Нарцисс рог изобилия: Нарцисс Рог изобилия — Осень — Нарциссы — Луковичные — >Женский журнал MGFAMM

Нарцисс рог изобилия: Нарцисс Рог изобилия — Осень — Нарциссы — Луковичные

Содержание

Нарцисс Рог изобилия — Осень — Нарциссы — Луковичные

Условия. Светолюбивы, но хорошо переносят посадку в полутени, при этом обильно цветут и образуют больше луковиц. Предпочитают плодородные, хорошо дренированные почвы, от слабокислых до нейтральных (рН 5,0-6,5). Плохо растут на болотистых и известковых. Влаголюбивы. Относительно засухоустойчивы. Большинство сортов зимостойки и хорошо зимуют под мульчой. Не боятся слабых весенних заморозков при бутонизации и цветении. На одном месте растут 3-5 лет.

Посадка. Оптимальный срок посадки луковиц август или начало сентября. Участок под посадку желательно подготовить за полтора-два месяца до посадки. Землю перекапывают на глубину 30-35 см, тщательно удаляя корни сорняков, вносят перегной 15-20 кг/м². Навоз можно вносить не позже, чем за год до посадки. За две недели почву еще раз неглубоко перекапывают и добавляют суперфосфата 50 г/м² и калийную соль 30 г²/. Тяжелые почвы, с плохой влагопроницаемостью обязательно разрыхляют песком по 20-30 кг/м² или торфом 10-15 кг/м². Высаживают группами или рядами. Глубина посадки зависит от размера луковицы и обычно составляет 12-15 см. Если планируется выкапывать луковицы раз в два-три года, то глубину посадки можно увеличить до 20 см. Расстояние между растениями 10-20 см, в зависимости от высоты. При посадке в сухую почву, участок хорошо проливают.

Уход. Поливы желательны в погоду сухую во время бутонизации, цветения и еще в течение 4-5 недель после него. После поливов или дождей, почву неглубоко рыхлят, совмещая это с прополкой и подкормкой, а затем мульчируют сухой землей или торфом.

Нарциссы очень хорошо отзываются на подкормки. Первую проводят весной, как только появятся всходы, вносят 100 г/м² нитрофоски. Вторую делают в период бутонизации и третью – во время цветения. В эти подкормки достаточно 60-70г/м² нитрофоски. После цветения подкормки делают только фосфорно-калийными удобрениями с соотношением элементов 2:1. Для этих подкормок достаточно 50-60 г/м². Нельзя кормить нарциссы свежим навозом. Его присутствие в почве способствует появлению различных грибных болезней и создает оптимальную среду для луковичной мухи, медведки и личинок хрущей.

Если не планируется семенное размножение, то отцветшие цветы желательно удалять, чтобы повысить качество луковиц. Для пересадки луковицы выкапывают сразу, как только листья пожелтеют и полягут. Если пропустить этот момент луковицы снова начнут окореняться. Выкопанные луковицы аккуратно промывают, очищая от земли и растительных остатков, выбраковывают больные, слабые, поврежденные. Затем дезинфицируют в растворе марганцовки, сушат в проветриваемом помещении или под навесом без прямых солнечных лучей и закладывают на хранение до посадки. Хранить лучше всего при температуре около 17°С. Крупные луковицы можно отложить для выгонки.

Многие сорта нарциссов зимуют безо всякого укрытия, однако некоторые все же нуждаются в мульчировании торфом, слоем листьев или соломы толщиной примерно 8 см. В суровые бесснежные зимы укрытие необходимо для всех нарциссов. Делают его после наступления стабильно холодной погоды. Весной, после схода снега и перед вегетацией слой мульчи убирают.

Из вредителей чаще всего нарциссы страдают от нематод, нарциссовой и луковичной мух. Из болезней встречаются фузариоз, склероциальная гниль и вирусные мозаики. В качестве профилактики можно посоветовать тщательную отбраковку посадочного материала и соблюдение основных правил хранения, посадки и ухода за растениями. Хорошо себя зарекомендовали предпосадочные обработки луковиц настоем марганцовки или их прогревание до 40°С в течение 12 часов. В случае появления болезней и вредителей зараженные растения лучше сразу удалять, а почву, где они росли обеззараживать.

Применение. Широко используются в любых клумбах, рабатках, в групповых посадках на газоне или между другими растениями. Многие сорта можно выращивать в приствольных кругах деревьев и декоративных кустарников. Популярны в весенних букетах. Хорошо растут в контейнерах, а также могут быть использованы для зимней или весенней выгонкой.

Рог изобилия. Крылатые фразы. Почему мы так говорим?

Рог изобилия и другие крылатые фразы. История их популярности. Чтобы крылатое выражение было уместно сказано, узнаем откуда оно пришло к нам.

Рог изобилия

Рог изобилия, с латинского: Соrnu copiae ( произносим — корну копиэ).

Из древнегреческой мифологии. Громовержца Зевса, главу Олимпа, вскормила своим молоком коза Амалфея.

Когда Зевс вырос и стал верховным богом, он в благодарность взял свою кормилицу на небо, и она стала звездой Капеллой в созвездии Возничего.

Но по пути на небо коза Амалфея случайно потеряла один рог. Зевс поднял его и подарил нимфам, также принимавшим участие в его воспитании.

При этом глава Олимпа наделил этот рог волшебным свойством: стоило только пожелать, как из рога появлялись самые разнообразные яства или, лилось вкуснейшее питье.

Он был в прямом смысле рогом изобилия.

— Источник дохода, богатства, благосостояния, это и есть рог изобилия.

Без гнева и пристрастия

С латинского: Sine ira et studio (синэ ира эт студио). Из сочинения «Анналы» (в переводе на русский «Летопись» ) римского историка Тацита (Публий Корнелий Тацит, ок. 58— 117).

В этом труде он говорит, что будет вести свое повествование «без гнева и пристрастия», то есть объективно.

Без гнева и пристрастия означает — объективный, непредвзятый подход к кому — или к чему -либо.

При согласии и малое растёт, при раздорах и великое разрушается

С латинского: Concordia parvae res crescunt, discordia maximae dilabuntur (конкордиа парвэ рэс крэскунт, дискордиа максимэ дилабунтур).

Слова нумидийского царя Миципса (II в. до н.э.), которые приводит римский историк Саллюстий (86 — ок. 35 до н. э.) в своем сочинении «Югуртинская война».

Он пишет, что, чувствуя приближение смерти, царь Миципс сказал своим малолетним сыновьям и племяннику Югурте, назначенному их опекуном:

«Я оставляю вам царство, которое будет прочным, если вы будете хорошими, и слабым, если вы будете дурными. Ведь при согласии и малые государства возрастают, при несогласии и величайшие распадаются».

Молодежь, это барометр общества

Слова знаменитого русского врача, основоположника военно-полевой хирургии и активного борца с сословными предрассудками в области образования Николая Ивановича Пирогова (1810-1881).

Цитируется как напоминание о том, что о нравственном здоровье общества, перспективах страны можно и нужно судить по процессам, которые развиваются в молодежной среде.

Мы в ответе за тех, кого приручили

С французского: Ти deviens responsable pour toujours de се que tu as apprivois?

Буквально: Ты всегда будешь в ответе за того, кого ты приручил.

Из повести «Маленький принц» (1943) французского летчика и писателя Антуана де Сент-Экзюпери (1900—1944).

Слова Лиса, адресованные Маленькому принцу: «Люди, забыли эту истину», — сказал Лис. — Но ты не должен её забывать. Мы всегда будем в ответе за тех, кого приручили. И ты отвечаешь за свою розу…

— Я отвечаю за свою розу… — повторил Маленький принц, чтобы хорошенько это запомнить».

— Призыв быть ответственным в любви и дружбе, щадить чувства близкого человека, дорожить чужим доверием, не обманывать его.

Много званных, да мало избранных

Из Библии. Евангелие от Матфея (гл. 20, ст. 16): «Так будут последние первыми, и первые последними; ибо много званных, а мало избранных».

– О многих соискателях чего-либо, что достанется лишь немногим, истинно достойным; о деле, которым занимаются многие, но успеха добиваются лишь истинно талантливые люди, настоящие мастера.

Синий чулок

Синий чулок, с английского: Bluestocking.

Выражение родилось в Англии 80-х гг. XVIII в. в салоне писательницы Мэри Уортли Монтэгю (1689—1762).

Душой этого салона был ученый Бенджамин Стеллингфлит (1702—1771), который, не особенно следя за своим костюмом, носил при черном платье синие чулки. Это весьма забавляло салонных дам, которые и прозвали рассеянного ученого «синим чулком» — bluestocking.

А когда он по какой-то причине не приходил в назначенный час, все волновались и повторяли: «Сегодня беседа пойдет плохо — нет «синих чулок»!»

Вскоре это прозвище стало относится ко всем участникам этого кружка, где велись беседы на научные и литературные темы.

Есть версия, что кружку леди Монтэгю имя «синие чулки» дал голландский адмирал Боскавен (1711 — 1761) во время своего пребывания в Англии.

Выражение стало в Англии нарицательным после того, как поэт Джордж Гордон Байрон написал на салон леди Монтэгю сатиру (1820) и назвал ее «Синие» («The Blues»).

Вскоре выражение перешло и во Францию, где «синими чулками» (bas bleus) стали называть вполне определенный тип женщин — увлеченных научной работой, литературой в ущерб дому и семье.

Из Франции выражение попало в Россию, и уже П. А. Вяземский, современник и друг А. С. Пушкина, говорил укоризненно «о наших сине- и красночулочницах».

И это пройдет

По легенде, изложенной в Талмуде, однажды царю Соломону (по другой версии — царю Давиду), который впал в тоску, некий ювелир изготовил перстень, который, как сказал этот мастер, должен был вернуть царю его прежнее расположение духа.

И вообще, посоветовал он, было бы хорошо, если б царь почаще — как в грустные, так и в радостные моменты своей жизни — посматривал на надпись, исполненную на перстне.

Тогда этот правитель будет относиться к своим переживаниям, как подобает истинному философу — со спокойным пониманием временности всего происходящего.

Надпись на перстне гласила: «И это пройдет».

— Совет относиться ко всему философски, как форма утешения в минуту уныния, грусти.

О вкусах не спорят

С латинского: De gustibus поп est disputandum (дэ густибус нон эст диспутандум).

Из средневековых схоластических источников.

В русский язык выражение пришло, вероятно, из французского: On ne dispute pas de gouts.

— Предложение прекратить спор, существо которого не позволяет надеяться на какой-либо его позитивный результат.

Жена Цезаря должна быть выше подозрений

В Древнем Риме ежегодно в доме одного из высших сановников совершался ночной праздник в честь Bona dea («Доброй богини» — покровительницы плодородия и женской добродетели), на который допускались только женщины.

В 62 г. до н. э., когда этот праздник проходил у Помпеи — жены Юлия Цезаря, на него хитростью проник мужчина, переодевшийся женщиной — Публий Клодий Пульхер. Он был разоблачен, обвинен в святотатстве и привлечен к суду.

Этот случай был вдвойне неприятен для Цезаря.

Во-первых, он, как главный понтифик, то есть верховный жрец, должен был следить за чистотой культа и предупреждать покушения на святыни, обряды и т. д.

Во-вторых, это случилось в доме его жены. Хотя формально она была ни в чем не виновата и стала лишь жертвой обмана, но тем не менее могли возникнуть разные толки: случайно ли проник мужчина ночью в дом Помпеи, следит ли она за строгим соблюдением обряда и т. д.

И Цезарь с женой развелся.

На состоявшемся над Публием Клодием суде не было высказано никаких претензий к бывшей жене Цезаря. Когда же судья задал Цезарю вопрос, почему же он все-таки развелся с Помпеей, Цезарь, как сообщает в своей работе «Гай Цезарь» древнегреческий историк Плутарх, ответил: «Жена Цезаря должна быть выше подозрений».

Закон джунглей

Из сказочной повести «Маугли». Оригинальное название «Книги джунглей» — «The jungle books», 1894, английского писателя Джозефа Редьярда Киплинга (1865-1936).

— О бесчеловечности, беззаконии, о такой общественной атмосфере, где действует жестокая конкуренция по принципу «каждый за себя», где выживает сильнейший за счет более слабых.

Страна дураков

Из сказки «Золотой ключик, или Приключения Буратино» (1936) русского писателя Алексея Николаевича Толстого (1883—1945).

Кот Базилио и Лиса Алиса уговаривают Буратино посеять его червонцы на Поле чудес в Стране дураков, и он соглашается, веря, что наутро из этих червонцев вырастет дерево, усыпанное золотыми монетами.

Злачные места

Первоисточник — Библия, церковно-славянский текст. В Псалтире, в псалме 22, который обычно читается как заупокойная молитва, сказано (ст. 2):

«Он покоит меня на злачных пажитях и водит меня к водам тихим».

Речь идет о месте упокоения праведников, иначе говоря — о рае.

Соответственно «злачное место» — место, богатое всякими злаками, плодами земными, то есть место изобильное, место желанное и т. д.

Изначально это выражение употреблялось как синоним «теплого местечка», выгодной должности, синекуры (с латинского sine — без, сига — забота).

Со временем стало означать места грубых, сомнительных развлечений: рестораны с дурной репутацией, игорные дома, публичные дома.

А вас, сударь, прошу я толком, туда не жаловать ни прямо, ни проселком!

Из комедии «Горе от ума» (1824) А. С. Грибоедова (1795—1829). Слова Фамусова (действие 4, явление 14). Цитируется как форма запрета кому-либо являться куда-либо.

А воз и ныне там!

Из басни «Лебедь, Щука и Рак» (1816) И. А. Крылова (1769—1844).

«Однажды Лебедь, Рак да Щука везти с поклажей воз взялись», но из этого ничего у них не получилось, потому что:

Лебедь рвется в облака, Рак пятится назад, а Щука тянет в воду. Кто виноват из них, кто прав, — судить не нам; Да только воз и ныне там. — О неэффективной работе, о задаче, которая не решается.

Петь Лазаря

Первоисточник — Библия. В Новом Завете (Евангелие от Луки (гл. 16, ст. 20—21) есть притча о бедном Лазаре:

«Был также некоторый нищий, именем Лазарь, который лежал у ворот его в струпьях и желал напитаться крошками, падающими со стола богача, и псы приходя лизали струпья его».

В старину нищие, богомольцы и калеки, выпрашивая милостыню, пели фольклорные духовные стихи о бедном Лазаре, пытаясь таким образом воздействовать на чувства окружающих и облегчить себе сбор подаяний.

А поскольку это были жалобные, заунывные песнопения, то отсюда родилось широко распространенное образное выражение «петь Лазаря» — жаловаться на судьбу, просить чего-либо, само- уничижаться.

Учитель, воспитай ученика, чтоб было у кого потом учиться

Стихотворение, опубликованное в 1961 году без названия, поэта Евгения Михайловича Винокурова (р. 1925):

Художник, воспитай ученика, Сил не жалей его ученья ради. Пусть вслед твоей ведёт его рука. Каракули по клетчатой тетради.

Пусть на тебя он взглянет свысока, Себя считая за провидца. Художник, воспитай ученика, чтоб было у кого потом учиться.

Цитируется как призыв делиться знанием, умением, которые в итоге приумножаются и служат всем — и учителю, и ученику.

Спеши медленно

Спеши медленно, — с латинского: Festina lente (фэстина лентэ).

По сообщению римского историка Светония (ок. 70 — ок. 140), это выражение часто повторял римский император Август (63 до н. э. — 14 н. э.), доводившийся внучатым племянником Гаю Юлию Цезарю.

Писатель указывает, что это была поговорка греческого происхождения, известная только в латинском варианте:

«Ничего не считал он в большей мере неподобающим для полководца, чем поспешность и опрометчивость. Поэтому его любимой пословицей было: «Спеши медленно».

Привычка — вторая натура

С латинского: Consuetudo est altera natura (консуэтудо эст альтэра натура).

Впервые встречается в труде великого философа Древней Греции Аристотеля «Риторика» в форме: «Привычка становится уже природным свойством».

Римский государственный деятель и оратор Цицерон (Марк Туллий Цицерон, 106—43 до н. э.), видимо, вдохновляясь Аристотелевой мыслью, пишет в своем сочинении «О пределах добра и зла»:

«Привычка есть как бы вторая натура».

Эта же мысль была высказана богословом и основоположником средневековой философии Блаженным Августином (353—430) в труде «Против Юлиана»:

«Привычка — вторая натура». — В его версии эта фраза и стала крылатой.

Смысл выражения: от привычного так же трудного отказаться, как и изменить характер; ряд устойчивых привычек формирует отчасти и характер.

А, впрочем, он дойдёт до степеней известных

Из комедии «Горе от ума» (1824) А. С. Грибоедова (1795—1829). Слова Чацкого (действ. 1, явл. 7):

А, впрочем, он дойдет до степеней известных,
Ведь нынче любят бессловесных.

Возможно, Грибоедов вдохновлялся строками из стихотворения «Модная жена» (1792) очень популярного в его время поэта И. И. Дмитриева:

Всё полз, да полз, да бил челом
И, наконец, таким невинным ремеслом —
Дополз до степени известна человека.

А все-таки в ней кое-что было!

С французского: Il у avait quelque chose I?!

