Идеология и религия — mitrichu — LiveJournal

1)
Идеология и религия, это одно и то же? Или эти понятия различаются?

Вот определения специалистов:

«Идеология — система концептуально оформленных взглядов и идей, в которой осознаются и оцениваются отношения людей к действительности и друг к другу, а также либо санкционируется существующие в обществе формы господства и власти (консервативные идеологии), либо обосновывается их преобразования (радикальные, революционные идеологии)»

«Религия — особая форма осознания мира, обусловленная верой в сверхъестественное, включающая в себя свод моральных норм и типов поведения, обрядов, культовых действий и объединение людей в организации(церковь), религиозную общину.»
Другие определения религии:
«Одна из форм общественного сознания; совокупность духовных представлений, основывающихся на вере в сверхъестественные силы и существа(богов, духов), которые являются предметом поклонения
Организованное поклонение высшим силам. Религия не только представляет собою веру в существование высших сил, но устанавливает особые отношения к этим силам: она есть, следовательно, известная деятельность воли, направленная к этим силам.»
Отличие видимо в том, что идеология непосредственно связана с удержанием власти или вожделением её. Поэтому идеология по определению не может быть «общенародной», т.е отражающей интересы всего общества. А только видимо элиты и той части общества, на которую элита опирается.

Поэтому видимо марксизм в СССР до Брежнева был идеологией, а потом плавно стал превращаться в религию.
2)
Чем идеология и религия похожи? Системой пропаганды: и та, и другая системы ценностей стараются представить себя единственным знатоком истины и отрицают ценность своих оппонентов. И та, и другая системы ценностей стараются максимально укрепиться, расширить свой фундамент, за счёт если не прозелитов, то сочувствующих.
Обе стремятся к монополии, или хотя бы к преобладанию. Используют пропаганду и информационные войны.

А отличия в чём? Религия стремится расшириться, включая в себя новых адептов, которые в идеале будут уравнены в правах. Идеология же не стремится всех сделать равными: даже при монопольном владычестве ей необходим оппонент, которого можно гнобить и записывать во враги народа. Несознательный элемент, за счёт которого можно
расширять численность сторонников и использовать его как отрицательный пример.
Расширяться уж слишком идеологии чревато превращением в религию и последующей смертью от недостатка мистических витаминов.
Более того, среди приверженцев любой идеологии есть те, кому она выгодна и приносит материальные блага, и другие(обычно их больше) – кому из благ полагаются только духовная их часть. Хотя идеология тем и отличается от религии, что предлагает материальное, не обязательно «здесь и сейчас» конечно, но именно материальное вознаграждение.
Религия также не забывает о мирских благах, но упор всё-таки на вознаграждении духа.
3)

Что происходит, когда идеология и религия ограничены в распространении, т. е поддерживаются меньшинством?

Они становятся сектами, вернее, они рожаются и умирают виде сект.
Каково же их поведение в этом случае?

Здесь требуется уточнение: какова динамика численности адептов? Если системы на подъёме, увеличивают число своих сторонников – одна модель поведения.
Это как правило революционные кружки, зерно «нового мира». Опора их минимальна, но растёт. Для ускорения роста идеология становится неотличима от религии по модели поведения, обе системы активно применяют прозелитизм. Элиты их открыты. И религия, и идеология на этом этапе требуют веры от своих адептов, постоянно призывают «голосовать сердцем». В общем растущие секты одинаковы, объединяют ли они идеологов, или адептов новой веры. Они желают разрушить старый мир.

Кстати, тут возникает интересный вопрос: Ислам – идеология или религия?
Смотря где. В Иране – несомненно религия с элементами идеологии, в России – идеология с элементами религии. Он такой был изначально – двойственный, именно поэтому в ситуации краха онтологии в цивилизации Запада(да и Севера) ислам так агрессивно-эффективен. Он бьёт нас в щель, появившуюся между доспехов из-за резкого ослабления христианской религиозности.

Впрочем, продолжим, а что будет в ситуации «наоборот» – численность адептов сокращается, идеология и религия стягиваются в точку?
Тут есть существенное отличие поведения идеологии от религии. С чем оно связано?
Как думаете?
4)

Для ответа на вопрос, поставленный в предыдущем посте, требуется несколько углубиться в историю.
Была ли религия скажем у Рима? Конечно. А идеология?
А у Афин и Спарты?

Осмелюсь утверждать – нет. Тогда ещё не произошло разделения религии и идеологии, т.е любая вера была либо государственной, либо гонимой сектой, ну пусть не гонимой, не желательной. И принятие христианства ничего не изменило – христианство стало государственной верой, вот и всё.
Более того, в традиционном обществе, там, где социальное устройство статично, и изменения длятся веками, идеология не нужна.
А когда становится нужна именно идеология? Когда она выделяется из ранее единой государственной религии? И кстати одновременно происходит отделение религии от государства – пресловутая свобода совести. И дважды кстати – именно поэтому так было отчаянно плохо с идеологией в Российской Империи – её пытались родить. Уваровская триада «Православие, Самодержавие, Народность» — это ведь попытка родить идеологию. Поскольку идеология – это весьма эффективное оружие, что доказала революционная Франция, эффективная тогда именно по сравнению с государственными религиями. И эффективная именно в пропаганде. Увы, первая по-настоящему сильная идеология, появилась в России вместе с марксизмом.
Но опять я отвлёкся. Итак, когда рождается идеология? С началом перехода к индустриальному обществу. Традиционному обществу идеология как таковая, без религии не нужна.
5)
А зачем идеология понадобилась индустриальному обществу? В его капиталистической и коммунистической ипостасях, зачем?

