мы еще отправляем фото родных вместе с письмами. Вася рассказывал, что прошлый Новый год встретил так: в одной руке держал кружку с водой, в другой — мою фотографию. Загадал желание, с сокамерником они чокнулись, выпили воду и легли спать.

Самое сложное — осознавать, что твой человек, родной и любимый, находится в таких условиях непонятно за что, непонятно на сколько. Поначалу мы никому ничего не говорили. Потом уже постепенно все стали спрашивать, почему все время одна. И страх был, что люди начнут не понимать, говорить: «Дыма без огня не бывает». Нет, ни один человек мне такого не сказал, ни один друг не усомнился, что дело фальсифицируют.

С родителями общаемся. Я думала, что они хуже отреагируют, но они держатся. Тоже поняли всю несправедливость этого дела. Отец боевой мужчина, все время кричит «за что?!», «нашли террориста». Мама женщина мягкая, музыкальный работник. Она переживает, похудела, но тоже держится, работает, молится. Сейчас она часто молится. Наверное, потому что каждый из нас надеется на чудо. Я заметила, что они даже в мыслях не допускают, что их сына могут реально посадить.

Я всегда надеюсь на худшее, мне потом так легче принимать лучшее. Я готова ко всему. Теперь у меня есть четкое разграничение людей. На честных и нечестных. Нечестные люди — это все те, которые участвуют в организации всего этого дела. Которые незаконно задерживают, непорядочно судят, присылают родителям отписки. Ты понимаешь, что твоего сына, брата или мужа пытали, а тебе говорят «нет-нет, это клопы покусали», у этого «прыщи вылезли». Грусти стало больше в этой жизни.

Силы я черпаю в любви. Я тоже человек и тоже срываюсь, плачу, и руки опускаются: почему я, почему так вышло, почему такая судьба? Пока есть силы и возможность — будем бороться. И еще сил придает, что мы не одни в этой ситуации. Таких, как мы, много оказалось по всей стране. Мы сейчас общаемся с другими родными фигурантов дела и поддерживаем друг друга. Так просто мы ребят им не отдадим, и так просто посадить невиновных людей у них не получится.

Павел Гафаров, менеджер, молодой человек Али Феруза

Журналист «Новой газеты» Али Феруз (Худоберди Нурматов) уехал из Узбекистана, потому что местные спецслужбы, по его словам, склоняли его к сотрудничеству. Перед тем, как Ферузу удалось бежать, он подвергся пыткам. В августе 2017 года журналиста задержали в Москве. В этот же день было принято решение о депортации Феруза в Узбекистан, что было опасно для его жизни. Три дня спустя Европейский суд по правам человека наложил запрет на исполнение этого решения. Феруза поместили в ЦВСИГ, где он провел семь месяцев. В феврале суд разрешил журналисту выехать из России в третью страну. 15 февраля 2018 года Феруз покинул Россию и с тех пор находится в Германии.

Мы с Али были недолго знакомы, отношения были на этапе становления. Когда его задержали, это было похоже на кошмарный сон. Али делал короткое включение из машины, когда его везла полиция. Я был на работе, только вернулся с обеда. Сразу поехал в ОВД «Басманный», туда нужно было привезти из нашего дома документы. Я их привез, потом оставался в ОВД до того, как его повезли на суд. Дальше у суда ждал решения, внутрь мне попасть не удалось. Потом мы его видели только издалека, как заводили в микроавтобус, который повезли в ЦВСИГ.

Несколько дней было очень страшно, потому что Али могли выдворить, а уверенности, что удастся через ЕСПЧ это остановить, — не было. Более или менее спокойное состояние наступило, когда Европейский суд запретил выдворение. С этого момента стало возможно жить, а до этого… Я уже даже не все помню, но помню, что в какие-то моменты я садился на землю и рыдал. Я еще не представлял, что ему может грозить. Помню, тогда вышел материал в «Новой газете» о людях, которые попадают в похожие ситуации, когда Узбекистан требует их возвращения. Они возвращаются, попадают в тюрьмы, попадают надолго, человека может просто никто не увидеть.