Слова французского поэта-романтика Андре Мари Шенье (1762— 1794), которые он произнес 7 термидора (25 июля) 1794 г., взойдя на эшафот по приговору революционного суда и указывая на свою голову. Он был приговорен к смертной казни за свои обличения якобинского террора.

Оценка собственного интеллектуального, творческого потенциала. А. С. Пушкин (из письма к П. А. Вяземскому, написанного в ноябре 1825 г.):

«Грех гонителям моим! И я, как А. Шенье, могу ударить себя в голову и сказать: «II у avait quelque chose l?»

Разрубить гордиев узел

По легенде, рассказанной древними историками, фригийцы, которым оракул повелел избрать царем того, кто первый встретится им с телегой по дороге к храму Зевса, повстречались с простым земледельцем Гордием и провозгласили его царем.

Телегу, изменившую его судьбу, Гордий поставил в храме Зевса и к ее дышлу прикрепил ярмо, завязав очень сложный узел. По предсказанию оракула, тот, кто сумеет распутать этот узел, будет властителем всей Азии.

Как сообщают античные писатели Курций Руф и Плутарх, биографы Александра Македонского, этот полководец не стал узел распутывать — он просто рассек его мечом.

Крылатое выражение «разрубить гордиев узел», то есть разрешить какое-либо сложное, запутанное дело очень просто, волевым решением, без долгих размышлений.

А все-таки она вертится!

С итальянского: Eppur si muove! Слова приписываются итальянскому астроному и физику Галилео Галилею (1564—1642), который якобы произнес их в день публичного отречения от своих научных «заблуждений» перед судом инквизиции.

Ученый утверждал, что Земля вращается («вертится») вокруг Солнца, а не наоборот, как было принято считать в то время.

Фраза прочно укоренилась в литературе, но нет никаких доказательств, что эти слова принадлежат Галилею, а не являются плодом художественного вымысла.

Первоисточник этого предания — сообщение французского писателя XVIII в. аббата Огюстена Симона Трэла (1717—1794) в книге «Литературные распри», вышедшей в Париже в 1761 г.

Сам автор этого сообщения высказывается очень осторожно: «уверяют, что Галилей, отпущенный уже на свободу, мучимый угрызениями совести, однажды все-таки сказал, топнув ногой:

«А все-таки она вертится!», имея в виду Землю.

Позже немецкий поэт и драматург Карл Гуцков (1811 — 1878) вложил эти слова в уста Уриеля Акосты, героя его трагедии «Уриель Акоста» (действие 4, явление 11). Эта пьеса часто ставилась в России в конце XIX — начале XX в., что способствовало распространению этого выражения в русском обществе.

Американская мечта

Американская мечта, с английского: American Dream.

Выражение стало популярным после выхода в свет (1931) написанной в жанре исторического эссе книги «Эпопея Америки» Джеймса Траслоу Адамса (1878—1949).

В эпилоге книги ее автор писал: «…Американская мечта о стране, где жизнь каждого человека будет лучше, богаче и полнее, где у каждого будет возможность получить то, что он заслуживает».

Желтая пресса

С английского: Yellow press.

Выражение родилось в США. В 1895 г. в нью-йоркской газете «The World» появилась серия забавных рисунков, среди персонажей которых был и некий мальчик, который комментировал происходящее.

Этот ребенок имел отличительный признак — он был одет в рубашку желтого цвета. Посему его и прозвали «желтым малышом».

Вскоре вся серия рисунков получила неофициальное название «Желтый мальчик». Она стала столь популярной, что и другая газета — «New-York Journal» начала публикацию аналогичной серии.

Между этими двумя газетами разгорелся спор из-за авторских прав на «желтого малыша».

Весной 1896 г. редактор «New-York Press» Эрвин Уордмэн, комментируя в своей передовице всю эту тяжбу, презрительно назвал обе конкурирующие между собой газеты «желтой прессой».

До укоренения этого выражения в европейских языках использовался его аналог — «револьверная пресса» (с немецкого «Revolverpresse»), который родился в Германии 1870-х гг. и обычно применялся по отношению к газетам, которые существовали за счет скандальных разоблачений, шантажа и т. п.

Это словосочетание было широко употребительным и в русском языке вплоть до 30-х гг. XX в., пока его окончательно не вытеснило другое, более популярное — «желтая пресса».

Спасение утопающих — дело рук самих утопающих

Из романа (гл. 34) «Двенадцать стульев» (1928) советских писателей Ильи Ильфа (1897—1937) и Евгения Петрова (1903—1942).

Текст лозунга, который был вывешен в зале клуба «Картонажник» города Васюки, где Остап Бендер давал местным любителям шахмат сеанс одновременной игры на 160 досках.

В оригинале: Дело помощи утопающим — дело рук самих утопающих.

— Решать свои проблемы каждый должен сам или вместе с друзьями, по несчастью.

По ком звонит колокол

По ком звонит колокол – в английской версии: For Whom the Bell Tolls.

Из «Духовных стихотворений» (другое название «Молитвы») английского поэта Джона Донна (1572—1631). 17-е стихотворение:

«Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка, часть Суши; и, если Волной снесет в море береговой Утес, меньше станет Европа, и также если смоет край Мыса и разрушит Замок твой и Друга твоего; смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един со всем Человечеством, а потому не спрашивай никогда, по ком звонит Колокол; он звонит и по Тебе».

Выражение стало популярным после выхода в свет романа «По ком звонит колокол» (1940) американского писателя Эрнеста Хемингуэя (1899-1961).

Смысл выражения: предложение задуматься о своём месте в мире, о своей бренности, об общности человеческих судеб, солидарности людей.

«От Альфы до Омеги» или «от А до Я».

Из Библии.

«В Откровении апостола Иоанна Богослова (Апокалипсис) сказано (гл. 1, ст. 8):

«Я есмь Альфа и Омега, начало и конец», — говорит Господь».

Там же (гл. 1, ст. 10) говорится: «Я есмь Альфа и Омега, первый и последний».

— Альфа — название первой, омега — последней букв греческого алфавита.

Соответственно альфа и омега — основа, суть, существо какого-либо дела, явления. Отсюда выражение «от альфы до омеги» — от начала до конца. Аналог русского выражения «от А до Я».

Бешеные деньги

В русской литературе «Бешеные деньги» впервые встречается в пьесе «Праздничный сон — до обеда» (1859) Александра Николаевича Островского (1823—1886). Прислуга Матрена говорит Бальзаминову (картина 1, явление 5):

«Триста тысяч! Не верю. У кого же это такие деньги бешеные, что за тебя триста тысяч дали».

Позже А. Н. Островский напишет пьесу «Бешеные деньги» (1870), а также вновь использует это выражение в пьесе «Без вины виноватые» (1884), где ее герой Шмага говорит:

«Вчера у меня, сверх всякого ожидания, деньги завелись, как бешеные, набежали, с ветру».

О больших и лёгких, незаработанных деньгах, «упавших с неба».

Рога и копыта

Рога и копыта, это название 15-й главы сатирического романа «Золотой теленок» (1931) советских писателей Ильи Ильфа (1897—1937) и Евгения Петрова (1903— 1942).

В ней говорится о фиктивном предприятии — «конторе по заготовке рогов и копыт», организованной великим комбинатором Остапом Бендером.

О заведомо мошенническом предприятии.

Альфонс

Первоисточник выражения — драма «Месье Альфонс» (1873) Александра Дюма-сына (1824— 1895).

В России первая постановка пьесы А. Дюма состоялась 3 октября 1874 г. (Малый театр, Москва). Название пьесы в русском переводе — «Красавец».

Альфонс — имя нарицательное для мужчины, живущего за счет женщины, «содержанки мужского пола».

Казанова

Джакомо Джироламо Казанова (1725—1798) — известный авантюрист венецианского происхождения, прославившийся своими любовными приключениями, о которых он сам же рассказал в своих мемуарах.

Учился в Падуанском университете, в 17 лет защитил диссертацию по праву, был аббатом, солдатом и, будучи энциклопедически образованным человеком, переменил множество занятий — зарекомендовал себя как юрист, поэт, драматург, химик, переводчик, финансист, музыкант.

Он не был дворянином, но, благодаря своим талантам и тонкому знанию человеческой психологии, сумел добиться успеха при дворе многих монархов Европы.

При своей жизни Казанова не имел репутации легендарного любовника, (его друг принц де Линь представлял своим друзьям пожилого Казанову лишь как брата известного художника-баталиста): она сложилась уже после его смерти, когда были опубликованы его мемуары «История моей жизни», которые он писал на склоне своих лет (1789—1798).

И хотя «донжуанский список» авантюриста, представленный там, относительно невелик (122 женщины за 39 лет), тем не менее имя автора стало нарицательным благодаря литературному мастерству, с которым он рассказывает о своих победах, и своеобразной философии сердцееда, изложенной в его воспоминаниях.

Казанова, — искатель любовных побед и приключений. Аналог более архаичных Ловеласа и Дон Жуана.

Нарцисс — Влюбленный в себя

Из древнегреческой мифологии. Как повествует римский поэт Овидий в своих «Метаморфозах», однажды Нарцисс, красивый юноша, сын речного бога Кефиса и нимфы Лейриопы, никогда и никого ещё не любивший, склонился над ручьем и, увидев в нем свое отражение, влюбился в самого себя.

Поскольку соединиться со своим «возлюбленным» Нарцисс не мог, он умер от тоски, а его тело превратилось в цветок.

Имя Нарцисс для самовлюбленных, самодовольных, людей.

Название одной из сатир М. Е. Салтыкова-Щедрина — «Новый Нарцисс, или Влюбленный в себя».

Нимфетка

Из романа «Лолита» (1955) русского, американского писателя Владимира Владимировича Набокова (1899—1977).

В авторском переводе с английского: «В возрастных пределах между девятью и четырнадцатью годами встречаются девочки, которые для некоторых очарованных странников, вдвое или во много раз старше них, обнаруживают истинную свою сущность — сущность не человеческую, а нимфическую, т. е. демонскую; и этих маленьких избранниц я предлагаю именовать так: нимфетки».

А вы, друзья, как ни садитесь, всё в музыканты не годитесь

Из басни «Квартет» (1811) И. А. Крылова (1769-1844).

Современники полагали; что эта басня была написана как сатирический отклик на реформу Государственного совета, который волей императора Александра I был разделен в 1810 г. на 4 департамента.

Их возглавили:

Н. С. Мордвинов (Мартышка),
П. В. Завадовский (Осел),
П. В. Лопухин (Козел)
А. А. Аракчеев (Медведь).

Так, лицейский сокурсник А. С. Пушкина М. А. Корф писал в своих «Воспоминаниях»: «Известно, что продолжительным прениям о том, как их рассадить и даже нескольким последовавшим пересадкам, мы обязаны остроумною баснею Крылова «Квартет».

— О плохо работающей команде, в которой дело не идет на лад потому, что отсутствуют единство, согласие, профессионализм, компетентность, точное понимание каждым своей и общей задачи.

А вы на земле проживете, как черви слепые живут: Ни сказок про вас не расскажут, ни песен про вас не споют!

Последние строки стихотворения Максима Горького (псевдоним Алексея Максимовича Пешкова, 1868—1936), которое без какого-либо названия первоначально входило в его рассказ «О маленькой фее и молодом чабане» (1895).

Рассказ в дальнейшем переиздавал под разными названиями: «Валашская легенда», «Рыбак и фея», «Фея», «Легенда о Марко».

– О бесцветных людях, не имеющих ни высоких целей, ни творческих интересов.

А где пастух дурак, там и собаки дуры

Из басни «Волк и Волчонок» (1811) И. А. Крылова (1769—1844).

Слова старого Волка, поучающего Волчонка, как тому следует различать дурных и хороших пастухов, у которых не следует красть овец:

Коль подлинно не плох пастух, так он плохих собак держать не станет.

А гений и злодейство — две вещи несовместные

Из пьесы «Моцарт и Сальери» (1830) А. С. Пушкина (1799—1837) из цикла «Маленькие трагедии».

Композиторы говорят о великом художнике итальянского Возрождения Микеланджело (сцена 2):

Моцарт: Он же гений, как ты да я. А гений и злодейство — две вещи несовместные. Не правда ль?
Сальери: Ты думаешь? (Бросает яд в стакан Моцарта.)

— О чём это? — Высокий дух истинного творчества несовместим с какими-либо низкими помыслами.

А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!

Из комедии «Ревизор» (1836) Н. В. Гоголя (1809—1852).

Так Городничий говорит о возможных, предполагаемых действиях ревизора (действие 1, явление I):

«А кто, скажет, здесь судья? — Ляпкин-Тяпкин. — А подать сюда Ляпкина-Тяпкина!»

— О намерении расправиться с тем, кого говорящий считает причиной своих бед и проблем.

А смешивать два эти ремесла, есть тьма искусников — я не из их числа

Из комедии «Горе от ума» (1824) А. С. Грибоедова (1795—1829).

Слова Чацкого (действие 3, явление 3):

Когда в делах — я от веселий, прячусь. Когда дурачиться — дурачусь. А смешивать два эти ремесла, есть тьма искусников — я не из их числа.

Авгиевы конюшни

Авгиевы конюшни, это из древнегреческой мифологии. Герой Геракл (рим. — Геркулес) однажды вычистил обширные конюшни элидского царя (Элида — область Греции) Авгия, которые не чистились 30 лет.

Геракл поступил не так, как от него ожидали: он использовал не свою силу, а энергию двух рек — Алфея и Пенея.

Сначала перегородил их плотинами, а потом направил воду на конюшни. Мощный поток смыл все нечистоты, и таким образом Геракл справился с работой всего за один день.

Это был седьмой по счету подвиг Геракла за время, когда он находился на службе у царя Эврисфея.

Впервые этот миф был изложен древнегреческим историком Диодором Сицилийским (I в. до н. э.), а выражение стало крылатым ещё в древности: его использовали Сенека («Сатира на смерть императора Клавдия»), Лукиан («Александр»).

О чём это? — О запущенной проблеме, беспорядке в делах.

Автомобиль — не роскошь, а средство передвижения

Из романа (гл. 6 «Антилопа-Гну») «Золотой теленок» (1931) советских писателей Ильи Ильфа (1897—1937) и Евгения Петрова (1903—1942).

Слова лозунга, которым организатор митинга в некоем селе на Новозайцевском тракте встретил машину Адама Козлевича с Остапом Бендером и его компаньонами, случайно оказавшуюся на трассе автопробега Москва — Харьков — Москва.

Их «антилопу-Гну» приняли за лидера этого пробега. Впоследствии эти слова повторит Остап, выступая с ответной речью на митинге в городе Удоеве.

Бальзаковский возраст

Выражение «Бальзаковский возраст» стало общеупотребительным после появления романа «Тридцатилетняя женщина» (1831) французского писателя Оноре де Бальзака (1799—1850).

Героиня этого романа виконтесса де Боссеан отличалась независимостью, самостоятельностью суждений и свободой в проявлении своих чувств.

Иногда встречается другой перевод названия — «Женщина в тридцать лет».

В первые годы после выхода романа в свет это выражение употреблялось иронически по отношению к женщинам, которые были похожи или стремились походить на героиню бальзаковского романа.

Позже изначальное значение этого выражения забылось, и оно стало употребляться в ином, более узком смысле — стало обозначать возраст женщины.

Будьте реалистами, требуйте невозможного!

Один из лозунгов студенческих волнений в Париже (май, 1968) —

Будьте реалистами, требуйте невозможного!

Часто цель, которую принято считать, по привычке, инерции, лености ума, — недостижимой, в реальности оказывается вполне доступной, нужно лишь приложить усилия к ее достижению.

Министры падают как бутерброды: обычно лицом в грязь

С немецкого: Minister fallen wie Butterbrote: gewonlich auf die gute Seite. Буквально: Министры падают как бутерброды: обычно на хорошую сторону — то есть маслом вниз.

Слова немецкого критика и публициста-демократа Карла Людвига Берне (1786—1837), лидера писательского объединения «Молодая Германия», которое идейно подготовило немецкую революцию 1848 г.

Видимо, К. Л. Берне перефразировал старинную еврейскую поговорку: «Бутерброд падает всегда маслом вниз».

О министрах, крупных чиновниках, отправленных в отставку за то или иное прегрешение перед законом или моралью.

Менторский тон

Из поэмы «Одиссея» поэта Древней Греции Гомера (IX в. до н.э.): мудрый наставник и опекун Телемаха, сына Одиссея.

В облике Ментора сопровождала Телемаха в его путешествии сама богиня Афина.

О том, кто любит поучать, изрекать непререкаемые, по его мнению, истины; а также о педантичном, самодовольном, высокомерном учителе или советчике. Отсюда «менторский тон» — назидательные, поучающие интонации речи.

Болтун — находка для шпиона

Подпись к плакату, который (29 июня 1941 г.) был помещен на специальных стендах — «Окнах ТАСС» (серия № 13), предназначенных вниманию прохожих. Художник плаката — А. Радаков.

В оригинале: Болтун — находка для шпионов.

Но в устную речь это выражение вошло в иной редакции, после того как в 1950-х гг. было повторено в аналогичном по смыслу плакате:

Не болтай у телефона! Болтун — находка для шпиона!

Цитируется в качестве замечания излишне говорливому человеку, призыва к соблюдению коммерческой или иной тайны.

Колесо Фортуны

Из римской мифологии. Фортуна — богиня слепого случая, удачи, счастья и несчастья (если богиня поворачивается к человеку спиной).