Ещё два цитаты:

«Термин «идеология» был введен во Франции в конце XVIII в. А. Дестютом де Траси, который вместе с Этьеном де Кондильяком пытался создать науку об общих принципах формирования идей и основы человеческого знания….
Данное учение должно было выступать основными принципами для руководства как в науке, так и в социальной жизни. Поэтому Дестют де Траси видел в идеологии систему знаний первооснов морали, политики, права….
Дестют де Траси и Кондильяк пытались оказать влияние на политику, проводимую оказавшимся у власти Наполеоном…»

«Понятие идеологии получило второе рождение благодаря К. Марксу. Идеология по К. Марксу — это надстройка, зависящая от базиса (производственных отношений) — она выражает специфические интересы определённого класса, выдающиеся за интересы всего общества через ложное сознание, в частности товарный фетишизм…
Основные современные идеологии сложились в XIX веке. Несмотря на значительное количество различных идеологий, в самом общем виде принято выделять либеральную, консервативную и социалистическую идеологии.»

В момент индустриального перехода общество начинает стремительно меняться. Исчезают целые элиты, просто в никуда, рушатся традиции, вместе с властью государя в процессе революции рушится и государственная вера, оставляя после себя ничто – пустое место. Первый раз наиболее полно процесс этот проявился видимо в 1789-93 годах. Революционеры кстати были обескуражены не менее бывшей элиты и пытались вместе в революционным календарём ввести и новую государственную религию – богиня Разума и т.д.
Но это лишь описание процесса, а вот какую роль выполняет идеология, с которой не справляется более религия?
В случае с христианством ответ достаточно прост – нужна система взглядов, которая помогала бы выжить в период стремительных перемен. Не только выжить, но и помочь утвердить власть. Кому? Да этим, третьему сословию, как говорили тогда, а проще говоря – буржуям. Новым гегемонам, поставщику элит. А христианская религия, в силу возраста, структурной организации и былой «государственности», могла олицетворять собой именно консервативную идеологию. Охранительную. Тормозящую. То же конечно важная роль, но одна из.
Так родился либерализм.
И с возникновением марксизма, а шире говоря, социальной идеологией, тоже становится понятно – мелкий собственник, либо арендатор, либо крепостной крестьянин массово становился пролетарием. Т.е. появился спрос на идеологию защиты угнетённых от новых сильных, с которой может конечно справиться и религия, но у социалистов тогда получалось лучше.
Ну и консервативная идеология, тоже востребована – никуда не делись старые элиты. Не всё ж как в России и Франции, по большей части в Европах они уцелели. И не зря консервативная идеология тесно переплетена с церковью.
Из этого кстати следует, что у нас, в РФ, сейчас у власти именно консерваторы.
Ну и различных смесей из этих трёх компонентов получилось немало. Тот же нацизм. Или большевизм. Или новые консерваторы в штатах.
Так вот, ответ на вопрос, заданный в конце предыдущего поста:
«численность адептов сокращается, идеология и религия стягиваются в точку?
Тут есть существенное отличие поведения идеологии от религии. С чем оно связано?
Как думаете?»

Когда умирает религия, то она умирает долго. Но умирает она как правило мирно. Просто люди перестают ходить в храмы.
А вот идеология мирно не уходит. Потому что каждая идеология привязана в социальной группе. И социальную группу мирно не убедить в том, что её больше не будет. Люди будут сопротивляться.

Проще всего пример, когда и религия, и идеология являются системами взглядов меньшинства, но стабильного меньшинства. Таковы например либералы в современной России, и наверное евреи в диаспоре. В этом случае опять таки и идеология, и религия ведут себя очень похоже – они отстаивают свои права. Достаточно агрессивно и иногда приобретают влияние, далеко превышающее их реальное значение для данного общества.
6)
В общем, я утверждаю, что наличие идеологии – признак модернизированного государства, в этом смысле Америка мало чем отличается от Северной Кореи. Ислам же, в «наступательной версии», которую нам демонстрируют ваххабиты в России, арапы в Европе и прочие «братья-мусульмане» — идеология почти в чистом виде. Они других мусульман за правоверных не считают. Не говоря уж о христианах и иудеях – которых традиционные мусульмане считали выше язычников.
Так что и в Афганистане идёт полным ходом модернизация.
Очень идеологизирована Америка.
Но напоследок мне хотелось бы сказать о слабостях идеологии. Они состоят в том, что излишнее значение придаётся пропаганде. Если раньше, во времена французской революции, во времена раннего СССР, в России 70-80-х(идеология либерализма) идеологическая пропаганда обладала сокрушающей силой. То ныне влияние пропаганды значительно упало. А идеологи продолжают по старинке верить в силу старых мантр. Мол, если достаточно долго кричать противнику «Умри!», тот умрёт. Бывает и так конечно. Вернее, бывало. Но жизнь всё-таки сильнее пропаганды и я уверен, что не смотря на заклинания и наших друзей с запада, и вопли наших освободителей. И проклятия уезжающих эмигрантов, и цинизм власть имущих, Россия не умрёт. Просто потому, что если не верить в колдовство, то колдуны не страшны.
Так что я не думаю, что беда Росси состоит в том, что мы так и не выработали национальную идею. Надо жить, работать и рожать детей.
А идеи – приложатся.