Для меня это был первый в жизни момент, когда я столкнулся с тем, как государственная репрессивная машина работает. Не на себе, но на близком человеке. Я знал, что такие вещи происходят, но когда это касается тебя лично — это, конечно, по-другому. Я и раньше следил за этим в новостях, следил за протестами. Был таким сопереживающим наблюдателем. В этот момент укрепилось желание уехать. С другой стороны, я почувствовал, что в этом и моя ответственность тоже есть. В том, что происходит. Мне было 27 лет, у меня уже девять лет была возможность голосовать, участвовать в протестных акциях, а я сидел и наблюдал. Мне кажется, будь я вовлеченнее в политическую жизнь, участвуй я в выборах, пусть даже это и такие выборы, как в России, я мог бы хотя бы чувствовать, что сделал что-то. Тут было ощущение, что я сам, в какой-то степени, привел себя к этой ситуации. То, что я живу в такой стране, я за это в ответе.

Можно сказать, что моей обычной жизни практически не осталось с того момента. Вся моя жизнь была вокруг этого. Мы собирали передачи, я, насколько мог, участвовал в пикетах. С самого начала мы организовали чат поддержки, в котором около 100 человек было. Есть люди, которые Али поддерживают и которые всегда за него, без этого мы не справились бы. Но должен был быть человек, который на связи с его родственниками, с журналистами, общается с «Новой газетой», с другими людьми, которые готовы тоже впрячься. Я стал этим человеком. Даже с точки зрения работы, меня, к счастью, поддержали, и возможно было работать с ноутбука по дороге в ЦВСИГ. А когда у Али появилась возможность разговаривать по телефону больше, то я просто с ним разговаривал всегда. Ездил на такси по городу, а не в метро, просто чтобы связь не прерывалась. Удалось увидеться только один раз. Даже когда была оформлена бумага, что я буду его представителем по административному делу, не разрешили встречу. Получилось под Новый год, когда я приехал с мамой Али, Зоей Васильевной.

Иллюстрация: Анастасия Викулова для ОВД-Инфо

Были срывы, конечно, эмоционально было очень сложно. Ну и в том числе, потому что ты находишься в постоянном разговоре с человеком, у которого практически не осталось надежды. Ощущения, что все будет хорошо, уверенности в этом не было. Для Али это все еще история, которая с ним, ему нужно с ней работать. Сейчас я вспоминаю это время, как будто это было не со мной. Меня очень поддерживало, что я был влюблен все это время, и до сих пор. Я в какой-то степени старался ради себя, вкладывался в свое будущее. Очень помогала семья. Мне кажется, моя мама не меньше моего думала о том, как Али там сейчас, что будет дальше, что нужно отправить очередную передачу. У меня такое ощущение, что я думал об этом как минимум каждую минуту все то время, пока Али был в тюрьме, это было всегда в центре моего внимания, и для моей мамы это было примерно так же.

Насчет гомофобии — думаю, можно разделить, в первую очередь, как Али с этим сталкивался, и как я. Знаю, что он много сталкивался с разными видами дискриминации. Когда я познакомился с Али, я себя почувствовал человеком привилегированным, которому гораздо легче жить в России, потому что я похож на других. Я давно уже сделал каминг-аут друзьям и семье. Меня очень хорошо все приняли и поддержали. Если брать какую-то широкую публичность, это произошло, уже когда мы познакомились с Али, — было публичное признание в любви. И я вспоминаю, как на работе те люди, с которыми я не был близок, они даже поддерживали, подходили, что-то тёплое говорили. И семья очень поддержала — и мама, и папа, и мои братья. Это был момент, когда все вокруг собрались стеной фактически.