Изображалась обычно в виде женщины с повязкой на глазах, которая стоит на шаре или колесе.

В одной руке она держит руль от речного судна (знак того, что она управляет судьбой человека), в другой — рог изобилия (означающий благополучие, которое она может подарить).

А шар или колесо, на котором стоит богиня, равно как и повязка на ее глазах, означают непостоянство богини Фортуны, переменчивость ее благорасположения.

Традиционно изображалась почти на всех древнеримских монетах.

Фортуна, — судьба, счастье. Отсюда же выражение «колесо Фортуны» — случайное переменчивое счастье.

А я еду, а я еду за туманом

Из песни «За туманом» (1964) ленинградского поэта-барда Юрия Алексеевича Кукина (р. 1932):

Понимаешь, это странно, очень странно,
Но такой уж я законченный чудак:
Я гоняюсь за туманом, за туманом.
И с собою мне не справиться никак.
Люди посланы делами,
Люди едут за деньгами,
Убегая от обиды, от тоски.
А я еду, а я еду за мечтами,
За туманом и за запахом тайги.

Источник: Энциклопедический словарь крылатых слов и выражений, Серов Вадим Васильевич.

Александр Дюма Графиня де Монсоро Читать

Глава IV

О том, как д’Эпернону
разорвали камзол, и о том, как Шомберга покрасили в синий цвет

В то
время, как мэтр Ла Юрьер собирал подпись за подписью, в то время, как Шико
сдавал Горанфло на хранение в «Рог изобилия», в то время, как Бюсси возвращался
к жизни в благословенном маленьком саду, полном ароматов, песен и любви,
Генрих, омраченный всем, что он увидел в городе, раздраженный проповедями,
которые он выслушал в церквах, приведенный в ярость загадочными приветствиями,
которыми встречали его брата, герцога Анжуйского, попавшегося ему на глаза на
улице Сент-Оноре в сопровождении герцога де Гиза, герцога Майеннского и целой
свиты дворян, возглавленной, по всей видимости, господином де Монсоро, Генрих,
говорим мы, возвратился в Лувр в обществе Можирона и Келюса. Король отправился
в город, как обычно, со своими четырьмя друзьями, но, едва они отошли от Лувра,
Шомберг и д’Эпернон, соскучившись созерцанием озабоченного Генриха и рассудив,
что уличная суматоха дает полный простор для поисков наслаждений и приключений,
воспользовались первой же толчеей на углу улицы Астрюс, чтобы исчезнуть; пока король
с другими двумя миньонами продолжал свою прогулку по набережной, они влились в
толпу, заполнившую улицу Орлеан.

Не
успели молодые люди сделать и сотни шагов, как уже каждый из них нашел себе
занятие: д’Эпернон подставил под ноги бежавшего горожанина свой сарбакан, и тот
вверх тормашками полетел на землю, а Шомберг сорвал чепчик с женщины, которую
он поначалу принял за безобразную старуху, но, к счастью, она оказалась молодой
и прехорошенькой.

Однако
двое друзей выбрали неудачный день для нападений на добрых парижан, обычно
весьма покладистых: улицы были охвачены той лихорадкой возмущения, которая
время от времени так внезапно вспыхивает в стенах столиц. Сбитый с ног буржуа
поднялся и закричал: «Бей нечестивцев!» Это был один из «ревнителей веры», его
послушались и бросились на д’Эпернона. Женщина, с которой сорвали чепчик,
крикнула: «Бей миньонов!», что было значительно хуже, а ее муж, красильщик,
спустил на Шомберга своих подмастерьев.

Шомберг
был храбр. Он остановился, положил руку на эфес шпаги и повысил голос.

Д’Эпернон
был осторожен – он убежал.

Генрих
не беспокоился о двух отставших от него миньонах, он прекрасно знал, что оба
они выпутаются из любой истории: один – с помощью своих ног, другой – с помощью
своей крепкой руки; поэтому король продолжал свою прогулку и, завершив ее,
возвратился, как мы видали, в Лувр.

Там он
прошел в оружейную палату и уселся в большое кресло. Весь дрожа от возбуждения,
Генрих искал только предлога, чтобы дать волю своему гневу.

Можирон
играл с Нарциссом, огромной борзой короля.

Келюс
сидел, скорчившись, на подушке, подпирая кулаками щеки, и смотрел на Генриха.

– Они
действуют, они действуют, – говорил ему король. – Их заговор ширится.
Они – то как тигры, то как змеи: то бросаются на тебя, то подползают к тебе.

– Э,
государь, – сказал Келюс, – разве может быть королевство без
заговоров? Чем же – кровь Христова! – будут, по-вашему, заниматься сыновья
короля, братья короля, кузены короля, если они перестанут устраивать заговоры?

– Нет,
Келюс, в самом деле, когда я слышу ваши бессмысленные изречения и вижу ваши
толстые надутые щеки, мне начинает казаться, что вы разбираетесь в политике не
больше, чем Жиль с ярмарки Сен-Лоран.

Келюс
повернулся вместе с подушкой и непочтительно обратил к королю свою спину.

– Скажи,
Можирон, – продолжал Генрих, – прав я или нет, черт побери, и надо ли
меня убаюкивать глупыми остротами и затасканными истинами, словно я такой
король, как все короли, или торговец шерстью, который боится потерять своего
любимого кота?

– Ах,
ваше величество, – сказал Можирон, всегда и во всем придерживавшийся
одного с Келюсом мнения, – коли вы не такой король, как остальные,
докажите это делом, поступайте как великий король. Какого дьявола! Вот перед
вами Нарцисс, это хорошая собака, прекрасный зверь, но попробуйте дернуть его
за уши – он зарычит, наступите ему на лапы – он укусит.

– Великолепно, –
сказал Генрих, – а этот приравнивает меня к моей собаке.

– Ничего
подобного, государь, – ответил Можирон, – и даже совсем напротив. Как
вы могли заметить, я ставлю Нарцисса намного выше вас, потому что Нарцисс умеет
защитить себя, а ваше величество нет.

И он в
свою очередь повернулся к королю спиной.

– Ну
вот я и остался один, – сказал король, – превосходно, продолжайте,
мои дорогие друзья, ради которых, как меня упрекают, я пускаю по ветру свое
королевство. Покидайте меня, оскорбляйте меня, убивайте меня все разом. Клянусь
честью! Меня окружают одни палачи. Ах, Шико, мой бедный Шико, где ты?

– Прекрасно, –
сказал Келюс, – только этого нам не хватало. Теперь он взывает к Шико.

– Вполне
понятно, – ответил ему Можирон.

И наглец
процедил сквозь зубы некую латинскую пословицу, которая переводится на французский
следующей аксиомой: «Скажи мне, с кем ты водишься, и я скажу, кто ты». Генрих
нахмурил брови, в его больших глазах сверкнула молния страшного гнева, и на сей
раз взгляд, брошенный им на зарвавшихся друзей, был поистине королевским
взглядом. Но приступ гнева, по-видимому, обессилил короля, Генрих снова
откинулся в кресле и стал теребить за уши одного из щенков, которые сидели у него
в корзинке.

Тут в
передней раздались быстрые шаги, и появился д’Эпернон, без шляпы, без плаща, в
разодранном в клочья камзоле.

Келюс и
Можирон обернулись к вновь пришедшему, а Нарцисс с лаем кинулся на него, словно
он узнавал любимцев короля только по их платью.

– Господи
Иисусе! – воскликнул Генрих. – Что с тобой?

– Государь, –
сказал д’Эпернон, – поглядите на меня; вот как обходятся с друзьями вашего
величества.

– Да
кто же с тобой так обошелся? – спросил король.

– Ваш
народ, клянусь смертью Христовой! Вернее говоря, народ герцога Анжуйского. Этот
народ кричал: «Да здравствует Лига! Да здравствует месса! Да здравствует Гиз!
Да здравствует Франсуа!» В общем – да здравствуют все, кроме короля.

– А
что ты ему сделал, этому народу, почему он с тобой так обошелся?

– Я?
Ровным счетом ничего. Что может сделать народу один человек? Народ признал во
мне друга вашего величества, и этого ему было достаточно.

– Но
Шомберг?

– Что
Шомберг?

– Шомберг
не пришел тебе на помощь? Шомберг не защитил тебя?

– Клянусь
телом Христовым, у Шомберга и без меня забот хватало.

– Что
это значит?

– А
то, что я оставил его в руках красильщика, с жены которого он сорвал чепец и
который собирался, вместе с пятеркой или семеркой своих подмастерьев, задать
ему жару.

– Проклятие! –
вскричал король. – Где же ты его оставил, моего бедного Шомберга? –
добавил он, поднимаясь. – Я сам отправлюсь ему на помощь. Быть может,
кто-нибудь и скажет, – он взглянул в сторону Можирона и Келюса, – что
мои друзья покинули меня, но по крайней мере никто не скажет, что я покинул
своих друзей.

– Благодарю,
государь, – произнес голос позади Генриха, – я здесь, Gott verdamme
mich,^{^[111]}
я справился с ними сам, хотя и не без труда.

– О!
Шомберг! Это голос Шомберга! – закричали трое миньонов. – Но где же
ты, черт возьми?

– Клянусь
богом! Я там, где вы меня видите, – возопил тот же голос.

И тут
все заметили, что из темноты кабинета к ним приближается не человек, нет – тень
человека.

– Шомберг! –
воскликнул король. – Откуда ты явился, откуда ты вышел и почему ты такого
цвета?

И
действительно, весь Шомберг, от головы до пят, не исключая ни одной части его
тела и ни одного предмета его костюма, весь Шомберг был самого прекрасного
ярко-синего цвета, какой только можно себе представить.

– Der
Teufel!^{^[112]}
– закричал он. – Презренные! Теперь понятно, почему весь этот народ бежал
за мной.

– Но
в чем же дело? – спросил Генрих. – Если бы еще ты был желтый, это
можно было бы объяснить испугом, но синий!

– Дело
в том, что они окунули меня в чан, прохвосты. Я думал, что они меня окунули всего
лишь в чан с водой, а это был чан с индиго!

– Клянусь
кровью Христовой! – засмеялся Келюс. – Они сами себя наказали: индиго
штука дорогая, а ты впитал краски не меньше чем на двадцать экю.

– Смейся,
смейся, хотел бы я видеть тебя на моем месте.

– И
ты никого не выпотрошил? – спросил Можирон.

– Знаю
одно: мой кинжал остался где-то там – вошел по самую рукоятку в какой-то мешок,
набитый мясом. Но все свершилось за одну секунду: меня схватили, подняли,
понесли, окунули в чан и чуть не утопили.

– А
как ты от них вырвался?

– У
меня достало смелости решиться на трусливый поступок, государь.

– Что
же ты сделал?

– Крикнул:
«Да здравствует Лига!»

– Совсем
как я, – сказал д’Эпернон, – только меня заставили добавить к этому:
«Да здравствует герцог Анжуйский!»

– И
я тоже, – сказал Шомберг, кусая себе пальцы от ярости, – я тоже так
крикнул. Но это еще не все.

– Как! –
воскликнул король. – Они заставили тебя кричать еще что-нибудь, мой бедный
Шомберг?

– Нет,
они не заставили меня кричать еще, с меня и так, слава богу, было достаточно,
но в тот момент, когда я кричал: «Да здравствует герцог Анжуйский!..»

– Ну,
ну…

– Угадайте,
кто прошел мимо в тот момент?

– Ну
разве я могу угадать?

– Бюсси,
проклятый Бюсси, и он слышал, как я славил его господина.

– По
всей вероятности, он не понял, что происходит, – сказал Келюс.

– Черт
возьми, как трудно было сообразить, что происходит! Я сидел в чане, с кинжалом
у горла.

– И
он не пришел тебе на выручку? – удивился Можирон. – Однако это долг
дворянина по отношению к другому дворянину.

– У
него был такой вид, словно он думает совсем не о том; ему только крыльев не
хватало, чтобы воспарить в небо, – несся, едва касаясь земли.

– Впрочем, –
сказал Можирон, – он мог тебя и не узнать.

– Прекрасное
оправдание!

– Ты
уже был синий?

– А!
Ты прав, – сказал Шомберг.

– Тогда
его поведение простительно, – заметил Генрих, – потому что, по правде
говоря, мой бедный Шомберг, я и сам-то тебя не узнал.

– Все
равно, – возразил Шомберг, который недаром происходил из немцев, – мы
с ним еще встретимся где-нибудь в другом месте, а не на углу улицы Кокийер, и в
такой день, когда я не буду сидеть в чане.

– О!
Что касается меня, – сказал д’Эпернон, – то я обижен не на слугу, а
на хозяина, и хотел бы встретиться не с Бюсси, а с монсеньором герцогом
Анжуйским.

– Да,
да! – воскликнул Шомберг. – Монсеньор герцог Анжуйский хочет убить
нас смехом в ожидании, пока не сможет убить нас кинжалом.

– Это
герцогу Анжуйскому пели хвалы на улицах. Вы сами их слышали, государь, –
сказали в один голос Келюс и Можирон.

– Что
и говорить, сегодня хозяин Парижа – герцог, а не король. Попробуйте выйти из
Лувра, и вы увидите, отнесутся ли к вам с большим уважением, чем к нам, –
сказал д’Эпернон Генриху.

– Ах,
брат мой, брат мой! – пробормотал с угрозой Генрих.

– Э,
государь, вы еще не раз скажете то, что сказали сейчас: «Ах, брат мой, брат
мой!», но никаких мер против этого брата не примете, – заметил
Шомберг. – И, однако, заявляю вам: для меня совершенно ясно, что ваш брат
стоит во главе какого-то заговора.

– А,
смерть Христова! – воскликнул Генрих. – То же самое я говорил этим
господам только что, когда ты вошел, д’Эпернон, но они в ответ пожали плечами и
обернулись ко мне спиной.

– Государь, –
сказал Можирон, – мы пожали плечами и обернулись к вам спиной не потому,
что вы заявили о существовании заговора, а потому, что мы не заметили у вас
желания расправиться с ним.

– А
теперь, – подхватил Келюс, – мы поворачиваемся к вам лицом, чтобы
снова сказать вам: «Государь, спасите нас или, вернее, спасите себя, ибо стоит
погибнуть нам, и для вас тоже наступит конец. Завтра в Лувр явится господин де
Гиз, завтра он потребует, чтобы вы назначили главу Лиги, завтра вы назовете имя
герцога Анжуйского, как вы обещали сделать, и лишь только герцог Анжуйский
станет во главе Лиги, то есть во главе ста тысяч парижан, распаленных
бесчинствами сегодняшней ночи, вы полностью окажетесь у него в руках.

– Так,
так, – сказал король, – а в случае если я приму решение, вы готовы
меня поддержать?

– Да,
государь, – в один голос ответили молодые люди.

– Но
сначала, государь, – заметил д’Эпернон, – позвольте мне надеть другую
шляпу, другой камзол и другой плащ.

– Иди
в мою гардеробную, д’Эпернон, и мой камердинер даст тебе все необходимое: мы
ведь с тобою одного роста.

– А
мне, государь, позвольте сначала помыться.

– Иди
в мою ванную, Шомберг, и мой банщик позаботится о тебе.

– Ваше
величество, – спросил Шомберг, – итак, мы можем надеяться, что
оскорбление не останется неотомщенным?

Генрих
поднял руку, призывая к молчанию, и, опустив голову на грудь, по-видимому, глубоко
задумался. Потом, через несколько мгновений, он сказал:

– Келюс,
узнайте, возвратился ли герцог Анжуйский в Лувр.

Келюс
вышел. Д’Эпернон и Шомберг остались вместе со всеми ждать его возвращения,
настолько их рвение было подогрето надвигающейся опасностью. Самая большая
выдержка нужна матросам не во время бури, а во время затишья перед бурей.

– Государь, –
спросил Можирон, – значит, ваше величество решились?

– Увидите, –
ответил король.

Появился
Келюс.

– Господин
герцог еще не возвращался, – сообщил он.

– Хорошо, –
ответил король. – Д’Эпернон, ступайте смените ваше платье. Шомберг, ступайте
смените ваш цвет. А вы, Келюс, и вы, Можирон, отправляйтесь во двор и сторожите
там как следует, пока не вернется мой брат.

– А
когда он вернется? – спросил Келюс.

– Когда
он вернется, вы прикажете закрыть все ворота. Ступайте!

– Браво,
государь! – воскликнул Келюс.

– Ваше
величество, – обещал д’Эпернон, – через десять минут я буду здесь.

– А
я, государь, я не знаю, когда я буду здесь, это зависит от качества краски.

– Возвращайтесь
поскорее, вот все, что я могу вам сказать.

– Но
ваше величество остаетесь одни? – спросил Можирон.

– Нет,
Можирон, я остаюсь с богом, у которого буду просить покровительства нашему
делу.

– Просите
хорошенько, государь, – сказал Келюс, – я уже начинаю подумывать, не
стакнулся ли господь с дьяволом, чтобы погубить всех нас в этом и в том мире.

– Amen!^{^[113]} –
сказал Можирон.

Те
миньоны, которые должны были сторожить во дворе, вышли в одну дверь. Те,
которые должны были привести себя в порядок, – в другую.

Оставшийся
в одиночестве король преклонил колени на своей молитвенной скамеечке.