Религия и идеология в современном обществе Текст научной статьи по специальности «Философия, этика, религиоведение»

Елизавета Валерьевна Смирнова РЕЛИГИЯ И ИДЕОЛОГИЯ В СОВРЕМЕННОМ ОБЩЕСТВЕ

В современном мире, который на наших глазах превращается в «мир негарантированных исходов», существенно возросли религиозные противоречия, ставшие фундаментальным источником нестабильности. Из истории мы знаем, что религия нередко исполняла прямые политические функции, будь-то освящение власти, легитимация той или иной формы правления, обожествление правителей и т.п. Такая комплексная система миропонимания и сейчас не может быть свободна от политических коннотаций. Однако встает вопрос, являются ли данные функции ее неотъемлемой сущностной характеристикой, должна ли религия непременно быть еще и политической силой? Этот вопрос приобретает особую актуальность в многонациональной и поликонфессиональной России.

Как известно, существуют различные подходы к определению религии. М. Спиро разделил их на 3 классических типа: реальные (содержащие истинные утверждения о вещах и сущностях, выделяющие существенные и универсальные атрибуты своего объекта), нормальные (определение неизвестных понятий через уже известные), остенсивные (указывающие на предмет). Также он предложил деление реальных определений на субстанциальные и функциональные. Первые характеризуют религию через ее неотъемлемые свойства, сущность, вторые — через функцию, которую она выполняет в обществе1. В качестве важнейшего, сущностного признака религиозного сознания часто называют опыт сакрального, сверхъестественного, стремление осмыслить мир с позиций

1 Spiro M. Religion: problems of definition and explanation // Anthropological approaches to the study of religion. London, 1966. P. 85-87.

108 Религиоведческие исследования. 2 (16). 2017.

doi:10.23761/rrs2017-16.108-120

некой трансцендентной реальности. Однако, немного перефразируя Т. Лукмана, можно сказать, что со сферой нумизного социальная наука никак не сообщается1. А потому в данной работе мы будем придерживаться функционального подхода к пониманию религии как наиболее перспективного для анализа ее социального значения.

Говоря о функциях религии в обществе, невозможно не обратить внимания на ее схожесть с таким феноменом социальной жизни, как идеология. На сходство этих двух феноменов указывали Э. Дюркгейм, Д. Белл, Р. Арон и многие другие мыслители. В частности, создатель теории гегемонии А. Грамши утверждает: «религия представляет собой идеологию, наиболее устойчивую и распространенную идеологию».2 Кроме того, оба этих термина настолько многозначны, что их неоднократно предлагали исключить из научного словоупотребления. К примеру, У. К. Смит в своей работе 1962 г. «Смысл и цель религии» («The meaning and the end of religion») утверждает, что понятие религии должно быть отброшено (интересно, что примерно в те же годы начинают создаваться различные концепции деидеологизации, в частности, в 1960 г. Д. Белл пишет свою знаменитую работу «Конец идеологии»). Интересна концепция Т. Фицджеральда, предлагавшего вместо термина «религия» говорить об «идеологиях порядка» (ideologies of order). Фицджеральд утверждал, что само понятие религии основано на просвещенческой философии и христианской теологии3. Религия, по его мнению, обладает «мистифицирующей функцией в

1 Luckmann T. The invisible religion: the problem of religion in modern society. N. Y., 1967. P. 43

2 Грамши А. Тюремные тетради. М., 1991. C. 80.

3 Fitzgerald T. The ideology of religious studies. Oxford, 2000. P. 1.

западной либеральной капиталистической идеологии»1. Однако стоит понимать, что понятие идеологии не менее широкое и туманное, к примеру, Д. Маклеллан называл его «самым неуловимым концептом во всей социальной науке»2.

Несмотря на то, что и религия, и идеология являются крайне многозначными терминами, мы все-таки можем проанализировать сходства и различия данных феноменов. В целом, идеологию, как и религию (в функциональном аспекте) можно понимать как определенный тип духовной деятельности и, одновременно, часть общественного сознания, этой деятельностью производимую. Схожесть идеологии и религии проявляется в наличии у них общих социальной функций, первой из которых следует назвать интеграционно-сегрегационную (иногда ее еще называют консолидирующей функцией). И идеология, и религия в равной степени способны объединять некие группы и в то же время выделять их, отделять от других, формируя тем самым общественную структуру. Стоит отметить, что важным консолидирующим фактором может являться не только религия или идеология, но и, к примеру, мораль, и наличие общего культурного пространства в целом. Так, к примеру, С. Хантингтон утверждает, что в современном мире культурные различия значат гораздо больше политических, идеологических и даже экономических3. Впрочем, стоит отметить, что проводимая многими европейскими странами политика мультикультурализма исходила из прямо противоположного допущения о том, что культурные различия могут быть нивелированы наличием общих политических, идеологических интересов и ценностей.