Что мы в феврале смогли все-таки улететь — я до последнего момента не верил. И когда это все-таки произошло — это было счастье, и просто невозможно было прийти в себя некоторое время. Даже когда мы приземлились во Франкфурте, оставалась тревога, что не может быть все так хорошо. Я когда летаю между Россией и Германией, каждый раз немножко не верю, что я вырвался. Каждый раз переживаю, что-то пойдет не так.

Али долго говорил, что он был как контуженный, плохо понимал, что он делает, в первые месяцы после отъезда в Германию. Я тоже был в не очень осознанном состоянии. Очень помогло, что нас встретили друзья и провели практически за руку через все первые шаги, которые связаны с документами, получением медицинской помощи, жильем. Нас плотно окружили заботой, и с точки зрения начала новой жизни было легко. Поначалу не было каких-то ясных перспектив, как будет с работой у Али здесь, где мы будем жить, чем я буду заниматься. Сейчас есть план на жизнь, которому мы следуем, общий проект, над которым мы работаем. Гораздо легче, когда мы вдвоем. Сложность в наших отношениях была в том, что мы половину времени проводили врозь. Когда мы получили возможность быть вместе уже постоянно — так гораздо спокойнее, потому что мы друг друга поддерживаем. Конечно, в первую очередь это работа с собой, но мы друг другу помогаем. И у меня, и у Али есть психотерапия, через которую мы проходим, и я думаю, что мне было бы очень сложно, если бы не было этой работы с собой. Спасибо моему психотерапевту большое. Али тоже возобновил терапию и прорабатывает этот опыт.

yours, darling — Перевод на французский — примеры английский

Эти примеры могут содержать грубые слова, основанные на вашем поиске.

Эти примеры могут содержать разговорные слова, основанные на вашем поиске.

И это не твое, милая девочка .

Эта милая маленькая секретарша твоя, дорогая .

Деталь по-прежнему твоя, дорогая .

Не твой, милый , нет. Нет, день рождения Верди.

Или она твоя, любимая ?

Что случилось с вашей системой , дорогой ?

За исключением твоего, дорогой .

И ты женился на мне из-за моих денег Не твоих, дорогая Твоего отца

Tu m’as épousée pour mon argent .

Такая умная идея твоя, милый .

Tu as eu une brillante idée.

Предложите пример

Другие результаты

А теперь лови в свой лоб , родной .

Вот тебе , твое молока , дорогая .

Это все твое, милые !

Карты лежат в в твоей руке , дорогая .

Не задерживайся дольше своего , добро пожаловать , дорогой .

Никуда. Ты думаешь о , о твоем , папе, , дорогая .

Дорогая, я весь твой // Р. Люпин — XXX

Соланж П.О. В

«Потому что ты никогда не говоришь то, что имеешь в виду!»

«Хорошо, я люблю тебя.» Мой профессор наклонился и прижался губами к моим в горячем поцелуе. Его руки покоились на моих бедрах, прижимая меня к своей груди, он нежно закусил мою губу, прежде чем оставить след поцелуев на моей шее, пока он не нашел мое сладкое место.

«Ну-ну-ну, что у нас здесь». Люпина оттащили от меня и столкнули с каменной стеной.

«Волк поймал свою бедную добычу?» Снейп ухмыльнулся своим гнусавым голосом, его палочка указала на горло Люпина. «Мы пользуемся твоей ученицей, Ремус?»

«Это не так, как вы думаете, профессор …» — вмешалась я, только чтобы меня прервали.

«Неужели вы действительно заставили этого ребенка поверить в…»

«Я не ребенок и вполне способен принимать собственные решения.- холодно заявил я, заметив, что Люпин ничего не сказал. Он даже не защищался, он был похож на щенка, пойманного жующим туфлю.

«Ты наверняка потеряешь работу, тебя следует отправить в Азкабан…» Снейпа снова прервал, только на этот раз профессор Дамблдор, о прибытии которого я даже не слышал.