Жан-Мари Гюстав Леклезио Праздник заклятий. Размышления о мезоамериканской цивилизации

Праздник заклятий. Размышления о мезоамериканской цивилизации

«Жан-Мари Гюстав Леклезио. ПРАЗДНИК ЗАКЛЯТИЙ. Размышления о мезоамериканской цивилизации»: ИД «Флюид»; Москва; 2009

ISBN 978-5-98358-242-2

Аннотация

Французский писатель и путешественник, Жан-Мари Гюстав Леклезио был удостоен Нобелевской премии по литературе за 2008 год как «исследователь сущности человека за пределами господствующей цивилизации и внутри нее». Несколько лет, проведенных среди индейцев Центральной Америки, повлияли, по собственному признанию Леклезио, на все его творчество и самый способ мышления. В результате появилась книга «Праздник заклятий» — попытка найти в мистике древних цивилизаций Мезоамерики ответы на вечные вопросы бытия и вызовы сегодняшнего дня.

* * *

Романтик и гуманист, Леклезио прожил несколько лет среди индейцев Центральной Америки. Эти годы повлияли на все его творчество и самый способ мышления, результатом чего стал «Праздник заклятий» — размышления о мезоамериканской цивилизации, о яркой и жестокой мифологической истории некогда могучих и процветающих народов, от которых сегодня зачастую сохранились лишь имена да отрывочные упоминания в хрониках конкисты. Эта книга — «исследование сущности человека за пределами цивилизации и внутри нее», за которое писатель и был удостоен Нобелевской премии.

* * *

Духи мчались вприпрыжку, летели, звук их шагов сливался с шумом хлещущей оземь листвы. Но вот пение становится все громче, громче, голос делается невероятно тонок — таким фальцетом поют в иных мирах. Хаибана танцует у дома, кругом обходя больного и принесенные дары, топает ногами, содрогается, лицо гримасничает в сиянии масляных ламп. В его чертах, сменяя друг друга, мелькают и нежность, граничащая со сладострастием, и угроза, и плач.

Все прочие участники движутся в танце за колдуном, их тела следуют ритму мелодии, где постепенно все отчетливее звуки «ширу» — флейт, каждая из которых выпевает единственную ноту.

* * *

Название оригинала:

J.M.G. LE CLEZJO

LA FÊTE CHANTÉE. Et autres essais de thème amérindieri

Жан-Мари Густав Леклезио

Праздник заклятий. Размышления о мезоамериканской цивилизации

Праздник заклятий

Лет двадцать назад, между 1970 и 1974-м, я имел счастье жить в панамской провинции Дарьен среди эмбера — одной из центральноамериканских народностей — и у их ближайших родственников ваунана. Опыт, приобретенный там, полностью изменил мои представления о жизни, о мире и об искусстве, мой способ сосуществовать с другими людьми, манеру ходить, есть, спать, любить и даже мечтать.

Эмбера и ваунана — племена общей численностью около пятидесяти тысяч человек, обитающие в малопосещаемом уголке Центральной Америки, именуемом Эль-Тапон («пробка»), ибо только там сохранилась нетронутая сельва, затрудняющая сообщение Северной Америки с Южной. Эмбера и ваунана, которых прочие жители обычно зовут общим именем «чоко», живут на ограниченной территории, их поселения тянутся по берегам рек Чукунаке и Туира и их притоков: Чико, Тупиза, Тукеза и Манене. Они принадлежат к народам жепано-карибской семьи языков, некогда населявшим острова Карибского моря, Венесуэлу и часть западной Колумбии. В XIX веке, теснимые европейцами и, как здесь их называли, «вольными неграми», то есть чернокожими, освободившимися из рабства, чоко начали перебираться в панамский Дарьен, оттесняя своих всегдашних врагов из народностей культуры туле (или куна) к архипелагу Сан-Блаз и в верховья Рио-Чукунаке. Но в преданиях своих чоко утверждают, что их предки пришли из Колумбии, с отмелей Буэновентура в устье Рио-Баудо, где их бог Хевандама посадил в песок древесные черенки и из них выросли первые люди.

Я случайно встретил эмбера в Панаме, ватагу юнцов, отиравшихся в припортовом квартале Мараньон. Несмотря на свои грязные лохмотья, они выглядели невероятными красавцами: длинные пряди черных волос, безбородые лица, выкрашенные темно-синей краской, выражение беззаботной, добродушной жизнерадостности, так контрастировавшей с нищетой этих «баррио». Я подошел к ним, заговорил, и они тотчас пригласили меня приехать в Дарьен погостить в их селениях, протянувшихся по берегам рек. И вот несколько дней спустя я купил билет на местный пароходик, похожий на старинную каравеллу, что курсировал между городом Панамой и дарьенским портом Эль Реаль. Там я нанял одну из пирог, которые ходили вверх по тамошним рекам, и мое приключение началось.

В те времена я еще никакой экологии и в мыслях не имел, знать не знал ничего о прошлом коренного населения Америки. Просто бежал от агрессивной жизни больших городов, искал чего-нибудь нового, ранее не испытанного. Так, однажды в Таиланде я серьезно подумывал уйти в буддийский монастырь на Малазийском полуострове около Сонгкхла. В некотором роде я готовил себя ко встрече с кем-то или с чем-то, что бы позволило мне одолеть свои наваждения и обрести внутреннюю гармонию.

Именно это и случилось, когда я познакомился с эмбера, живущими на берегах Рио-Тукезы. Я не сразу осознал, что со мной происходит. Всякий контакт с иным типом общественного устройства довольно сложен, и то, с чем я сталкивался, не сразу получало вразумительное объяснение, да и не нуждалось в словесном оформлении. Ко всему прочему я отдавал себе отчет, что эмбера, обучая меня своему языку или отвечая на расспросы, избирали самую упрощенную версию — минимум слов или самое общее истолкование того, что касалось сущности их культуры. Здесь не было никакого пренебрежения к моим способностям — они просто учитывали, что я городской житель наподобие тех обитателей пригородов Панамы, с которыми им уже приходилось общаться, а потому просто не способен понять все и сразу.

Постепенно я приближался к постижению мира, совершенно не похожего на все, что мне встречалось ранее. Каждый приезд туда (эти поездки приходились на шесть-восемь месяцев сезона дождей: тогда местные жители отдыхали от трудов, а уровень воды в речках повышался и по ним можно было путешествовать) чем-то меня обогащал, дарил способность по-новому видеть, чувствовать и говорить. Я узнал, к примеру, что невежливо садиться, ставя ноги носками к собеседнику, так усаживаются только сироты. Узнал, что нельзя показывать на что-нибудь ртом, особенно на радугу, это опасно, ибо грозит параличом. Уразумел, что не должно окликать кого-либо по имени, поскольку имя — его тайна, и тайну эту нетрудно похитить. Я теперь знаю, что надлежит отворачиваться, когда ешь, и прикрывать рот, когда смеешься. А по лесу нужно ходить молча, всегда начеку, не останавливаясь и не присаживаясь. Еще мне стало известно, что ягуар не когтит свою добычу, но убивает ударом лапы, подушечки которой тверды, как камень. Я научился распознавать деревья, определять, из какого долбить пирогу, — оно, подобно ливанскому кедру или «кокоболло», разновидности палисандра с темно-красной маслянистой древесиной, не гниет, — а какое медленно горит, нагревая камни очага. Научился обдирать кору каучукового дерева и отбивать ее в воде, чтобы превратить в мягчайшую подстилку для сна. Я теперь разбираюсь в крепких лесных запахах и способен идти по следу агути, не сбиваясь, словно вижу зверя воочию. Я стал различать растения по аромату, по вкусу, находить такие пахучие травы, как «пикива» (ее закладывают за ухо), и такие целебные растения как «тахута», чей сок благотворно действует на глаза, и даже такие корешки, что скрываются в земле и походят на кораллового аспида, от яда которого они, кстати, и помогают. Мне также известно, что белый дурман, называемый «ива», говорит с теми, кто пьет сок его листьев, что у всех деревьев есть глаза и они наблюдают за вами, что духи строят дома на другом берегу реки, напротив домов, что стоят на этом, и каждую ночь, перенесясь через реку, эти духи танцуют, как языки пламени.

Я убедился в пустопорожности всего, что относится к нашей потребительской цивилизации, особенно когда жара, сырость и насекомые делают бесполезными ее достижения. Там я жил в домах, просторных, словно дворцы, и столь же прекрасных своими закругленными линиями, в хоромах, что стоят на сваях вдоль кромки речной воды, построенных по простому и гениальному принципу зонта с древесным стволом в роли центрального стержня и без всяких наружных стен, лишь с необъятной крышей из пальмовых листьев, укрывающей от дождя, утреннего тумана и палящего полуденного солнца. Особенно хороши там были полы, сложенные из местной разновидности черного упругого бамбука, прохладные днем и теплые по ночам.

Я открыл для себя, какая роскошь не иметь иной мебели, кроме подстилки из коры каучукового дерева, противомоскитной сетки и пурукау, «дочери головы» — вырезанной из дерева подушки, которую каждое утро забрасывают на крышу. Я познал наслаждение от купания в вечернем сумраке, когда солнце уже зашло и теплая речная вода обнимает вас, храня от ночного холода. Я научился управляться с пирогой при помощи длинного шеста, цепляясь за ее борта пальцами ног, на полной скорости проходить узкие «рукава» и преодолевать стремнины, угадывать проход единственно по цвету воды, по легчайшей зыби определять, где притаились подводные камни и ощетинившийся сучьями топляк.

Ночи были великолепны — шумные, наполненные звуками песен. Женщины пели, отбивая ритм ударами ладоней по ожерельям. Их песни повествовали о Хинупото, когда-то подглядывавшем за девушками и кравшем их менструальную кровь, о зеленом дятле, похитившем огонь у каймана, или о большом дереве Куиппо, которое, упав на землю, подарило людям воду, поскольку его корни сделались источниками, а ветви — реками, текущими в море.

С Эльвирой я познакомился в маленьком вольном городке Явиза. Она была частой посетительницей местных баров — красивая девушка без холода во взгляде, любившая выпить и потанцевать со «свободными» партнерами в ритме кумбии, мелодии которой разносятся здесь из большинства музыкальных автоматов во всех забегаловках, расположенных вдоль единственной сельской дороги. У Эльвиры было правильное лицо, подкрашенное черным соком генипы, пышная агатово-черная шевелюра, тяжелые золотые серьги и серебряные ожерелья «паратакхадда». Она охотно смеялась, обнажая великолепные сияюще-белые зубы. Она носила прелестные таитянские парео из ярких тканей, украшенные желтыми соцветиями, похожими на солнечные диски, и цветами китайской розы. Она походила на легкую перепархивающую птичку. Поговаривали, что она торговала собой, но я этому не верил.

Позже мне поведали о ее драме. В очень юном возрасте Эльвира забеременела от человека, который ее тут же бросил. Однажды ночью в припадке отчаянья она убила еще не рожденного младенца, колотя себя по животу кулаком. Чуть не умерла. Теперь у нее уже никогда не будет детей. Она бродила вдоль реки, от одного дома к другому, жила от праздника до праздника, пьянствовала, много пела. Знала уйму старинных песен, долгих, словно сказки, тех песен, какие женщина напевает на ушко своей подруге, обнимая ее и укачивая. В такие минуты голос ее становился тонким, высоким и скрипучим, как у цикады. Companita, companita, mü companita, akhuko-batüada… — «Подруга моя, моя милая, сядь, послушай…». Звучали песни о первом мужчине и женщине, о том, как появился на свете табак, песня вши, песня подземного мира. А еще о любви, о наслаждении и муке, о нескончаемом одиночестве. Когда Эльвира начинала петь, вокруг нее рассаживались дети, женщины, а подчас и мужчины, хотя последним и не полагалось слушать подобное. Голос певицы звенел в молчании ночи, похожий на голос маленькой девочки, и лицо ее тогда тоже становилось почти младенческим, дивно светлело от пронизывающей все ее естество благодатной радости, ничего не желавшей знать о том, что пережито: без следа уходила память былых тревог, выпивок, скитаний, горечь от чужой низости.

За месяцы и годы, проведенные в тех местах, я открыл для себя, что такое уважение к природе, когда оно — не абстракция, а реальное состояние души: правильное отношение к растениям и животным, идущим в пищу, любовь к рекам, склонность к молчанию и почтение к тайне. Как большинство городских жителей, я до тех пор верил в миф о дикаре, о первобытных лесах, где все-все чуждо современному человеку. Там же, став спутником моего приятеля-колдуна Жеренте-Пенья, я сделал удивительное открытие: лес — это возделываемый сад, где эмбера и ваунана ухаживают за растениями и собирают урожай трав, необходимых для пропитания, лечения, заготовляют лианы и пахучие вещества, иногда пряча их от посторонних глаз под кучами листьев.

И мне открылось еще, что все мироздание наделено разумом, способностью чувствовать, притом эти его свойства очевидны для всех обитателей сельвы. Необыкновенно прочные узы связывают живые существа с окружающим миром, а кроме того — с миром невидимым, открывающимся во снах и описанным в сказаниях о начале творения. Теперь я могу выразить подобную уверенность словесно, но первоначально она зарождалась вне речи или сообщалась мне в неких более всеохватных, наделенных огромной выразительной силой и ошеломляюще ясных понятиях — то есть на языке сельвы, включающем и мысли речной воды, и взгляд древесной листвы, и дыхание ушедших из мира, что незримо бродят вокруг хижин.

Жеренте-Пенья — человек взрывной, непоседливый и нетерпеливый. Его лицо задубело от напряженного труда, руки мозолисты. Жизнь его протекает в работе на плантации бананов, которые нужно собирать, перевозить в пирогах до низовий Рио-Туира и грузить на корабли. А еще в круг его забот входят кукуруза — ее здесь надо лущить голыми руками и молоть в маленькой ручной мельнице, дрова, которые приходится рубить все дальше и дальше от дома, а потом переносить на плече в свою хижину. А кроме того, дом, то и дело требующий ремонта, пирога, пригодная для успешного маневрирования в стремительных протоках, и веревки грубого плетения, до крови раздирающие ладони.

Но что-то есть в нем от настоящего поэта: красный шнурок, удерживающий копну вороных волос, поджарая худоба и грациозная ловкость, словно у непоседливого подростка. По ночам он становится сказочником, лекарем и колдуном. Когда пользует больного, он поет, вскочив с места, принимается расхаживать по дому, превращая его в тесные подмостки. Он выдувает табачный дым сквозь полую трость, служащую ему колдовским жезлом, он легонько поглаживает тело болящего, сопровождая пение, взмахивает пучком пальмовых листьев, он танцует… Полностью преображается.

Голос становится тонким и резким, взгляд — пламенным, он поет «Mochiquita chi bari», песню москитов, или гимн хамелеону, духу туберкулеза. Тем же надтреснутым голосом он повторяет причитания, призванные умилостивить зловредных духов, таких же несправедливых и легкомысленных, как люди: «Plata americana, plata colombiana»… Он рассказывал мне о своем колумбийском наставнике с Рио-Сан-Жуан, обучившем его всем таинствам колдовства. Ибо в Колумбии живут самые искусные колдуны. Некоторые из них — негры. Там-то и вырос Жеренте-Пенья и там заслужил свой магический жезл. Когда же решил перебраться в Панаму, он взвалил на плечи свою мать и двинулся через леса и болота. А теперь он намерен вернуться в родные места, чтобы получить новые колдовские жезлы и познать новые тайны.

Я видел его, когда был в Медельине: облаченный в великолепное рубище, он выглядел как истинный лесной царь. Туристы, приехавшие из Боготы, замирали перед ним, щелкали фотоаппаратами, а он, невозмутимый, их словно не видел. Но когда бедняки и старые рыночные торговки просили его о помощи, он останавливался, налагал руки им на лоб, шептал заклинания. Им передавались его сила, энергия, удача. А платы он не брал.

Самое ответственное время в жизни эмбера и ваунана — «бека», празднество заклятий, во время которого шаманы исцеляют больных.

Это не только ритуал, посвященный оздоровлению племени, но торжество, требующее многодневных приготовлений, стоящее семейству больного немалых усилий и средств.

Хаибана (колдуны, лечащие с помощью духов — «хаи») — персоны, весьма заметные в селениях эмбера. Их уважают и побаиваются; некоторые из них пользуются немалым влиянием, считаясь не просто целителями, но политическими лидерами, поскольку в их распоряжении целые сонмища духов.

Больные приходят в жилище хаибана вместе со всей семьей и дожидаются там наступления праздничного дня. Убранство для церемонии обязаны предоставить именно родственники болящего, их забота — арки из пальмовых ветвей, украшающие дорогу, ведущую к дому, гирлянды из пахучих растений, статуи и щиты из бальсового дерева с изображениями духов, выполненными красной краской, что изготовлена из «канджи», и соком Genippa americana, растения, именуемого здесь «кипарра».

За несколько дней до празднества проводится «тауза» — сеанс ясновидения, ритуал, во время которого колдун-провидец «ива тобари» (тот, кому положено пить сок белого дурмана «ива») погружается в транс и возвещает имена духов, что вошли в тело пациентов. Некоторые из колдунов особенно восприимчивы к действию волшебного зелья: им стоит лишь смазать дурманом веки, запястья и кровоточащие ссадины на локтях, чтобы впасть в транс.