1 Ibid. p. 6.

2 McLellan D. Ideology. Minneapolis, 1986. P. 1.

3 Хантингтон С. Столкновение цивилизаций. М. 2003. C. 17.

В современной России часто говорят о необходимости консолидации общества, поиске или конструировании так называемой «национальной идеи». Важно понимать, что на роль подобной идеи могут претендовать и религия, и идеология, и другие формы духовной деятельности. Следует помнить, что, когда речь идет о дезинтегрированности общества, о необходимости поиска общенациональных ценностей,речьвовсенеобязательноидетопоискеидеологии или о насаждении религии. Также важно, что для успешной интеграции общества или группы вовсе необязательно навязывать тотальное единомыслие. Именно так поступают тоталитарные режимы. В их случае консолидация связана не с вопросом построения личных эмоциональных связей, а лишь с необходимостью того, чтобы нация выступала в качестве единой силы. В эмоциональном же отношении люди все больше отчуждаются друг от друга, что приводит к формированию так называемого «атомизированного» индивида. Таким образом, наличие общих ценностей вовсе не равносильно тотальному навязанному единомыслию.

Кроме того, как мы уже сказали, мы не можем оценить способность идеологии или религии объединять индивидов как однозначно общественно-полезную — консолидация чаще всего неминуемо связана с сегрегацией, и, кроме того, данные формы духовной деятельности способны с одинаковым успехом объединить как ту или иную нацию, так и, к примеру, террористические организации.

Религия и идеология объединяют людей не просто так, а для определенной деятельности, направленной на достижение поставленных целей. Этим они выполняют мотивационную, мобилизующую функцию, и именно в этом проявляется их активная социальная роль, практическая направленность. Мотивируя людей на те или иные поступки, религия и идеология становятся важными

социальными силами, превращают идеи в «рычаги социального воздействия».

Еще одно важное сходство религии с идеологией связано с их способностью устранять дефицит жизненных смыслов, «заполнять пустоту в человеческой душе», иными словами, выполнять важные психологические (компенсаторные) функции. А.А. Трунов указывает, что человек является единственным существом на земле, которое «питается» смыслами и реализует их в процессе своей деятельности»1, рассматривая, таким образом, философию, религию и идеологию как «своеобразные смысловые домены, обусловливающие направление и специфику человеческой деятельности в различные исторические эпохи». Многие мыслители (например, Д. Белл, Р. Арон и др.) подчеркивали, что именно в этом отношении идеология очень близка с религией. Р. Арон даже называет идеологию «светской религией», утверждая, что последняя появляется тогда, когда верить в Бога становится уже невозможно, а интеллектуалы заменяют «древние догматы суррогатом, приемлемым для ученых».2 Продуцируя различного рода ценности, смыслы, идеалы и духовные ориентиры, эти два вида духовной деятельности активно участвуют в формировании мировоззрения, выполняя тем самым воспитательную функцию (функцию социализации).

Если говорить о способности данных форм сознания выполнять познавательную функцию, а, следовательно, и

0 соотношении их с наукой, то и здесь можно обнаружить много общего. И идеология, и религия в отличие от науки содержат в себе иррациональную компоненту: миф, утопию. В каждой из них немалую роль играет вера. Они могут и вовсе выдвигать положения, лежащие за пределами логического понимания. Многие мыслители указывали на это сходство

1 Трунов А.А. Человек, обретающий смыслы». LAP., 2017. C. 2-3.

2 Арон Р. Опиум для интеллигенции. Мюнхен, 1960. C. 203.

между ними, а К. Маркс, говоря об этих их свойствах, часто и вовсе их отождествляет. Более того, как известно, наука говорит на языке верифицируемых (фальсифицируемых) суждений истины, которые могут быть истинными или ложными. Она стремится освободиться от различного рода ценностных суждений, представляющих собой мотивационный выбор субъекта и не подвергающихся процедурам проверки на истинность (см., например, М. Вебер «Смысл свободы от оценки в социологической и экономической науке» 1). Суждения ценности могут быть общезначимыми и даже общеобязательными, но это не делает их истинными или ложными в гносеологическом истолковании. Данный тип суждений составляет важнейшую часть религиозного и идеологического сознания, без которой данные формы деятельности не могут существовать. К примеру, в христианстве важную роль играют понятия добра и зла, праведности, грешности и т.д. А в основе такой идеологии как марксизм лежит набор ценностных приоритетов, в котором ценности справедливости и равенства занимают доминирующее положение, подчиняя себе ценности свободы, инновации и другие. Стоит отметить, что идеологическая доктрина не сводится к подобным моральным постулатам. В отличие от чистой этики она предполагает не только манифестацию ценностных предпочтений, но и их утверждение в качестве доминирующих регуляторов общественной жизни. Главная ее цель состоит в том, чтобы сконструировать формы социального устройства, соответствующие принятым ценностным приоритетам.

Схожесть религии с идеологией связана с тем, что последняя во многом выступает наследницей первой. Религии существовали задолго до формирования идеологии

1 Вебер М. Смысл «свободы от оценки» в социологической и экономической науке// Избранные произведения. М.,1990.