«Мы не отправляем людей в Азкабан за то, что они влюбляются, Северус». Дамблдор посмотрел на него поверх своих очков-полумесяцев.
«И мы не угрожаем им нашими жезлами.«

Настала очередь Змеи выглядеть потерянным щенком, он отступил на шаг и опустил палочку.

«Ремус, Соланж. Думаю, нам нужно немного поболтать в моем офисе». — небрежно сказал Дамблдор, как будто сегодня был любой другой вечер. «Северус, у тебя нет работы?»

Путь к кабинету директора был долгим и тихим, но время шло слишком быстро, на мой взгляд.

«Ремус, мы уже говорили об этом раньше, но ты проигнорировал мой совет.«

«Мне очень жаль, Альбус, но я люблю ее и ничего не могу с этим поделать». Люпин казался уверенным, он даже протянул руку и взял меня за руку, переплетая наши пальцы. «Я уйду в отставку на месте».

Дамблдор не выглядел удивленным, он просто протянул Люпину кусок пергамента и ручку из белого лебединого пера.

Я собирался возразить, Люпин, уволившийся из-за меня, не хотел, чтобы что-то случилось, но директор первым получил известие.

«Принимая во внимание инцидент в последнее полнолуние, я считаю, что вы приняли правильное решение». Дамблдор сложил руки на столе перед собой.
«Мне грустно, что ты должен оставить свою должность учителя Защиты от Темных искусств всего через год, ты был важным учеником для слишком многих».

Когда мы с Ремусом возвращались в его класс, я не мог не спросить.
«Что за инцидент?»

«Ничего.»Он сжал мою руку.

«Не лги мне, Ремус».

Он вздохнул. «Я не принимал зелье отравы волка, с Сириусом и некоторыми учениками было много чего, и я просто забыл».

«Сириус Блэк?» Я знал, что они были лучшими друзьями в Хогвартсе, но Люпин сказал мне, что не простит ему того, что он сделал.

«Он не тот, кем вы его думаете.Он не сделал ничего плохого ». Ремус втащил меня в класс, быстро закрывая за собой дверь.
« Его подставил Питер, который последние тринадцать лет скрывался как крыса ».

«Это абсурд». Люпин мало что рассказал мне о своем детстве, но он рассказал мне о своей группе друзей.

Я сгорбился на его кушетке, подтянув под собой ноги.

«Это правда.«

«Я верю тебе». Я взяла его за руку, когда он собирался пройти мимо меня, целуя внутреннюю часть своей ладони.

«Мне нужно упаковать». — пробормотал он, играя прядью моих волос.

«Уже? Когда ты уезжаешь? Я могу помочь тебе собрать вещи?»

Он начал складывать вещи в свой чемодан.

«Да завтра и нет». Ремус ответил мне, я был удивлен, что он ушел так быстро.
«Мне нужно уйти, пока все напуганные родители не начали засыпать школу вопросами, никто не хочет, чтобы их ребенок учился у оборотня».

«Куда ты идешь? Я пойду с тобой». Мне было жаль Люпина, я знал, что он был вынужден переезжать практически всю свою жизнь.

«Тебе нужно закончить школу, дорогой». Его улыбка все еще заставляла меня слабеть в коленях.

«Тогда я буду навещать вас каждые выходные.»Я встал и обнял его за талию, откинув голову назад, чтобы видеть его лицо.

Он наклонился и нежно поцеловал меня, ничего сексуального, просто поцелуй, показывающий его привязанность.

«Пойдем спать, уже поздно, завтра можешь собираться». С этими словами мы оба разделись и залезли под одеяло его кровати, прижались друг к другу и ускользнули в страну грез.

Ой! Это изображение не соответствует нашим правилам в отношении содержания.Чтобы продолжить публикацию, пожалуйста, удалите его или загрузите другое изображение.