Коломбия — один из подобных знахарей. Это самый ласковый человек из всех, кого я встречал. В те времена он жил в верховьях Рио-Чико в одном дне пути (на пироге) от селения Наранхал. Рио-Чико (буквально «речушка»), несмотря на скромное название, полноводна, мощна в своем узком каменистом ложе и своенравна, а потому на ней меньше поселений, чем на берегах других притоков Чукунаке. С ее течением, особенно в горных теснинах, способны бороться только легкие пироги. Коломбия любит одиночество, вот и выбрал для себя место, наиболее отдаленное от шумных селений в устьях рек. Свой дом он выстроил на уступе, нависающем над водой. В нем нет ничего от дворцов из черного дерева с широченными крышами из пальмовых листьев, принадлежащих большим семействам владельцев банановых плантаций. Коломбия с женой и детьми ютится в маленькой хижине на сваях, позади которой небольшая делянка, где тоже выращивают бананы. Единственная роскошь в хозяйстве — несколько разновидностей душистых травок и кустов, в том числе кустарник, здесь известный как «полночный ухажер», а в Европе — как «ночной жасмин», и еще китайская роза, детище хозяйки. Когда я приехал к Коломбии, он вышел меня встретить — худощавый мужчина лет тридцати с телом подростка и безбородым лицом, с густой копной черных волос. Одет он был, по обычаю тех мест, в длинную белую юбку почти до пят. День шел к концу, Коломбия возвращался после работы на плантации, неся на руках сынишку. Таков оказался этот ива тобари, самый знаменитый знахарь племени эмбера, тот, к кому приезжали из дальних мест пригласить на праздники заклятий, когда он вступал в контакт с силами зла. Я перестал понимать, зачем к нему приехал — в такое недоумение привела меня его молчаливая простота.

Колдун показал мне свое дерево «ива», росшее за домом, — очень изящное деревце, цветущее тяжелыми белыми колокольчиками. По его словам, это дерево с ним говорило, пело ему, а подчас на рассвете испускало гортанно-повелительные возгласы, похожие на крик петуха.

Однажды он дал мне глотнуть сока из листьев дурмана, размолотых в ступке из тыквы. Совсем немного: каждому надо знать свою меру, а то сойдешь с ума. Мерой служит длина ногтя на твоем мизинце. Три вечера подряд я пил горький сок, после чего засыпал. А на четвертый день случилось то, что колдун хотел мне показать. Пошатываясь, я преодолел взгорок перед домом, отделявший его от реки. Меня трясла лихорадка, я весь горел, и в какой-то момент мной овладело такое агрессивное возбуждение, что я сделался опасен. Меня обуяла ярость, хотелось подраться. Чуть в воду не свалился. Коломбия унял мой порыв, просто-напросто взяв за руки и сложив их крестом у меня на груди. А потом заставил выпить несколько литров воды, подслащенной сахарным тростником. Ни единожды он не прибегнул к насилию. Всю ту нескончаемую ночь, когда меня одолевали кошмары и грезы, он был рядом. Лицо его неизменно хранило мягкую участливость, он слегка улыбался, прямо-таки лучился доброжелательностью.

Мне захотелось описать испытанные впечатления. Проснувшись, я стал что-то торопливо черкать в блокноте, словно боялся потерять нить. Я расспрашивал Коломбию о том, что мне привиделось ночью. О дереве, усеянном глазами, о великане в синей набедренной повязке, смотревшем на меня с другого берега реки, а еще о доме паука, о деревне духов… Он же только качал головой. Ведь все это действительно существовало, просто являлось реальностью того незримого для прочих смертных мира, в котором он обитал всегда.

После, когда у меня не осталось ничего, кроме полученного от Коломбии жезла с вырезанными на нем лицами мужчины с одной стороны и женщины с другой, я понял, что все виденное должно остаться во мне: не следует об этом говорить. Ведь это было не просто приключением, случившимся во внешнем мире, чем-то вроде путешествия или познавательной экскурсии. Тот мир никуда не девался, просто существовал и ждал меня, а Коломбия наконец позволил мне там побывать. Лишь разок. Теперь мне следовало попытаться жить, как прежде, в моем привычном мире, вдали от страны ива тобари . И я отчаялся что-либо записать, мои заметки пропали, ведь получить что-либо нам удается только ценой утрат. Это и пытался внушить мне вещун.

А в ночь, следующую за колдовскими откровениями, начинается «бека» — «праздник заклятий».

В сумерках колдун, стоя на лестнице, ведущей в его дом, дует в морскую раковину, поворачиваясь на все четыре стороны света, созывая духов. Затем в спокойной ночной тишине раздается его тонкий резкий голос, что разматывается, как бесконечная нить, оплетающая всех, кто участвует в церемонии. Сидя на маленькой деревянной скамеечке, хаибана покачивает в одной руке охапку листьев, в другой — пучок прутьев, служащих орудиями его колдовства; там и волшебные палочки с нанесенной на них магической резьбой самого причудливого вида: изображения двуликих людей, вопящей обезьяны, рыбы-пилы, рыболова с линем в руках, а кроме того, представлены там и полицейская дубинка, копье, испанская сабля, видимо, времен конкисты. Размеренное похлопывание листьев по земле призвано подманить духов из всех уголков леса и даже из дальних мест: с болот Колумбии, с Кибдо, с Рио-Сан-Хуан…

Духи мчались вприпрыжку, летели, звук их шагов сливался с шумом хлещущей оземь листвы, их привлекали разложенные для них хлеб, сушеное мясо, плошки с «чичей» (местной разновидностью пива). Но вот пение становится все громче, громче, голос делается невероятно тонок — таким фальцетом поют в иных мирах. Хаибана танцует у дома, кругом обходя больного и принесенные дары, топает ногами, содрогается, лицо гримасничает в сиянии масляных ламп. В его чертах, сменяя друг друга, мелькают и нежность, граничащая со сладострастием, и угроза, и плач. Передо мной разворачивается театральное действо в его первоначальном, ничем не замутненном виде, очень впечатляющее. Все прочие участники движутся в танце за колдуном, их тела следуют ритму мелодии, где постепенно все отчетливее звуки «ширу» — флейт, каждая из которых выпевает единственную ноту; в темноте их трели напоминают кваканье лягушек.

Праздник продолжается всю ночь, иногда может длиться несколько ночей подряд. Время изменяет ход. Дни будто сокращаются, а пламенеющие ночи не имеют конца. Вечером хаибана отдыхает часок, а родственники в это время занимаются больными, кормят их, поят, купают… Наконец, начинается последняя церемония, «каква-хаи» («дух-тело»), во время которой болезнетворные духи изгоняются из тел болящих и отсылаются далеко прочь. А наутро арки из пальмовых ветвей, охапки листьев, венки, гирлянды и выточенные из бальсового дерева фигурки бросают в реку.

Менью — знахарь известный, с ним надо держать ухо востро. Он живет в большом доме на берегу Рио-Тупиза, недалеко от ее впадения в Чукунаке. Почтение к его целительскому дару велико, он славен везде, где есть селения эмбера, и даже за пределами этой территории. При первой встрече меня поразила его наружность: он мал ростом, с очень мягкими, почти женственными чертами лица, его волосы, остриженные чуть ли не по линеечке, ниспадают до плеч. У него старательно выщипаны ресницы и брови, а на теле он не носит ничего, кроме узкой набедренной повязки из пестрой ткани. Во всем его облике сквозит изнеженная хрупкость, меж тем как глаза горят странным, тревожащим душу огнем.

Мне стало известно, что на его попечении — женщина, умирающая от рака. Менью несколько недель занимался ею, пел для нее. Я ее потом видел, она лежала в тени навеса из пальмовых листьев в дальнем углу дома. Еще не старая, лет тридцати, но лицо, туго обтянутое кожей, похоже на череп, руки и ноги — как палочки, а живот огромен и раздут. Она уже давно ничего не ела и едва могла пить. Из государственной больницы в Панаме ее выписали умирать домой, в сельву, потому что у врачей опустились руки.

Каждую ночь Менью пел для нее. Ее муж и родственники внесли деньги на оплату бека, празднества заклятий. Дом, как положено, украсили арками из пальмовых ветвей, развесили букеты цветов и деревянные статуэтки. Посреди дома на ложе из листьев поставили чаши, полные «чичи» и «атоле». Но Менью пел не ради выздоровления, он готовил обреченную к кончине.

Раньше я никогда такого не видел и до сих пор не могу забыть. Молодую женщину уложили на пол. Грудь больной поднималась с трудом, ни рукой, ни ногой она была уже не в силах шевельнуть. А лицо светилось лучезарной улыбкой, глаза, от истощения ставшие громадными, сияли. Она была рада, что вернулась сюда из больницы, ей больше не грозят жестокие процедуры, все эти зонды и пункции. Теперь ей было позволено умирать, легко уплывая под напевы хаибана, словно воздушный змей. Она отошла в иной мир через двое суток, на рассвете, когда пение Менью близилось к финалу.

О празднестве заклятий я заговорил потому, что участие в этом ритуальном действе изменило меня коренным образом: теперь я иначе думаю о религии, о медицине и о том особом способе представлять себе время и реальность, который называют искусством. Став свидетелем подобного празднества, я осознал, что нет и быть не может более полного, исчерпывающего способа игры, смысл которой — не только лечение, но и обретение утерянного равновесия, некой основополагающей истины. С помощью празднества заклятий местные индейцы продемонстрировали мне такие образцы совершенства формы, такую образную мощь, каких я более нигде и никогда не видывал.

А еще я так долго говорил о племенах эмбера и ваунана, с которыми столкнулся тогда, о хаибана Менью и Жеренте-Пенья, о песнях Эльвиры и о знахаре Коломбии в благодарность за то, чем они меня одарили, хотя истинного значения этого дара я и поныне не в силах осознать вполне. Они подвели меня к порогу, за которым открывался мир центральноамериканских индейцев, безбрежный во времени и пространстве, во всем многообразии его проявлений. В нем все сошлось воедино: предания мексиканской древности, сказания о Мехико-Теночтитлане, те представления о гармонии, что пять столетий назад уже выработали инки, майя, пурепеча и обыденная жизнь нынешних индейцев, нашедших приют в пустынных далях Великого Севера и Нью-Мексико, в сельве Дарьена.

Едва я начал понимать, какой путь забрезжил передо мной, как тут же, разумеется, стало ясно, что дальше мне нельзя. С этим оказалось трудно смириться: то был полный провал, горький, словно безответная любовь. Я вернулся в мой мир, где есть мебель, книги, но где трудно набрести — разве что иногда в поэзии — на откровение, что «жизнь кругла», как говорит американка Рита Дав.

Достарыңызбен бөлісу:

Снегурочка и подснежник — апрельский цветок

16 апреля, 2019

Был камень как пушинка, дети.
А губка — твёрже, чем скала.
В те времена на белом свете
Жила-была, жила-была … принцесса, которую звали Снегурочка.

Вместе с отцом своим — королём Январём они обитали в неприступном для людей царстве вечной ослепительной белизны. Король Январь изготавливал — только ему одному известным химическим способом — снег, а Снегурочка лепила из него снежинки, придавала им форму звёздочек или цветков и складывала в роге изобилия. Когда рог наполнялся до краёв, Снегурочка по команде отца разбрасывала снежинки по четырём сторонам света, и снег летел по всему миру.

Снегурочка была бледная, почти прозрачная, но красивая, как богиня, которых теперь уже и на свете нет. Каждый локон её белокурых волос был как полярная звезда; лицо и руки поражали чистотой ещё не упавшего на землю снега, а глаза — лазурного цвета, как отражение голубого неба во льдах.

Снегурочка часто грустила. В часы отдыха, когда наступала спокойная звёздная ночь, отец Январь прерывал работу и укладывался спать на своей необъятной, словно потоком льющейся бороде. Снегурочка опиралась на балясины ледяных глыб, обхватывала голову руками и пристально вглядывалась в далёкий горизонт, о чём-то мечтая.

Ласточка, раненная, когда летела через горы в солнечные края, упала ей в руки. Тщетно Снегурочка пыталась утешить её, и мучающаяся в агонии Ласточка в неясном бреду своём вспоминала море, цветы, пальмы и вечную весну. С этого дня Снегурочка возмечтала о землях, которых никогда не видела.

В одну из ночей она решилась на побег. Осторожно прошла по потоку льющейся бороде Января, покинула царство вечных льдов и снега и направилась в долину. Оказалась в хвойном лесу. Гномы, увидев, как движется что-то полупрозрачное, светящееся во мраке леса, прервали танцы и скàчки верхом на ветках. Своими любопытными и насмешливыми глазами они уставились на неё.

— Снегурочка!

— Снегурочка, куда ты идёшь?

— Снегурочка, потанцуй с нами!

— Снегурочка, не покидай нас!

Добрые духи, они столпились вокруг неё, пытаясь остановить, преградить дорогу плющом и папоротником.

Снегурочка только улыбалась, не обращая внимания на сердечные призывы; достала из рога изобилия большой пласт снега, разбросала его вокруг — и освободилась от этих маленьких дружков, которым так хотелось с ней поиграть. Она продолжала свой путь, полупрозрачная, молчаливая и лёгкая, как богиня, которых теперь уже и на свете нет.

Побежала вниз по широкой дороге.

Ветер утих. Одышка сдавила сердце у Снегурочки, и, чтобы свободнее дышать, она достала из рога изобилия пласт снега и, рассыпав его вокруг, вновь обрела силы, обрела дыхание в морозном воздухе.

Быстро преодолела бóльшую часть широкой дороги. В восхищении остановилась на перекрёстке. Ей открылась незнакомая картина: безбрежное голубое пространство — второе небо, распростёртое на земле. Невидимые руки удерживали его и слегка раскачивали.

Поражённая таким зрелищем, Снегурочка продолжала свой путь. А земля менялась на глазах. От холмов до моря, насколько охватывал взор, анемоны, гвоздики, мимозы, фиалки, резеда, нарциссы, жасмины, туберозы, с трудом удерживаемые садовыми стенами и изгородями.

В безбрежной реке лепестков всплывали дома и рощи. Оливковые деревья расстилали свои серебряные вуали, прямые высокие пальмы стояли словно стрелы, пущенные в небесную лазурь.

Восторженным взором своим Снегурочка окидывала всё, что впервые открылось ей, и забывала разбрасывать снег. Когда снова стала задыхаться, она спохватилась, достала снежный пласт, рассеяла вокруг себя чистые белые хлопья. Морозный воздух вернул ей дыхание.

А цветы, оливковые деревья, пальмы, как на чудо, смотрели на полупрозрачную девушку, проносившуюся в снежном вихре, и содрогались от зрелища её полёта.

Прекрасный юноша в зелёно-фиолетовом камзоле появился перед Снегурочкой, своими беспокойными глазами преграждая ей путь.

— Кто ты?

— Я Снегурочка. Дочь Января.

— Разве ты не знаешь, что здесь уже не царство твоего отца? Я принц Подснежник — апрельский цветок, я не позволю тебе ступать на мою землю, в моё царство. Возвращайся к своим льдам, это будет лучше и для тебя, и для меня.

Но Снегурочка посмотрела на принца таким умоляющими и нежными глазами, и Подснежник — апрельский цветок — был тронут до глубины души.

— Подснежник, позволь мне продолжать свой путь. Я хочу только дотронуться до этого голубого, зелёного, красного, фиолетового снега, который вы называете цветами, хочу только кончиками пальцев прикоснуться до перевёрнутого неба, которое вы зовёте морем.

Подснежник — апрельский цветок, улыбаясь, посмотрел на неё и кивком головы выразил согласие: «Пойдём. Я тебе покажу своё царство».

И они пошли вместе, держась за руки, восторженно глядя друг другу в глаза. Но чем дальше шла Снегурочка, тем мрачнее становилось голубое небо, вихри белых хлопьев покрывали удивительные сады.

Прошли через праздничную деревню. Крестьяне и крестьянки танцевали под цветущим миндалём. Снегурочке захотелось, чтобы Подснежник — апрельский цветок пригласил её на танец, и они начали танцевать.

Но все поселяне тут же разошлись, музыка прекратилась, воздух стал морозным, а с тёмного, мрачного неба, вместе со снежными душистыми лепестками с миндального дерева, высыпал настоящий снег, который рассеивала Снегурочка на своём пути. Подснежник и Снегурочка бегом пустились из деревни под злобные крики поселян.

Но через некоторое время они увидели другую праздничную деревню, и небо снова стало чистым, спокойным, безмятежным.

— Снегурочка, я хочу взять тебя в жёны!

— Твои подданные не примут королеву, которая всюду распространяет мороз.

— Ну и пусть! Я так хочу, и моя воля будет исполнена.

И они шли и шли, глядя друг другу в глаза, счастливые, забывшие, кажется, обо всём на свете. Но вдруг Снегурочка остановилась, она стала ещё бледнее, ещё прозрачнее…

— Подснежник! Подснежник!.. У меня нет больше снега!

Тщетно скребла она своими пальцами по дну рога изобилия.

— Подснежник — апрельский цветок…Я умираю!.. Перенеси меня к границе своего царства… Я больше не выдержу!..

Снегурочка еле шла, согнувшись в три погибели. Подснежник попытался поддержать её, взял на руки и побежал к долине.

— Снегурочка! Снегурочка!

Она не ответила. Снегурочка становилась ещё прозрачнее. Лицо её превратилось в бесцветный пузырь, который вот-вот лопнет.

— Снегурочка! Отзовись!

Подснежник — апрельский цветок прикрыл её от солнца шёлковым плащом, побежал быстрее, наконец, достиг долины, чтобы передать Снегурочку Северному ветру.