в качестве самостоятельной формы духовной деятельности, которое произошло только Новое время. Стоит отметить, что существует точка зрения (например, в рамках марксистского учения), утверждающая, что идеология появляется в обществе одновременно с возникновением в нем властных отношений, однако, мы считаем, что в данном случае речь идет скорее о протоидеологических формах. В доиндустриальных обществах ключевую роль в поддержании легитимности политической власти играла религия наряду с традициями и обычаями. К примеру, законы Ману являются религиозным памятником, однако, в то же время они содержат в себе обоснование сложившейся к тому моменту кастовой системы. В большинстве случаев протоидеологическое сознание до буржуазного общества существовало в качестве части религиозного, однако, все-таки это не всегда было только так. К примеру, идеологические элементы можно найти в работах различных философов. В этом смысле, в качестве идеологических памятников иногда рассматривается «Государство» Платона, «Государь» Н. Макиавелли и др. Также следует отметить, что содержание религиозного сознания не исчерпывалось протоидеологическими формами — например, путем создания религиозных мифов люди объясняли окружающую их физическую реальность. В то время как идеология создает социальные мифы, стремясь осмыслить реальность политическую.

Именно в Новое время произошли важные социальные перемены, приведшие к становлению идеологии в качестве отдельной самостоятельной формы духовной деятельности. Развитие производственных отношений, возникновение науки и научного мировоззрения, распространение образования привели к падению авторитета религии. Церковь лишилась своей духовной монополии, что

способствовало развитию свободы выражения различных точек зрения, свободы мысли. Религия и традиция перестают быть достаточным основанием для легитимации власти. В конечном итоге именно процесс отделения церкви от государства привел к тому, что идеология смогла отделиться от религии.

В тот период, когда в европейских странах происходили буржуазные революции, означавшие разрыв с традиционным укладом, возникла потребность в возможности влиять на поведение людей путем воздействия на их сознание, мотивировать их к действиям в нужном направлении, а также в разработке концепций, которые бы предлагали объяснение происходящих перемен.

Формой духовной деятельности, получивший наибольший авторитет, становится наука. Если раньше религия, чтобы обосновать тот или иной социальный уклад апеллировала к сверхъестественным силам, то теперь идеология стала апеллировать в первую очередь к научным (или псевдонаучным) данным, чтобы обосновать себя. Стоит отметить, что идеология до сих пор сохранила способность апеллировать и к вере в сверхъестественное, а религия до сих пор играет важную роль на политической арене мира. В таком случае следует говорить о некой смешанной форме сознания — религиозной идеологии. Чтобы понять суть этого феномена важно уяснить отношения идеологии и религии с политикой.

Большинство исследователей сходятся в убеждении, что идеология имманентно, сущностно связана с политикой (существует даже определение идеологии в качестве любого вида пересечения между системами верований и политической властью).1 Действительно, идеология всегда политична по своей природе, она всегда предлагает вариант некоего «хорошего» устройства общества. Таким 1 Seliger M. Ideology and Politics. London ,1976. P. 11.

образом, наше понимание идеологии и ее отношений с религией напрямую зависит от того, каким образом мы определяем политику. Демаркация политического и неполитического является сложной и неоднозначной проблемой, вызывающей жаркие дискуссии среди социальных исследователей. В данной работе политику предлагается рассматривать в качестве определенного вида общественного производства, подразумевающего не только создание «форм общения людей», связей и отношений между ними, но и их властную регуляцию. Мы будем исходить из представления о том, что существуют два различных типа социального управления, первым из которых является административная деятельность, задачей которой является создание и регуляция связей в несамодостаточных человеческих коллективах (например, управление заводом), а вторым, собственно, деятельность политическая, создающая и регулирующая связи в самодостаточных человеческих коллективах (государствах и надгосударственных образованиях).

Будучи самостоятельной частью общественной жизни, типологически отличной от других образующих социальной структуры, политика вступает с ними в отношения композиционного пересечения, придавая политическое значение любым общественным проблемам, используемыми как повод для политического противоборства(включаясюдарелигиознуюпроблематику). К. Шмитт акцентировал способность политики проникать в другие сферы социальной жизни: «политическое может извлекать свою силу из различных сфер человеческой жизни, из религиозных, экономических, моральных и иных противоположностей; политическое не означает никакой собственной предметной области, но только степень интенсивности ассоциации или диссоциации людей,

мотивы которыхмогутбыть религиозными,национальными (в этническом или в культурном смысле), хозяйственными или же мотивами иного рода, и в разные периоды они влекут за собой разные соединения и разъединения» 1. Нельзя не упомянуть идеи М. Фуко, который утверждал, что вся наша жизнь пронизана политической властью, что политика связана не только с функционированием государства, а незаметно вплетена в частную жизнь людей и малейшие ее проявления2. Правда, стоит отметить, что сам Фуко термин «идеология» в этом контексте практически не использует, предпочитая говорить о политическом «дискурсе».