Артикул:

6к + читает !? Thx darlings xx
Пожалуйста, голосуйте и комментируйте, это дает мне мотивацию продолжать писать < 3

yours, my darling — Перевод на румынский — примеры английский

Эти примеры могут содержать грубые слова, основанные на вашем поиске.

Эти примеры могут содержать разговорные слова, основанные на вашем поиске.

Мир твой, моя дорогая .

Как твоя, моя милая, девочка.

Знаешь, мне будет не хватать твоего острого языка , моя дорогая .

Предложите пример

Другие результаты

Все, что я хочу, это твоего счастья , моя дорогая .

Это , твой шанс , моя дорогая .

Берегись , свеча , моя дорогая .

Он принадлежит твоему запястью , моя дорогая .

Это не , твоя ошибка , моя дорогая .

Нет, я уважаю вашу конфиденциальность , моя дорогая .

Он еще ушел? — Сохраните свой голос , моя дорогая .

Берегись , свеча , моя дорогая .

Я твой навсегда , моя любимая .

Вот , твои яиц , моя дорогая сестра.

Берегись , свеча , моя дорогая .

Мне очень жаль, что ваша сестра , моя дорогая розмарин, отправила ее в эту школу.

Regret cele întâmplate cu sora ta, draga mea Rosemary, că am trimis-o la coala aceea.

мне нужна ваша помощь , мои дорогие !

И все, что делаю только я, — это , ваш делает , моя дорогая .

Что ж, это странно, потому что я слышу твой голос , моя дорогая .

Вы не можете убежать от , ваши гены , моя дорогая .

Но это , твоя работа , моя дорогая , и ты так хорошо с ней справляешься.

Stream sweet darling (с участием Райана Беско и ALLYOURS) от Kourokumura

опубликовано 2021-06-25T00: 49: 11Z

Начинающий артист Курокумура прибыл из скромной подземной территории Soundcloud и делает свой шаг к основным платформам, на которых можно почувствовать себя игрой в колледже, а затем переходом к профессионалам. От того, чтобы быть правой рукой для тяжелого плевка рифм и потокового монстра лесной смерти, который недавно скончался в начале этого года.Курокумура делает свое первое подношение с «АРИГАТО».

ARIGATO смешивает рэп, R&B и Trap, пока Курокумура прокладывает себе путь через свое мастерство с помощью постоянного соавтора Райана Беско. Карантинный разговор показывает, какой была жизнь для всех нас год назад Курокумура смело заявляет: «Иногда мне кажется, что у меня никого нет, я пытаюсь избавиться от этого чувства, но не чувствую, что лгу». На Nikes Курокумура демонстрирует лиризм поверх запоминающегося тяжелого крючка, он заявляет: «Я знаю людей, которые не думают, что я когда-либо добьюсь этого, — но они должны смириться с этим.«Rendez Еще один выдающийся трек из проекта «sweet darling», в котором Курокумура заручился поддержкой не только Райана Беско, но и шоу-дуэта ALLYOURS. Припев — это энергичное, яркое и чувственное пение, которое мгновенно превращает его в тяжелый удар. EP завершается Cheesecake, но волшебный момент наступает в Shit To Prove.Курокумура, woodsordeath и Райан Беско устроили клинику, каждый не торопясь и произнося зажигательные, хорошо написанные стихи. Будучи последним стихом, записанным Вудсордес (Иаков) перед тем, как пройти, он не оставил сомнений в том, что еще очень многое предстоит сделать. Курокумура теперь вошел в чат, и его проект «ARIGATO» стал чертовски успешным.

Жанр

Хип-хоп и рэп

Комментарий от D.A.O

😍😍😍

2021-06-29T21: 27: 50Z

Комментарий SirLo

Thaaa grinndddd🦞🔥

2021-06-25T12: 41: 29Z
Лицензия: все права защищены.