Но когда он приподнял плащ, Снегурочки под ним не было. Побледневший, растерянный, весь в ознобе, Подснежник осмотрелся вокруг. Где она? В отчаянии он поднял руки. И вдруг его глаза как будто засияли. Он увидел Снегурочку на другом конце долины. Улыбаясь, она простирала к нему руку в прощальном привете.

Старый наставник Снегурочки — Северный ветер вёл её по снежным тропам к вечным льдам, в неприступное для людей царство короля Января.

Авгиевы конюшни 3

ЭТАП 4 – TERRA INCOGNITA

Мне понравилось, что вы нашли и как оформили. Только вот эссе не написали…

И еще такое замечание: на мой, взгляд, такие находки, как «Гидра», «Титан», трудно отнести к фразеологизмам как словосочетаниям. Лучше сказать: титанический труд…

Авгиевы конюшни 3

Переносно – о запущенном, загрязненном помещении, а также о беспорядках, которые очень трудно устранить.

Выражение заимствовано из греческой мифологии и происходит от имени царя Элиды Авгия. По мифам, у этого царя были огромные конюшни, которые никогда никто не чистил, и за многие годы накопилась такая толщина навоза, что никакой человеческой жизни не хватило бы на эту работу. Авгиевы конюшни очистил мифический герой Греции Геракл. Он провел через конюшни реки Алфей и Пеней. Воды рек в течение одного дня унесли с конюшен весь скопившийся навоз.

Аргус стоокий 1

Так называют смельчаков и отважных путешественников, стремящихся к неизведанному. ??? Даже по легенде видно, что смысл другой.

Посмотрите по адресу: http://school.bakai.ru/?id=boowd9

Там сказано: «Ироническое или шутливое название неотлучного наблюдателя, бдительного, неусыпного стража». Это больше похоже…

По древнегреческим мифам, Аргус – великан, все тело которого было усыпано глазами. Глаза Аргуса закрывались поочередно: пока одни смыкались и отдыхали, другие зорко смотрели вокруг.

Этого многоглазого великана богиня Гера приставила стражем к дочери аргосского царя, своей сопернице Ио, которую Зевс превратил в корову и преподнес в подарок Гере. Аргус днем пас корову, а когда садилось солнце, запирал ее в хлев. Как бы ни стоял Аргус, хотя бы повернувшись спиной к Ио, он всегда видел ее, ни одно ее движение не ускользало от него.

По велению Зевса Аргуса убил посланец богов Гермес. Гера украсила глазами Аргуса хвост павлина.

Нить Ариадны 3,5

В переносном значении – путеводная нить, руководящая мысль, способ, помогающий выйти из затруднительного положения, решить трудный вопрос.

Выражение возникло из греческих мифов об афинском герое Тезее, убившем Минотавра, чудовищного полубыка-получеловека. Афиняне обязаны были по требованию афинского царя Миноса каждый год отправлять на Крит семь юношей и семь девушек на съедение Минотавру, обитавшему в построенном для него Лабиринте, из которого никто не мог выйти. Совершить опасный подвиг Тезею помогла полюбившая его дочь критского царя Ариадна. Тайно от отца она дала ему острый меч и клубок ниток. Когда Тезея и обреченных на растерзание юношей и девушек отвели в Лабиринт, Тезей привязал у входа в Лабиринт конец нити и пошел по запутанным переходам, постепенно разматывая клубок. Убив Минотавра, Тезей по нитке нашел обратный путь из Лабиринта и вывел оттуда всех обреченных.

Ахиллесова пята 3

В переносном значении — легко уязвимая сторона какого-нибудь человека.

Выражение происходит от имени Ахиллеса. По мифам, когда Ахиллес был младенцем, его мать, желая сделать сына неуязвимым, выкупала его в водах подземной реки Стикс. Купая Ахиллеса, мать держала его за пятку, которая и осталась единственным уязвимым местом на теле Ахиллеса. В эту пятку с помощью бога Аполлона сын троянского царя Парис пустил стрелу и убил Ахиллеса.

В тартарары провалился 3

Иносказательно – где-нибудь пропасть, исчезнуть.

В греческой мифологии Тартараром называли мрачную пропасть в подземном мире. Перешедшее в нашу разговорную речь слово «Тартар» превратилось в «тартарары», сохранив при этом свой первоначальный смысл – то есть пропасть, преисподняя.

Геркулесовы столбы 3

Переносно – предел чего-нибудь

Выражение восходит к имени Геркулеса.

По мифам, Геркулес обладал огромной силой и совершил двенадцать великих подвигов. Одним из этих подвигов было похищение коров чудовищного трехглавого великана Гериона. Этот великан обитал на самом краю земли – на острове среди океана. Добраться к Гериону было необыкновенно трудно.

Достигнув пределов Земли, Геркулес остановился у морского пролива и воздвиг на его берегах два огромных каменных столба, которые должны были свидетельствовать о небывалом и трудном подвиге Геркулеса. Древние греки стали считать «геркулесовы столбы» краем мира. Теперь этот морской пролив называется Гибралтарским, а «геркулесовы столбы» (скалы) – Гибралтаром и Цеутой.

Гидра (стоглавая) 3,5

Олицетворение зла, которое трудно уничтожить и искоренить.

В мифологии древних греков Гидра – чудовищная, ядовитая змея, обитавшая в обширных болотах близ Лерны. Когда Гидре не хватало пищи, она отправлялась в окрестные селения, похищала скот и уничтожала всходы. Лернейская гидра считалась непобедимой: одна из девяти голов считалась бессмертной, а на месте каждой отрубленной головы у нее вырастала новая. Но Геракл одолел лернейскую гидру. Это был второй из 12 его подвигов.

Елена Прекрасная 3

Так называют очень красивую женщину.

По мифам, Елена – дочь Зевса и смертной женщины Леды, супруга спартанского царя Менелая – отличалась необыкновенной красотой и была прозвана «Прекрасной». По все Греции гремела слава Елена. В честь ее поэты слагали свои песни. Из-за ее красоты разразилась Троянская война.

Согласно преданию, троянский царевич Парис похитил Елену после того, как богиня Афродита обещала ему в жены красивейшую из женщин. Менелай и его брат Агамемнон, призвав на помощь царей греческих государств, с большим флотом отплыли к берегам Трои и взяли город, прибегнув к хитрости.

Загадки Сфинкса 3

В переносном значении – очень сложные, мудреный вопросы, задачи, требующие большой сообразительности и остроумия.

Сфинкс – существо с женским лицом и грудью, львиным телом и крыльями птицы – обитал в Фивах и задавал вопросы. Того, кто не мог разгадать его загадки, Сфинкс убивал.

Кануть в Лету 3

Смысл выражения: бесследно и навсегда исчезнуть, быть забытым.

В мифологии Лета – река забвения в подземном мире. Испив воды из Леты, души умерших полностью забывали все радости и горести, которые они знали при жизни.

Муки Тантала 2,5

Иносказательно – невыносимые страдания из-за невозможности достичь чего-либо, что находится рядом, но все же недоступно.

По мифам, Тантал – сын Зевса, был любимцем богов. Возгордившись, Тантал стал совершать дерзкие поступки, которые вызывали гнев богов. Он похитил с Олимпа пищу богов и угощал ею своих смертных друзей, разглашал им тайны богов. Тантал скрыл у себя золотую собаку, украденную у Зевса. Желая испытать всеведение богов, Тантал пригласил их к себе на пир и, убив своего сына, подал им его мясо. За это преступление Тантал был низвергнут Зевсом в Тартар, где был обречен испытывать вечные муки голода и жажды. Он стоит по горло в воде прозрачного озера. Прямо над его головой свисают гроздья сочных плодов. Но стоит ему наклониться – вода уходит вниз; стоит поднять руку – ветер вскидывает ветки.

Нарцисс. Самовлюбленный Нарцисс. 3,5

Нарицательное имя человека, который кичится своими достоинствами, всегда доволен собой.

По мифам, Нарцисс – красивый юноша, сын речного бога Кефасса и нимфы Лаврионы. Нарцисс никогда не любил. Он отверг любовь прекрасной Эхо и других нимф. Однажды Нарцисс влюбился в свое отражение и умер от безответной любви к нему. А на том месте вырос прекрасный цветок с белыми лепестками. Этот цветок называют нарциссом.

Панический страх 3

Это выражение употребляется для выражения сильного страха, заставляющего терять рассудок.

Выражение происходит от имени Пана. В греческих мифах Пан — бог пастухов и стад. Он родился с бородой, рогами и козлиными ногами, а тело его было покрыто шерстью.

В Афинах Пану был посвящен грот у Акрополя в честь победы, одержанной афинянами. Пан своим оглушающим голосом поверг в ужас и обратил в бегство врагов афинян и этим помог им одержать победу.

От имени Пана произошло слово «паника» — внезапный сильный страх, смятение.

Прометеев огонь 3,5

Так говорят о страстном неугасающем стремлении к творчеству, к борьбе за возвышенные цели; об одухотворенности, таланте.

В мифологии древних греков Прометей – один из титанов, могучий и гордый друг человечества.

Отняв у людей огонь, Зевс думал, что они погибнут. Но отважный Прометей отправился на Олимп и похитил огонь с очага Зевса, хотя знал, что Зевс жестоко покарает его за это. Огонь богов Прометей принес людям.

Разгневанный Зевс послал к людям леву Пандору с ящиком, наполненным всеми бедами и горестями, а сам Прометей по воле Зевса был прикован к скале. Каждый день по велению Зевса к Прометею прилетал огромный орел и клевал печень узника, пока Геракл не освободил Прометея.

Рог изобилия 3

Символ изобилия, богатства, довольства.

Бог Кронос хотел съесть своего маленького сына Зевса. Мать укрыла младенца на острове Крит. Здесь нимфы оберегали его, кормили медом и молоком козы Амалфеи. Однажды коза сломала о дерево рог. Одна из нимф подняла этот рог, обвила цветами и листьями, наполнила плодами и подала Зевсу. Зевс подарил рог нимфам и пообещал им, что из этого рога появится все. Что только они не пожелают.

Сизифов труд 3,5

Иносказательно – изнурительный, бесплодный и бесконечный труд.

Выражение происходит от имени мифического царя Сизифа.

Он прогневал Зевса, выдав людям тайны богов. В мрачном Аиде Сизиф обречен вечно вкатывать в гору огромный камень, который, достигнув вершины, снова скатывался вниз.

Титан 3

Так называют человека, отличающегося необыкновенной физической силой.

В мифологии это было целое племя могучих, бессмертных существ.

Яблоко раздора 3,5

Иносказательно – причина раздора, распри, то, что порождает разногласия, вражду.

Восходит к древнегреческому мифу. Богиня раздора Эрида, не приглашенная на свадебный пир, все-таки явилась туда. Она покатила между гостями золотое яблоко. На этом яблоке была надпись «Прекраснейшей». Три богини затеяли спор, кому из них должно достаться золотое яблоко Эриды.

Парис преподнес это яблоко Афродите. Это послужило причиной раздора между Афродитой и обиженными Герой и Афиной. А из-за этого раздора началась Троянская война.

Ящик Пандоры 3

Иносказательно – источник всевозможных бедствий, несчастий.

По мифу, Пандора – прекрасная девушка, созданная по велению Зевса богом огня кузнецом Гефестом. Хитроумный Зевс отдал на хранение Пандоре закрытый ящик, наполненный земными бедствиями. Пандора из любопытства подняла крышку ящика, и оттуда вылетели все человеческие несчастья.

Использованная литература:

«Крылатые слова». – Екатеринбург, 1997

А где эссе???

Достарыңызбен бөлісу:

Жан-Мари Гюстав Леклезио. Праздник заклятий | Публикации

Широко известного во всем мире исследователя и писателя Жан-Мари Гюстава Леклезио особенно любят на родине — во Франции. Не раз он издавался и в России. А в прошедшем году у издательского дома «Флюид» появился особый повод к публикации его последнего труда — Леклезио как «исследователь сущности человека за пределами господствующей цивилизации и внутри нее» был удостоен Нобелевской премии по литературе за 2008 год. Книга «Праздник заклятий», отрывок из которой мы сегодня публикуем, познакомит с удивительным образом жизни индейцев Центральной Америки и приоткроет некоторые тайны древних цивилизаций этого региона.

Рог изобилия

Завоевание обеих Америк, поражение коренных народов — все это обернулось чередой экологических катастроф, последствия которых ощущаются в мире до сих пор. Осознание этого пришло уже давно. Уже большинство именитых хронистов и историков, заложивших основы наших так называемых гуманитарных наук, Лас Касас, Мендиета, Торквемада, только и делали, что обличали неправомерность разгрома монархий на территории «Обеих Индий», как тогда именовали Американский континент.

Подобным же беспокойством проникнуто свидетельство великого Бернардино де Саагуна, когда он, собрав воедино главы своей «Всеобщей истории о делах в Новой Испании», пишет в предисловии: «Великий позор нам, что у коренных индейцев их мудрецы и ученые мужи прошлого сумели отыскать противоядия от бед, которые эти земли насылают на своих обитателей, научились уравновешивать изъяны природы и человеческой натуры объединенными усилиями, направленными в нужную сторону, а мы позволяем себе поддаваться собственным низменным склонностям».

Массовые убийства, неурожаи, голод и эпидемии — вот самые очевидные свидетельства нарушенного природного равновесия, означавшего гибель индейских цивилизаций, опустошение покоренных земель и, в некотором смысле, поражение самих европейцев.

Смысл завоевания Америки, как для испанцев и португальцев поначалу, так и в дальнейшем для французов и англосаксов, — лишение ее той самой девственности, что позволила пришельцам из рассудочного, беспринципного Старого Света воспользоваться всем, что здесь есть, без каких бы то ни было ограничений. Перед тем как пуститься в свою авантюру, «первооткрыватели» ищут средства для найма людей, покупки оружия и судов. Они берут на себя долговые обязательства, обещая поделиться будущей добычей, ценность и размеры коей им неведомы. Понятно, что окупить затраты и заплатить долги они могут, только безудержно эксплуатируя поверженные народы, чтобы в минимальные сроки собрать значительные суммы.

Вплоть до обретения здешними странами независимости их безбрежное изобилие порождало у колонизаторов веру в некий вечный рог изобилия — веру, приведшую к эрозии и истощению почв, истреблению лесов, высыханию озер, исчезновению многих видов животных, но прежде всего — к тотальному демографическому коллапсу, сократившему за время жизни одного поколения численность коренных жителей в десять раз.

С этой верой в чудесный американский рог изобилия сочетается другой миф: о туземцах, эдаких «добрых дикарях» во вкусе романтизма, отражающий высокомерие европейцев по отношению к местному населению.

• • •

Для здешних племен, особенно тех, что кочевали по засушливому северо-западу Америки, мир служил единственным домом, им больше некуда было податься. От того, что они могли взять у этой земли, леса и реки, зависела их жизнь и жизнь их детей. Из этого глубоко укорененного сознания рождались уважение и любовь, что соединяли их с миром.

Когда апачи в конце XIX века говорили курировавшему их чиновнику, агенту Морфорду из Бюро по делам индейцев, что любят Уайт-Ривер, как собственных родителей, они подыскивали словесную форму, чтобы обозначить ту же телесную связь, что объединяла обитавших ранее в Мексике пурепеча с богиней Тлатсольтеотль и праматерью Кверауапери, от которых велся их род. Они выражали то непреложное, что с таким трудом постигается нашими современными философами, живущими в другом мире, привыкшем отделять природу от мысли.

Телесная связь индейцев с их землей — суть принципа, определяемого нами как «containment», политика экологического сдерживания и уважения прав земли — именно это проповедуют такие экологи, как Теодор Тейлор или Чарлз Хэмпстон. «Земля живет, дышит. Из таких же клеток, как наши, строятся другие жизнеспособные организмы. Как и прочие клетки, наши зарождаются, растут и отмирают, замещаясь другими, такова их функция. Если земля больна — и нам нездоровится. Когда она умрет — мы погибнем вместе с нею».

Древний индейский миф о рождении мира ясно выражает кровное родство человека и природы. Пуэблос из Нью-Мексико верили, что Наутсити и Иатику, сестры-близнецы из подземного мира, должны оттуда выйти, чтобы воссоединиться со своим небесным отцом, сотворившим мир из сгустка собственной запекшейся крови. Мичоаканские пурепеча, судя по составленному в 1585 году «Описанию» отца Рамиреса, считали, что мир сотворен из восьми шариков пепла, смешанного с кровью бога Курита Каэри.

• • •

Миф о рождении как выходе из земного лона земли связан и с еще более древними цивилизациями (Дорис Хейден ассоциирует его со временем сооружения пирамид теотиуаканской культуры), и с ритуалами эпохи шаманизма: в «Трактате» Хасинто де ла Серны женская матка называется «семью пещерами», что отсылает нас к легенде о пещерах-прародительницах Чикомостока.

Эта древняя аналогия между рождением мира и появлением на свет человека придает индейскому мироощущению редкостную мощь и целостность. Современное общество, переболев крайним рационализмом и техницизмом, должно вернуть себе это утраченное духовное равновесие.