Таким образом, граница между идеологическим и неидеологическим содержанием общественного сознания совпадает с границей между политическим и неполитическим в нем. Автору представляется верным утверждение, что не все факторы духовной жизни, вовлеченные в политический дискурс, являются идеологическими по своей сути. Представление о том, что политическое способно утверждать себя во всех сферах общественной деятельности не должно приводить к сомнениям в наличии у него собственного предметного поля. А потому представляется возможным различать собственно политические компоненты общественного сознания и неполитические по своей природе, а лишь используемые в политическом противоборстве. Так, в политическую борьбу могут вовлекаться религиозные по своей сути знаково-символические объекты, однако, зачастую речь идет лишь о ситуативном их применении, а не о том, что они политичны по своей природе.

Таким образом, хотя религия является важной частью политической системы современного мира, представляется,

1 Шмитт К. Понятие политического // Социология власти. 2011. №8. С. 182.

2 См. Фуко М. Надзирать и наказывать. Рождение тюрьмы. М.,1999.

что ее связь с политикой не является имманентной, сущностной. Когда религиозные компоненты вовлекаются в политическую борьбу, речь идет уже не о религии как таковой, а об особой форме синтеза данных форм духовной деятельности — религиозной идеологии. Религиозную идеологию необходимо отличать от религии, учитывая, что последняя необязательно обладает политической сущностью сама по себе, а определяется тем, что осмысливает мир с позиций виртуальной трансцендентной реальности. Идеология же может, как отсылать к представлению о подобной реальности, так и обходиться без этого, существовать в религиозных и в светских формах. При этом она всегда служит достижению реальных политических целей людей, ее определяющей функцией является легитимация того или иного социально-экономического и общественно-политического режима или программ его изменения.

Таким образом, понятия идеологии и религии являются одними из самых сложных в социальных науках. Примерно в одно и то же время появлялись концепции, предлагавшие отказаться от использования данных терминов ввиду их многозначности. Как формы общественного сознания идеология и религия представляют собой важные звенья культуры. Они обе могут участвовать в приобщении людей к высоким ценностям и идеалам. Идеология во многом является наследницей религии и до сих пор можно найти множество сходств в их механизмах воздействия на массовое и индивидуальное сознание Главным институтом поддержки религии является церковь, институтом поддержки идеологии — различные политические организации (политические партии, государство и т. д.). При этом церковь как социальный институт во многих странах стремится активно влиять на политический

процесс. Социальная роль религии и идеологии в современном общества схожа. Религия выполняла и выполняет многие функции идеологии: компенсаторную, консолидирующую, мотивационную, воспитательную, познавательную и даже функцию легитимации политического режима. Также идеология и религия могут содержать общие постулаты. Обе эти формы сознания не соответствуют критериям научности, в том числе потому, что включают в свой состав неверифицируемые ценностные постулаты, хотя в условиях современности и стремятся использовать научные (и псевдонаучные) данные в целях собственного обоснования.

Тем не менее, несмотря на общностьсоциальных функций и схожесть некоторых характеристик, религия и идеология в смысловом отношении представляют собой разные формы духовной деятельности. Важнейшее их отличие друг от друга выражается в имманентной, сущностной связи идеологии с политикой, в то время как религия ситуативно вовлекается в политический процесс (автор склоняется к точке зрения, что не все содержание религии политично). При этом граница между идеологическим и неидеологическим в общественном сознании будет зависеть от того, где мы проводим демаркационную линию между его политическим и неполитическим содержанием. Несмотря на то, что религия способна выполнять функцию легитимации определенного политико-правового режима, эта функция остается для нее побочной, а не определяющей, как в случае идеологии. Главным же признаком религиозного сознания является то, что оно осмысливает мир с позиций виртуальной трансцендентной реальности. В то время как идеологии могут и опираться на представления об опыте сакрального, сверхъестественного, и обходиться без них. В целом, становление идеологии

в качестве отдельной части общественного сознания не означает, что религия уходит с мировой политической арены. Во многих современных обществах она до сих пор играет важную, в том числе политическую, роль. В таких случаях говорят о «религиозной идеологии».

Религия или идеология? — Киевская Русь

1

Мы живем в эпоху торжества идеологий — ужасное слово, возникшее, в сущности, совсем недавно и уже почти непоправимо отравившее наш мир, нашу жизнь. Что такое идеология? Это учение или теория, не только выдающая себя за абсолютную и всеобъемлющую истину, но и предписывающая человеку определенное поведение, действие. На глубине идеология — это, конечно, эрзац, подмена религии. Но разница, и огромная разница, между религией и идеологией в том, что религия, вера — это всегда нечто очень личное, невозможное без глубокого личного и внутреннего опыта, тогда как идеология, всякая идеология, начинает с того, что просто все личное отрицает и отвергает как ненужное.

Религия — призыв верить — всегда обращена к человеку. Идеология всегда обращена к массе, коллективу, в пределе к народу, к классу, человечеству. Цель, сущность религии — в том, чтобы, найдя Бога, человек нашел бы себя, стал собой. Цель и сущность идеологии — в том, чтобы подчинить себе без остатка человека, чтобы человек стал исполнителем и слугой идеологии. Религия говорит: «Какая польза человеку, если он весь мир приобретет, а душе своей повредит?» (Мф. 16: 26). Идеология говорит: нужно весь мир приобрести для осуществления идеологии. Религия в другом человеке призывает видеть ближнего; идеология всегда направлена на дальних, безличных, отвлеченных людей.