The Scarlets — Кукла любви / Darling I’m Yours

Kourokumura — sweet darling (feat.Rhyan Besco & ALLYOURS) Текст

Курокумура

Станьте лучшим певцом всего за 30 дней , с Easy видеоуроков!

 Я вижу тебя только раз в неделю
Ты крутишься в моей голове
Я чувствую твой запах на своих простынях
У меня есть варианты скорости
Набери, но я не делаю покупки
Я остаюсь на замке
`` Пока я на тебе, я на тебе
Целовать твою шею
Милая дорогая
Держась за грудь
Я поеду на тебе, поеду на тебе
Как будто ты не забудешь
Я все в
Вы можете кричать мое имя
Я на тебе, на тебе
Я могу сделать это лучше всего
Милая дорогая
Держась за грудь
Я поеду на тебе, поеду на тебе
Как будто ты не забудешь
Продолжай звонить
Вы можете кричать мое имя
Ага
Эта киска Rivergirl мокрая
Разве ты не обернешь ногами мою шею речного парня?
Я чувствую, как до полового акта чувствовал
Черт возьми, это тело похоже на Иоанна 11:35, когда Иисус плакал
Я пришел правильно
Раньше я водил гранд рядом с ведрами бильярда
Я приношу травку, ты приносишь напиток, твое тело было моим ужином
Мы не ложились спать допоздна, ты хвастался мне, как будто я был таким победителем
Я просто хотел, чтобы ты любил меня, как ты любил своего господина
Но это слишком глубоко
Потому что я никогда не мог быть чьим-то мистером
Я просто буду держаться, как будто ты хочешь, чтобы тебя любили
До следующего раза, когда я смогу тебя трахнуть
Как будто тебя никогда не трогали
Так что считай дни, пока я не встану, и пока я
`` Пока я на тебя, я на тебя (на тебя)
Целовать твою шею
Милая дорогая
Держась за грудь
Я поеду на тебе, поеду на тебе
Как будто ты не забудешь
Я все в
Вы можете кричать мое имя
Я на тебе, на тебе
Я могу сделать это лучше всего
Милая дорогая
Держась за грудь
Я поеду на тебе, поеду на тебе
Как будто ты не забудешь
Продолжай звонить
Вы можете кричать мое имя
Мне нравится, когда ты замедляешь, опускаешь и возвращаешь
Я не пишу песен о любви, но это превращается в это
У тебя такая хватка, это другая девушка, позволь мне подняться в твоем мире
Я всегда пишу тебе, например, где ты?
Извините, мой телефон мертв, чертова девушка, воткни это в розетку.
Так что я могу поговорить с тобой
Никогда не хочу пропустить тебя
Хочу выпустить тебя, соблазнить тебя, аллилуйя
В эти дни эти корона-плаза заставили вас почувствовать себя жарко
Когда я услышал припев и поймал флюиды
Клянусь, чувак, я чувствую себя селезнем
Я просто хочу исследовать места, которые еще не видел
Я говорю тебе, чтобы ты пришел, никакой сервис не получит зеленый текст
Все они облажались, девочка, я не это имел в виду
Но это глубже, чем какая-то случайная секс-девушка считает, что
`` Пока я на тебе, я на тебе
Целовать твою шею
Милая дорогая
Держась за грудь
Я поеду на тебе, поеду на тебе
Как будто ты не забудешь
Я все в
Вы можете кричать мое имя
Я на тебе, на тебе
Я могу сделать это лучше всего
Милая дорогая
Держась за грудь
Я поеду на тебе, поеду на тебе
Как будто ты не забудешь
Продолжай звонить
Вы можете кричать мое имя 

Станьте лучшим певцом всего за 30 дней , с Easy видеоуроков!

Авторы: Яром Суа, Кевин Гриффин, Кортланд Мондье, Райан Беско, Сара Багливи

Тексты песен © DistroKid

Тексты песен предоставлены и лицензированы LyricFind

Перевод слова «darling» в бесплатном контекстно-норвежско-английском словаре