• • •

Мифу о роге изобилия («cornucopia»), о некоем вечном источнике силы, позволяющем полновластно распоряжаться пространством и временем (само изображение этого рога странным образом походит на очертания Мексики), противостоят такие мощные амбивалентные персонажи, как богиня плодородия Тлатсольтеотль, рождающая на свет и сама же поглощающая рожденное, как «Пожирательница грязи» Ишкуина, богиня похоти, все дающая и все отнимающая, чье великолепное изображение можно увидеть в музее города Бордо: стоящая женщина, руки с раскрытыми ладонями по бокам живота предлагают невидимую жертву, а за спиной висит мертвый ребенок. А еще была Коатликуэ, «Та, у которой юбка из змей», богиня с маской смерти на лице, чьи многочисленные гигантские изображения, извлеченные после раскопок в последние века, потрясали воображение мексиканских художников тем, что она, как писал Хустино Фернандес, представляет собою «некую динамическую и космическую форму, которая дает жизнь, а себя поддерживает с помощью смерти».

Оригинальность культур американских индейцев, прежде всего обитателей засушливого высокогорья с их системой орошения, зиждется на полном отождествлении мистического и реального, индивидуального и коллективного. Подобный образ мысли способствовал гармонии мира. Жрец верховенствовал на жертвоприношении, но и простолюдин, присутствовавший там же, включался в некое единое целое, где все было сопряжено. Для искателя приключений XVI века, как и для современного колониста, эта идея обожествления мира нестерпима, мало того — опасна, поскольку противоречит самой сути утилитарности, мало того — противоречит иудео-христианской традиции, согласно которой природа отдана Богом во владение человеку.

Хронисты подтверждают существование прочной связи между человеком и мирозданием в представлении прежних обитателей Мексики. Диего де Ланда в своем «Сообщении о делах в Юкатане» свидетельствует, что майя «с ужасом относились к любому пролитию крови где бы то ни было, кроме как у алтаря для жертвоприношений, а потому всякий раз, отправляясь на охоту, вызывали особого демона, кадили ему ладаном, а убив свою добычу, если это было в их возможностях, непременно мазали лица ее кровью».

Мичоаканские пурепеча, чей обиход хранил отсветы чичимекских традиций, блюли ритуал первой охоты, посвященной Курикавери. Для них ритуальные человеческие жертвоприношения, вызвавшие такое отвращение у первых путешественников-европейцев, были ничем иным, как символической заменой смертоносных войн.

Для ацтеков, сообщает Педро Понсе в работе «Очарованная душа», даже срубить дерево — уже тяжкий проступок, задумав который, надобно прежде вознести моление Кецалькоатлю, прося позволения «забрать эти деревья с его земли». Сакрализация повседневности, пронизывающая все и вся, была естественна для древних обитателей Мексики. Отсюда свойственное им весьма специфическое представление о времени, о жизненном ритме, но прежде всего — неразрывное в их понимании бытия соединение рождения и разрушения, прихода в этот мир и ухода из него.

• • •

Технологические навыки индейцев доколумбовой поры в области строительства дорог, городского хозяйства, медицины и астрономии мало укладываются в европейское идиллическое представление о «добром дикаре». Тем древним обществам были ведомы пороки, родственные изъянам нашего социума: угнетение, не знающее меры, коррупция, политические интриги, заговоры и предательства. Но там была создана модель жизни, в которой человек оставался вечным должником творения, зависел от порождающих природных сил. Отношением к земле как к матери, убеждением, что жизнь и смерть взаимосвязаны скрепленным кровью пактом между человеком и движущими силами мироздания, воссоздавалась гармония, что превыше порочности человеческого бытия.

Сегодня, когда миру грозит удушье и голод, когда кажется, что изобилие древнего рога иссякло, между тем как люди упорно претендуют на обладание более чем гипотетической вечностью, уроки философов индейской Америки кажутся далекими, туманными. Однако стоит внимательно послушать некоторых современников, таких как Олдос Хаксли, Жак Ив Кусто, Теодор Тэйлор: ведь они утверждают почти то же самое. То, что писал в 1949 году Олдо Леопольд в предисловии к своему «Календарю песчаного графства», нимало не устарело по сей день: «Подобно ветру и закатам, дикую природу тоже считали вечной, пока прогресс не принялся ее портить.

Сегодня мы должны решить, стоит ли «высокий уровень жизни» той цены, которую мы должны заплатить, черпая из запасов дикой и свободной природы. Для нас, представителей меньшинства, возможность наблюдать за дикими гусями дороже телевидения, а шанс найти луговой нарцисс — такое же неотторжимое право, как свобода слова».

Так ли отличаются эти слова современного человека, живущего в самом индустриализированном и заасфальтированном уголке Нового Света, от того, что думали и как намеревались жить древние люди, с восхищением открывавшие для себя место будущего основания Теночтитлана и Тцинтцунтцана? И велика ли разница между убеждениями эколога и стремлениями полукочевых племен пустыни Сонора или основателей Чичен-Ицы?

Унаследовав прошлое древней Америки, Мексика не только обрела собственную историю и приобщилась к богатейшей цивилизации. Страна получила в свое распоряжение глубокий источник оригинальной мысли, объединяющей человека с его природной средой. Мудрость и умеренность в использовании благ этого мира — вот наследие веков, к которому нынешняя молодежь начинает проявлять горячий интерес. Мексика подвержена очень серьезным кризисам, связанным с градостроением и внедрением современной технологии: ей грозит опасность стать «зоной бедствия». Но культурное наследие делает ее и местом рождения новых альтернатив, иных подходов. Мексика — первое государство, объявившее в своей конституции леса и реки общественным достоянием; во времена революции, когда наемники нантакетской компании еще не утихомирились, общественное мнение страны уже потребовало охранительных мер в отношении лагуны Охо-де-Льебре и заплывающих туда для размножения китов. А памятный договор 1967 года, заключенный в Тлателолько, ознаменовал отказ большинства латиноамериканских государств от ядерного оружия.

Для тех, кто жил на территории Мексики в доколумбову эру, как и для большинства их американских современников, земля не была объектом владения. Те люди умели помнить, что она лишь дана им в пользование на краткий срок человеческой жизни. И эта тленная, хрупкая связь человека и земли до сих пор жива.

Три празднества в Мексике

Гроза в Сан-Хосе
Неспешные волны высоких гор окружают плато, погрузив в тишину, меняют его природу, делая островом в океане. Дорога в Сан-Хосе-де-Грасиа ведет к небу, от асьенды Гуарача устремляясь прямо в облака. Таковы все места, в какой-либо степени отмеченные святостью: они изолированы от мира, окружены одиночеством и ветром и располагаются очень высоко, у самого неба. Страна индейцев хопи, горы Хоггар, даже город Лаон…

• • •

Подъезжая к Сан-Хосе-де-Грасиа, замечаем, что на западе собирается гроза. Небо так просторно, что видно все. Невероятные контуры тяжелых бело-черных облаков, сталкивающихся, словно скалы, или продирающихся между горными вершинами на восток, к Чапальской лагуне. В черных нагромождениях туч исчезли поросшие лесом склоны и утонули дома деревни Масамильта.

И грянула гроза на западе, превратившись в дерево, ствол которого — дождь — крепко упирается в горные расщелины, запускает туда пальцы воды, словно длинные корни. Серо-черные тучи становятся прекрасной и пышной кроной, а падающая вода сливается в сплошной полупрозрачный поток, беззвучный водопад, соединяющий землю с небом.

• • •

Вот и въезд в селение, прямо за поворотом, у самых небесных врат.

Когда впервые видишь Сан-Хосе-де-Грасиа, прежде прочего удивляет вот что: каждая улица ступенями уходит вверх, в пространство. Все, что здесь ни есть, соседствует с тучами. Быть может, все это способно исчезнуть, раствориться в их темной дымке. Или наоборот: здесь все ближе к солнцу и лазури.

Здесь познаешь тишину дня, неповторимое дневное молчание высокогорья. И вечерний шум: журчание воды, шелест ветра, звук шагов на каменных мостовых, скрежет колес запыхавшихся тяжелых грузовиков, что сумели вскарабкаться так высоко. Или полет колибри вокруг красных цветов фуксии, жужжание пчел над цветками, прозванными здесь «хуан-грубиян». Запах мокрой земли, прелый дух в холодных комнатах, раскаты грозы за глинобитными стенами. Еще можно смотреть, как движутся тени от высоких столбов внутри дома, поддерживающих крышу. Время здесь другое, оно — длящееся.

• • •

Это страна лошадей, а не только людей. То же и в других районах Мексики, где сохранился традиционный уклад: человек за любым поворотом готов превратиться в кентавра. Подъезжаешь к селению — откуда ни возьмись крестьянин на своем гнедом «тихоходе». Перед ним на передней луке деревянного седла (которое здесь называют silla, «стул» — и правда похоже), вцепившись ручонками в гриву, сидит трех-четырехлетний сын. Всадник индейского типа, с широким лицом, испещренным жесткими морщинами, похожими на шрамы. На лошади он сидит по-простецки, не гарцуя, но с естественной грацией, отличающей людей, связанных с землей. Присвистнув, пускает лошадь вперед. Он счастлив: в горах западнее Сан-Хосе-де-Грасиа бушует гроза, вырастив гигантское древо дождя с кроной из облаков.

Все это нравится ему и, конечно, его сыну, а может, это небезразлично и земле на плато, растрескавшейся от жажды, и скоту на иссохших склонах, заждавшемуся свежей травы. Горные отроги сочатся водой, она течет по ущельям, красная, будто от крови, и наполняет лужи у подножия холмов. Всадник съезжает с асфальтированной дороги на проселок, идущий по ложу высохшего потока. И неспешно трусит вниз, к глинобитному домику в конце тропы, окруженному зарослями гигантской кукурузы.

• • •

Чуть ниже, на самом краю деревни, два всадника остановились у лавочки, где продают легкие закуски. Не спешиваясь, они уплетают тортильи с мясом и стручковым перцем. Лошади переступают, цокая копытами и подергивая искусанной мухами кожей. К седлам приторочено пастушеское снаряжение: лассо, ремни, сумки.

Сан-Хосе-де-Грасиа — деревня животных, не только людей. Везде — пахучая навозная жижа, мухи, свежеснятые кожи. Но и молоко, белый сыр, «хокок» — йогурт, приготовленный из сквашенных сливок. Жители Сан-Хосе неравнодушны к молоку, что свойственно горцам; нечто древнее и подлинное проступает в их тяге к стручковому перцу, печеной тыкве и индейскому меду. Может, здесь глубокий отзвук первой встречи Америки с Западом? Молоко и стручковый перец — союз между скотоводческими племенами неолитической Европы и открывателями кукурузы и пряностей из неолитической Америки. Все остальное нетрудно додумать, сидя в Сан-Хосе-де-Грасиа рядом с одинокими горными вершинами, ведь именно на такой же высоте в начале XIV века возникла горделивая столица, Мехико-Теночтитлан, где накладывались друг на друга, исподволь перемешиваясь, секреты и тайны древнейших народов Земли.

• • •

Нежные, древнего рисунка черты юноши, ведущего ослов, груженных бидонами с молоком, от ранчо Вердолагос до лавчонок в Сан-Хосе. Далекое, таинственное, замкнутое лицо, за ним — навсегда исчезнувший индейский народ, империя тарасков, во времена конкисты уничтоженная огнем и мечом, голодом и болезнями. Лицо чуть стертое, как камни в потоке, самоуглубленное, с кротким взглядом, который бедность предков сделала непроницаемым.

Очень белые лица сельских стариков, худые и высокомерные, под тенью стародавних широкополых шляп; белые шерстяные серапе, кожаные сандалии цвета старого навоза… Бледное лицо дона Анатолио, старого индейца, никогда не отводящего взгляда. Глаз хищной птицы, глаз стрелка, который всаживает револьверную пулю в пустую гильзу, положенную на стену.

Такое же странное несоответствие заметно в лице Луиса Гонсалеса, историка, писателя, наследника основателей Сан-Хосе: густо-черные, жесткие индейские волосы, высокие скулы, миндалевидные глаза, широкие плечи и развитая грудная клетка, обычные у тех, кто рожден на высоте в две тысячи метров над уровнем моря. И некоторые другие черты, вероятно, унаследованные от испанского еврея и мулатки, тоже числящихся в предках. Опять смесь молока и стручкового перца, теплого и холодного, ледяных европейских гор и мичоаканских вулканов.

Вселенная дона Луиса — тут, в горах, она состоит из частей здешнего микрокосма. Словно человеческая история со всем ее громоздким багажом должна была обязательно пройти по узкой дороге к плоскогорью, что извивается, уводя все выше и выше, до самого «островка», описанного в трактате историка («Pueblo en vilo»), до того селения, почти подвешенного в центре мироздания, где от самого горизонта на тебя накатывают далекие горные валы.

Быть может, один только Сан-Хосе-де-Грасиа и спасется, когда наступит новый потоп?

Танец в Сан-Хуан-Парангарикутиро, Мичоакан
Рассказывают, что священник Сан-Хуана получил приказ из канцелярии епископа: необходимо прекратить скандал. Целая толпа этих людей, индейцев, стеклась со всего Мичоакана и даже из соседних штатов, чтобы принять участие в отправлении своего языческого ритуала: в семенящем танце перед алтарем Иисуса Христа. Ну, это уж слишком! Такого нельзя было допустить. Священник повесил запрещающую табличку. Отныне никому не дозволялось танцевать в церкви. Казалось, теперь все в порядке. Но однажды ночью священника разбудил какой-то звук. Со стороны церкви доносился знакомый глухой ропот. И вдруг он понял. Индейцы нарушили запрет. Им удалось взломать дверь церкви, и теперь они там танцевали! Не помня себя от гнева, священник выскочил из дома и побежал в церковь. Он торопливо растворил дверь, зажег лампы. Но церковь была пуста, в ней стояла тишина. Думая, что стал жертвой галлюцинации, священник вернулся к себе, чтобы лечь в постель. В ту же секунду ропот возобновился. Где-то поблизости очень тихо, ритмично притоптывали ноги индейцев.

Все это повторилось раз десять или двадцать. И внезапно священника осенило: Христу Сан-Хуан-Парангарикутиро, тому самому, всесильному, что остановил поток разлившейся лавы во время извержения вулкана Парикутин, не понравилось решение епископа. Христос хотел, чтобы в его церкви продолжали танцевать, такая молитва пришлась ему по сердцу более прочих. После этого церковь вновь открыла свои двери танцующим, и с тех пор их никто не останавливал.

• • •

Стало быть, этот шум ему полюбился, так, а не по-иному, с ним хотели говорить люди, и в его ушах их топотание звучало сладчайшей музыкой, только оно было способно утишить муки Распятого. Да, шум от босых ног, подпрыгивающих почти на одном месте, в центральном пролете храма; три шажка вперед, два назад. Никто ни слова не говорит, никакой музыки, никаких молитв. Только этот мягкий звук — ноги, шлепающие по полу, мужские, женские, детские. Чуть наклонившись вперед, словно им нужно что-то прочесть, с локтями, прижатыми к бокам, индейцы, молодые и старые, вприпрыжку подступали все ближе к алтарю, а дойдя до какой-то невидимой черты, расходились в стороны и, так же пританцовывая, возвращались в задний ряд.

• • •

Снаружи жгучее солнце бьет в полотняные навесы ярмарочных ларьков, где прихожане храма и продавцы, праздношатающиеся гуляки и карманники, бывалые перекупщики и разевающие от удивления рты крестьянки из Танакилло и Ауирана толкаются, переходя от прилавка к прилавку. Автобусы подъезжают один за другим, выгружают паломников. По площади слоняются люди, прибывшие со всех концов Мексики. Пурепеча из Месеты или с берегов Пацкуаро, масауа, науа, отоми, мексиканцы из Шочимилько… На рынке, непосредственно примыкающем к церкви, им всем надо что-то продать или купить. Индеанки-тараски из Тарекуато сидят на корточках перед своими ведерками с чайотой («мексиканским огурцом»), перезревшими грушами или плодами авокадо, черными и мелкими, словно маслины. Женщины из племени масауа проводят часы, неподвижно сидя возле прилавков, где разложены образцы расшитой ткани. С другой стороны сьерры на автобусах понаехало множество «хакалерос», горшечников, которые все перекладывают с места на место свои горшки и плошки, демонстрируя качество обжига. Дети тискают куколок из кукурузы и, устав, засыпают, притулившись в тени какого-нибудь пластмассового бидона. А у стены базилики расположились лагерем не претендующие на комфорт усталые паломники, они созерцают рыночную суету и готовятся пуститься в молитвенный пляс перед Христовым алтарем.

• • •

К четырем часам дня из-за дверей церкви раздаются глухие удары тепонацтля, от которых подрагивает земля под ногами… Они разносятся далеко, аж до той маленькой площади, где духовой оркестрик наигрывает польки. Индейский барабан бросает свой властный и мощный клич. А внутри церкви теснится компактная толпа, медленно кружащаяся вокруг «кончерос» — тех, кто занят в ритуальном танце. Паломники, подойдя к алтарю, почти тотчас отходят к паперти, где «кончерос» с павлиньими перьями в волосах танцуют под звуки барабана. Удары тепонацтля гулко отдаются под сводом, стуча, словно сердце великана, и подчиняя своей пульсации тела верующих. Даже не глядя на «кончерос», мужчины, женщины и дети танцуют в церкви, плечом к плечу, с замкнутыми лицами. Барабан ускоряет ритм. Удары все чаще, все оглушительнее, пока все не сливается в долгую дробь, напоминающую то землетрясение, во время которого полвека назад рождался Парикутин. Плюмажи «кончерос» содрогаются где-то в центре храма, прямо под взглядом Христа. Но барабанная дробь вдруг разом обрывается, наступает тишина, словно сердце церкви остановилось. И тут под сводами нефа становятся слышны тонкие и резкие, будто голоса маленьких девочек, возгласы «кончерос», звучащие под всхлипы мандолин. Это и песня, и молитва, исступленная и нереальная, словно пришедшая из древних веков. До слуха долетает теперь и звон бубенцов на ногах танцоров, и снова — мягкое шлепанье индейских босых подошв. А прямо к небу возносится ладанный дух копала.