Повторяю: мы живем в эпоху торжества идеологий, их страшного владычества над людьми. В одном только нашем веке — а ему всего семьдесят лет — погибли миллионы, миллиарды людей во имя отвлеченных идеологий, во имя призрачных идеологий. И нет у человека сегодня более спешной и насущной задачи, как отвержение и развенчание именно этого идеологического засилья, тирании над человеком идеологий.

Но исполнить эту задачу можно только, если удастся над всеми идеологиями поставить как всех их превышающую и ограничивающую идею личности, а это значит — живого, конкретного, единственного и неповторимого человека. Закат религии и торжество идеологии привели к почти полному отмиранию идеи личности и стоящего за нею опыта. Опыт же этот, конечно, в первооснове своей религиозный. Только в религии, только из религии возможна идея личности — вот чего не понимают, не могут, не хотят понять современные люди, все жаждущие спасения от той или иной идеологии.

Мне скажут, что сама религия в эпоху своего торжества в истории очень часто попирала идею личности, что сам принцип прав личности, свобод и т.д. родился в борьбе с религией. Отчасти это правда. Но правду эту нужно понять во всей ее сложности.

Да, конечно, Христа распяли религиозные люди. Но распяли-то они Его за то как раз, что Он изобличил их религиозность как религиозность ложную, или, говоря нашим современным языком, изобличил их за превращение религии как раз в идеологию. Ибо весь смысл конфликта Христа с теми, кто распял Его, сводился к одному. Он, Христос, человека поставил выше всего, сделал его, и только его, предметом любви, предметом как бы абсолютного внимания. А враги Христа от религии хотели порядка, спасения Родины, самодовольства — чего угодно, и ради всего этого требовали слепого подчинения безличным законам.

Обо всем этом Христос не сказал ни слова. Как не сказал Он ни слова о государстве, обществе, истории, культуре — обо всем том, что извечно составляет предмет всех идеологий. Его внимание все время было обращено на живых людей, окружавших Его. Но Он даже не говорил об их правах. Он всего лишь только обратил на них свою любовь, участие, сострадание, интерес. И вот за это, за то, что Он живого человека поставил над всем в мире, Он и был осужден. Но в этом осуждении — и это пора понять — переродилась и сама религия. Из идеологии она стала живой силой, и над миром навсегда воцарилась идея личности.

Потом, в истории, и само христианство — это надо признать — слишком часто вырождалось в идеологию, требовало себе слепого подчинения, служило побочным целям… Но все же не во всем этом его сущность. А сущность его — в евангельском образе Христа, в образе человека, обращенного к другому человеку, в нем видящего ближнего, в нем полагающего цель и смысл жизни.

И нет в истории человечества другого обоснования личности. Нет ее в великой и глубокой греческой философии, нет ее в Риме, создавшем идею права, но раба не считавшего человеком. И конечно, нет этой идеи личности ни в одной современной идеологии, занятой всегда человечеством, но ради человечества преспокойно уничтожающей миллионы людей.

Я утверждаю, что идея личности религиозна, потому что очевидно: если нет ее высшего корня, если человек не «сверху», а «снизу», если он всего лишь только мимолетное явление, то тогда, действительно, нечего о нем особенно волноваться, и над миром царит тогда только закон больших чисел. Тогда — и к этому мы скоро придем — уродов, и больных, и старых нужно уничтожать, тогда заботиться нужно только об естественном подборе. Тогда знаменитая «слезинка ребенка» у Достоевского есть бессмысленная сентиментальность.

Очень просто сказать это можно так: если нет Бога, то, в сущности, нет и человека. А есть только люди — безличная масса, о животном благополучии которой и заботится идеология, не считаясь с расходами. Вот в таком страшном идеологическом мире, в мире массы, классов, коллективов, мы сейчас и живем.

И об этом нужно думать, этому нужно ужаснуться, пока не поздно. Пока еще не заменена живая личность простым порядковым номером. Пока не стал еще человек действительно только «винтиком» все более сложной, все более огромной машины. Вопрос о религии сейчас — это прежде всего и превыше всего вопрос именно о личности, поэтому к этому важнейшему из всех современных вопросов мы и вернемся в следующих наших беседах.

2

Я говорил, что понятие личности может быть обосновано только в религиозном миросозерцании. Я говорил также, что вне этого понятия, признания, интуиции личности все современные заботы о человечестве в целом оказываются призрачными и обречены на неудачу.

Между тем даже те — увы, все более и более немногие, — кто отстаивает человеческую личность и борется за ее права, как будто уже не могут или не хотят видеть ее связи с религиозным учением и часто даже стараются как бы отмежеваться от религии.

Вот в последние годы много говорили, пока грубым насилием не было установлено молчание, о «социализме с человеческим лицом», и говорили, по всей вероятности, вполне искренне. Но можно и совсем не риторически, совсем не коварно задать вопрос: «А почему, собственно, у социализма должно быть человеческое лицо?» И что, собственно, кроется за этим с виду красивым словосочетанием?