Но вот деревянный барабан грохочет вновь, павлиньи перья продолжают трепетать. Здесь, в церкви Сан-Хуан-Парангарикутиро, может быть, самое главное место в мире. А солнце за стенами храма уже касается сельских крыш. Но теперь оно обжигает все, что ранее пряталось под навесами, и больно бьет по усталым детским глазам. Ближние улицы усеяны объеденными кукурузными початками. В лужах загнивает вода. К запаху горелого масла примешивается вонь от мочи, а вдалеке на дорогах уже снова рычат моторы грузовиков и автобусов.

В Мексике мечты длятся бесконечно, как прыжки здешних танцоров.

Кукурузная месса в Чун-Пом, Кинтана-Роо
Люди сидят под большим хлопковым деревом, они глядят прямо перед собой, туда, где среди кукурузных полей полукругом раскинулось их селение, а за ним темнеет в густеющих сумерках лес. Селение сейчас похоже на мираж со своими глинобитными стенами, выбеленными известкой, и крышами из пальмовых листьев. В северном конце площади — дом Стражей и храм крестов. Женщины собрались у дома Стражей, они стоят в пыли на коленях и мелют кукурузу в ручных мельницах, повторяя все одни и те же размеренные движения, исполненные глубокого смысла. У другого конца площади приготовлены кухни: каждая представляет собой три больших камня, угли под ними краснеют в темноте. Везде уже разносится запах копала и похлебки из тыквенных семечек. Совершенно голые дети бегают под последними лучами солнца. Слышно похлопывание ладоней, готовящих тортильи, — как услышишь эти рукоплескания, сразу хочется есть.

Мужчины целыми часами сидят в тени, пьют «священное вино бальче» из коры одноименного дерева со слабыми наркотическими добавками, баночное пиво или палому — смесь анисовой водки с водой. Рядом под навесом, крытым пальмовыми листьями, радиоприемник, дребезжа, наяривает лихую колумбийскую кумбию. Чуть поодаль в тенистом переулочке стоит старик в белой пижаме и выводит на уастекской скрипке тоненькую мелодию, впрочем, никто его не слушает. Порой музыка отдаляется, скрипка замолкает, женщины перестают работать, и тогда слышится странное поскрипывание, шелест, может, так шумит свет… Солнце тихо садится в красный туман над копаловой рощей.

Когда смеркнется, люди направляются к дому Сегундино Коха, прихватив с собой глиняные плошки. Образуется целое шествие, несколько беспорядочное и пьяноватое, а впереди бегут оголодавшие псы. Все движутся к церкви, с ними даже небольшой оркестр: скрипка, гитаррон — огромная мексиканская гитара — и большой барабан. Старики шествуют впереди, все в белом, в сандалиях из сизаля.

Босоногие юноши вступают в храм. Они принесли плошки с мясом, похлебкой из тыквенных семечек и тортильями и теперь ставят их перед главным крестом, окутанным вышитым покрывалом. Слева от крестов — пустое кресло, украшенное цветами гибискуса. В церкви царит густая темень, дым копала делает ее еще непроглядней. Огоньки лампад в потемках мерцают красным, словно собачьи глаза. Коленопреклоненные мужчины, женщины и дети шепчут молитвы, раскинув руки крестом. Их шепот уплотняется, набирает силу, становится мощным, как порывы ветра, и тяжелым, словно гром. Священник стоит перед самым большим крестом, закутанным в покрывало. Сам настоятель тоже облачен в длинную рубаху, расшитую красными цветами. Он говорит с крестом, который высится над ним, словно великан, обращается к статуям, одетым в голубые и пурпурные одежды. Затем преклоняет колени перед пустым троном. Те из прихожан, что принесли плошки с едой, поочередно наклоняются над коленопреклоненными старцами, что-то шепчут им на ухо, какое-то тайное послание. Может статься, все свершится этой ночью. Быть может, именно сегодня владыка должен вернуться: задрапированный в циновку, он появится на центральной площади селения. И тогда Стражи вновь возьмутся за оружие (а на вооружении у них однозарядные ружья, проданные англичанами из Белиза) и освободят майя-крусоб — «крестовых майя» — от гнета уачей, то есть мексиканцев.

Люди выходят на площадь перед храмом. Там уже собрались все селяне, к ним присоединились жители Кинтаны-Роо, пришедшие из Тулума, Чанкаха, Тишкакаля, Шхасиля, Тиозуко. Усевшись в тени хлопкового дерева, они ждут. Некоторые продолжают пить свое пиво и палому. Раздается детский смех. Чересчур нервный петух прокричал невдалеке, да так резко, будто ворон каркнул.

Сумерки внезапно сменяются полной темнотой. Ночное небо — черное, блестящее, ледяное. При свете костров через площадь проходят молодые люди из числа Стражей, неся освященную пищу для большого причастия. Очень сладкие тортильи и неимоверно острая похлебка из тыквенных зерен, обжигающая, словно касание языка ягуара. Звучит музыка, взрывается несколько петард, от грохота которых, быть может, екает сердце старого Сегундино. Наверное, он вспоминает об Отделившихся, до которых войска генерала Браво так и не смогли добраться — не пробились сквозь лесную чащу. А может, ему слышатся последние слова Хуана де ла Крус Сеха, завет, что он продиктовал своему секретарю по имени Юм Поль Итца накануне падения города Чан-Санта-Крус (ныне это Филиппе-Каррильо-Пуэрто):

«Есть еще одно, что я должен вам сказать, дорогие мои христиане, жители наших селений. Смотрите, каким я стал: тенью дерева, не больше, вы все, взрослые и дети, можете видеть меня таким, а кроме вас и те, кто считает себя выше других, ведь мой Господь не поставил меня рядом с богатыми, Господь мой не к генералам и военачальникам направил меня, не к тем, кто говорит, что у него много денег, или к тем, кто называет и мнит себя людьми достойными и могущественными, но указал мне Господь место рядом с бедными и несчастными, потому что и сам я беден, и Отцу моему небесному жалко меня, он любит меня, ибо воля Господа такова, что кто одарит меня, увидит, как его собственное добро прирастает. Так скажите мне, есть ли какой-нибудь другой Бог? Нет такого, и я — хозяин этого неба и этой земли, а все дети ее — мои дети, разве не так?»

Луна поднимается в черное небо, в ее лучах блестит белая пыль на площади и на дорогах. Сладкий мягкий хлеб насыщает тела людей, жгучая тыквенная похлебка горит в их жилах. Медленно, один за другим, костры гаснут. Малые дети задремывают, прильнув к матерям, а те придвигаются поближе к горячему пеплу кострищ. От ночного холода камни потрескивают, деревья зябко жмутся друг к дружке. А старый радиоприемник снова дребезжит, наяривая новую кумбию, но далеко-далеко, словно по ту сторону сновидений.

Перевод с французского Г. Зингера

Парад нарциссов — Поплавок из рога изобилия в графстве Кент | Фестиваль нарциссов | MSHennessy

новое сообщение icnflickr-free-ic3d pan white

Подрезайте, разделяйте и властвуйте:

Подрезайте средиземноморские травы, если вы этого не делали в прошлом месяце; Залив, греческий орегано, лаванда, майоран, розмарин, шалфей, тимьян
Обрезать канну и георгин после первых смертельных морозов
Отменить коричневые листья, чтобы насекомые не перезимовали в них
Техасские рейнджеры ( Leucophyllum sp.), мальва земная ( Sphaeralcea ambigua ) и ломкий кустарник ( Encelia farinosa ) можно обрезать в этом месяце.
Уменьшить на 1/3 или более, чтобы контролировать размер растения
Холодостойкие лиственные деревья можно обрезать, когда они спят. Большинство из них должны перейти в спящий режим к концу месяца, но вы можете отложить обрезку до следующего месяца, чтобы убедиться, что время подходящее (особенно если в этом месяце температура была выше, чем обычно)
Тонкие переполненные саженцы озимых овощей

Для фруктовых деревьев:

Тангело, апельсины и мандарины начнут созревать к концу месяца.Начните проверять спелость за 2 недели до Дня благодарения и собирайте урожай, когда они будут готовы!
Будьте готовы защитить цитрусовые от смертельных морозов
Большие рождественские гирлянды (не светодиодные) можно повесить на елку, чтобы тепло накапливалось под морозной тканью

Для газона:

Подсев бездействующих газонов с однолетней или многолетней рожью.
Подкормить через 2 недели продуктом, специально разработанным для зимних газонов
Когда трава станет примерно на 2 дюйма, косите до высоты 1.5 дюймов

Мудрая вода:

Продолжать снижать частоту полива по мере того, как растения переходят в состояние покоя
Водные покоящиеся многолетники примерно каждые 3-4 недели, укоренившиеся многолетние растения, которые не находятся в состоянии покоя, следует поливать примерно каждые 8-10 дней
Поливайте деревья один раз в этом месяце
Многолетние растения и кустарники в контейнерах могут нуждаться в поливе только дважды в этом месяце,
Контейнерные кактусы и суккуленты, которые не выращивают зимой, могут нуждаться в меньшем количестве воды, чем многолетние растения или кустарники в горшках
Если в прогнозе погоды убивают заморозки, поливайте чувствительные к заморозкам растения за день или около того до наступления заморозков.
Применяйте воду в начале дня при температуре выше 40 ° F

Общие работы:

Мульча, мульча, мульча! Добавьте слой толщиной 4-6 дюймов над корневой зоной чувствительных к морозам растений и деревьев.
Используйте опавшие листья, которые вы сгребли, в качестве мульчи или добавьте их в компостную кучу.
Следите за тем, чтобы мульча не накапливалась на древесных стеблях или стволах деревьев
Будьте готовы защитить морозостойкие растения от низких температур, которые обычно достигают середины месяца.
Переместите растения в контейнерах на защищенную территорию и сгруппируйте те, которые необходимо укрыть, вместе
Не выбрасывайте золу из камина или костра в саду; pH нашей почвы уже высокий, и добавление золы усугубит проблему

Источники: Интернет-публикации Университета Аризоны, Интернет-публикации Университета штата Аризона, веб-сайт пустынного ботанического сада, веб-сайт ботанического сада Тусона, садоводство в пустынях Аризоны Мэри Айриш, Руководство мастера-садовника Аризоны

дней Рог изобилия: крупнейший фестиваль в Кенте проходит без сучка и задоринки

Даже погода, казалось, способствовала этому в прошлые выходные во время 38-го ежегодного Дня Рога изобилия в Кенте, покрывая регион солнечным светом и теплыми температурами на протяжении большей части фестиваля и ожидая весь день воскресенья, прежде чем облить территорию небольшим количеством мокрых вещей.

«Дождь продержался до закрытия», — сказал в понедельник директор волонтерского мероприятия Билл Уэсткотт. «Почти в минуту».

Тысячи людей съехались в центр Кента за три дня фестиваля, посетили более 600 киосков, разбросанных по центру города, и насладились крупнейшим семейным фестивалем округа Южный Кинг.

«В целом все прошло очень и очень хорошо», — сказал Уэсткотт.

По словам Уэсткотта, в этом году мероприятие началось с огромного успеха, и в пятницу посещаемость, похоже, увеличилась.

«В пятницу днем у нас было больше людей, чем обычно», — сказал он, добавив, что, хотя посещаемость обычно увеличивается в более поздние вечерние часы, «этот всплеск пришелся на 12 часов дня».

Приличная посещаемость продолжалась в течение выходных, даже в воскресенье, когда тучи угрожали засорять фестиваль. По словам Уэсткотта, некоторые из продавцов сказали ему, что воскресенье на самом деле было их лучшим днем, и они продали больше, чем в субботу.

«Воскресенье, несмотря на погоду, все были очень счастливы, и толпы были хорошими», — сказал он.

Уэсткотт также сказал, что несколько человек сказали ему, что мероприятие в этом году, особенно карнавал, казалось ему более безопасным, чем в предыдущие годы, в основном из-за усиленного присутствия полиции, направленного на подавление иногородних подростков, которые потенциально могут вызвать проблемы.

«Это просто сделало обстановку более привлекательной, и семьи возвращались толпами», — сказал он. «Это было просто присутствие (полиции), обеспеченное».

В этом году мероприятие также ознаменовало возвращение фестивального забега на 5 км, который был отменен в прошлом году из-за строительства вдоль маршрута.

По словам координатора культурных программ Кента Марка Хендриксона, 540 бегунов вышли на соревнования, в том числе более 150 человек, которые зарегистрировались для участия в забеге в день забега.

По словам Хендриксона, абсолютным победителем среди мужчин в этом году стал 17-летний Кейси Кэмпбелл, финишировавший за 16 минут 45 секунд. 44-летняя Анита Бехрбаум финишировала первой в женском дивизионе со временем 20:42.

По словам Хендриксона, в гонке в этом году также участвовали как минимум двое бегунов в возрасте 80 лет и «значительное представительство» от Weight Watchers.

«Это действительно веселое мероприятие», — сказал он, поблагодарив Iron Mountain за использование парковки во время гонки.

На другом конце города конкуренция на воде была такой же жесткой на ежегодных гонках лодок-драконов, проводимых Ассоциацией лодок-драконов Кента.

Гонщики из Портленда, штат Орегон, доминировали в этот день, финишировав первыми в семи из восьми категорий, а две команды забрали домой трофеи в нескольких категориях.

Команда Васаби Кракен выиграла как юниорский дивизион (возраст 14-18), так и смешанный дивизион B со временем 2:07.43 и 2: 06.90 соответственно.

«Это лучшая команда», — сказала Патти Сикора, директор Kent Lions Dragon Boat Races.

Команда Васаби Пауэр также отправилась домой в Портленд, заняв первое место в женском дивизионе для взрослых (от 45 лет и старше) и в женском дивизионе А со временем 2: 19,34 и 2: 06,64 соответственно.

В смешанном старшем дивизионе победителем стал гроссмейстер Васаби со временем 2: 07.80, в то время как Survivor Sake of Seattle занял первое место в дивизионе женщин, перенесших рак, со временем 2:28.81.

Riptide из Портленда финишировала на первом месте в женском дивизионе B со временем 2: 16.57, в то время как Васаби Берн из Портленда показала лучшее время дня, финишировав за 1: 59.06 и выиграв смешанный дивизион A.

Местные команды и организаторы соревнований Dragin ‘Tails не смогли выйти в финал в своем дивизионе, финишировав с лучшим временем 2: 16.95, в то время как местная женская команда Ladies of the Lake показала результат 2: 30.48 в женском турнире. В дивизионе В и 2: 28.92 в старшем женском дивизионе.

«Местные команды, особенно Кент, с каждым годом улучшаются», — сказал Сикора.

В воскресенье в центре города прошел ежегодный парад под председательством Короля-старожила и королевы Пит и Пэт Карран.

В этом году Большой трофей был присужден супер степперам и маленьким степперам, а президентская награда досталась Association De Charros / Azteca / Los Margaritas Group.

Что касается поплавков, премию Queens (и Crowd Pleaser) получил клубничный фестиваль в Мэрисвилле, в то время как премию Princess получил West Seattle HiYu, а за тему сообщества выиграл Port Orchard Fathoms O Fun.

Поплавок Daffodil получил награды за лучший цветочный и лучший анимационный фильм, Де-Мойн получил награду Friendship Award, а KUBE и стипендия Miss Cinderella были удостоены награды Spirit Awards.

В конкурсе музыкальных групп Seattle All City занял первое место, а Northside Drum получил приз Spirit Award. В категории Junior Drill первое место заняли Little Steppers, а Mahogany забрал домой приз духа.

В категории Senior Drill Super Steppers заняли первое место, а горцы получили приз духа.

Kent Elementary Stomp and Dance победил в конкурсе по танцам среди юниоров, а Аллегро получил приз духа, в то время как Northwest Cheer and Dance Academy выиграла подразделение по танцам для взрослых, а награда за дух получила West Coast Country Heat.

В маршевых соревнованиях компания Emerald City Jewels выиграла юниорский маршевый дивизион, а VFW — старший маршевый, а награды за дух получили American College Martial Arts и Seattle Thunderbirds.

Association De Charros выиграла приз по конному спорту, а Puget Sound Minis выиграла моторное подразделение, а пожарная служба Кента получила приз духа.

И, наконец, в категории новинок Fast Pup Dog Training занял первое место, а пираты Seafair забрали домой награду Spirit.

В целом Уэсткотт назвал мероприятие «Дни изобилия» в этом году успешным и сказал, что планы начнутся немедленно на фестивале в следующем году.

«Он продолжает расти», — сказал он. «У нас хороший город, хорошая база волонтеров, и все, что мы делаем, мы делаем правильно, потому что люди продолжают приходить».

Свяжитесь с нами

Поделитесь своими советами по истории, написав по электронной почте editor @ kentreporter.