Мне кажется, что те, кто это словосочетание употребляет, даже не чувствуют всей его внутренней парадоксальности; ведь лицо — это как раз нечто предельно личное, индивидуальное, это — лик, личность. Нет лица вообще, есть мое, твое, его лицо. А ведь социализм как раз всегда принципиально, научно общее ставит над частным, над личным, над индивидуальным. Он не только утверждает, что человек живет в обществе с другими людьми, что самоочевидно, но именно сводит человека к этому общему, обрекает его почти на полную зависимость от класса, нации, расы и общества и так далее. И я повторяю, что в любой перспективе, кроме религиозной, это сведение неизбежно, ибо в пределах материалистического, атеистического мировоззрения совершенно невозможно доказать, почему собственно личность как таковая, лицо, отдельный человек имеют вообще какую-то особую ценность и какие-то прирожденные права. В атеистическом мировоззрении все эти права человек получает от общества, которое априори есть ценность высшая, в этом мировоззрении — неужели это еще нужно доказывать? — не общество существует для человека, а человек для общества.

Сейчас некоторые благодушные, благонамеренные и по-своему героические люди пытаются доказать, например, что для самого общества и для его целей полезны и свобода, и большее уважение к личности. При свободе и производство станет лучше, и наука будет развиваться быстрее, и всяческих оппозиций станет меньше. Но и тут, очевидно, и свобода, и личность продолжают мыслиться только исключительно с точки зрения пользы общества. Но и из этого подхода, сколь благородными чувствами он бы ни определялся, ничего в конце концов не выйдет. Любой крестьянин знает, что, если лошадь не накормить и не дать ей отдохнуть, она перестанет работать.

Утилитарное обоснование свободы и личности не только не достаточно, но оно на деле попросту человека не достойно, ибо конечная ценность человека здесь определяется только его пользой для коллектива, его как бы продуктивностью: дайте немножко свободы, чтобы он лучше продуцировал, дайте ему меньше бояться — и он станет полезнее, — тут все еще остается этот кошмарный миф о полезном члене общества, ради которого миллионы людей сидели и сидят в исправительно-трудовых лагерях. Из пользы, из общества, из коллектива никакой личности, никаких настоящих прав не выведешь, эти права мыслимы, если признать личность абсолютной ценностью, а абсолют — это по-латыни то, что не зависит ни от чего другого и ни к чему другому не сводимо.

Признать каждого человека абсолютной ценностью — это не только дать ему какие-то не зависящие от общества права, но — и это неизмеримо важнее — лишить абсолютного значения все остальное в мире, и прежде всего как раз само общество. Это значит поставить вниз головой все наши привычные представления, и это значит, наконец, признать человека выделяющимся из простого природного порядка, признать его существом высшим. А это про человека говорит только религия, научно вывести этого нельзя. В это можно только верить.

Не случайно, конечно, яростный ненавистник христианства Ницше восклицал: «Любовь к ближнему мы заменим любовью к дальнему!». Дальний — это никто, дальний — это кого не видишь, это какой-то собирательный, еще не существующий человек. А ближний, по Евангелию, — это тот, кто рядом со мной, это его единственное лицо, это всегда живое, конкретное и единичное. И так же, конечно, не случайно, что все то в мире, все философии, идеологии и программы, которые направлены к дальнему, общему, коллективному, так люто ненавидят религию и всегда, по некоему непреложному закону, борются с ней. Они знают, конечно, что выкорчевать религию — это и значит уничтожить понемногу и личность. Потому им страшны не те, кто декламирует о свободе и правах, а те, кто верит в божественный дух и бессмертную душу, кого поэтому не сведешь просто ни к какой земной пользе.

«Какая польза человеку, если он весь мир приобретет, а душе своей повредит?» (Мф. 16:26). Пока звучат эти слова на земле, пока помнят люди ту парадоксальную евангельскую арифметику, по которой один всегда ценнее и важнее девяноста девяти, не удастся уничтожить человеческую личность, не удастся, следовательно, и построить до конца уже коллективизированного человечества, которое свое рабство назовет свободой, свое подчинение безличной пользе — правами, свою тюрьму — земным раем.

Как страшно, что столь многие не понимают еще, что тоталитаризму во всех его видах противостоит на нашей земле только одно — вера в Бога, сотворившего человека по образу Своему и по подобию, призвавшего его к свободе и к вечности, — это, и ничто другое. Спор нашей эпохи — спор религиозный и спор о религии; не понимать этого, не видеть связи всех страшных проблем современности с глубинами религиозного миросозерцания — это то же самое, что прятать голову по подобию страуса под крыло. Дальний или ближний? Человек или человечество? С чего начать, во имя чего творить? — Вот вопросы, на которые рано или поздно, но придется всему человечеству ответить.

4. Религия и идеология в пространстве большого модерна – Eurasia House / Евразийский Дом

    На протяжении ХХ века миру было явлено огромное разнообразие различных идеологических концепций, которым посвящены горы книг социологических и политологических исследований. Однако далеко не каждая из этих концепции даже претендующая на звание называться идеологией является таковой. Идеология в своем самом широком смысле это по сути мировоззрение, через призму которого человек и общество формируют настоящие и планируют будущее. Однако очень часто можно столкнутся с представлением об идеологии как о творческом акте отдельного человека или в крайнем случае небольшой группы лиц, которые огнем и мечом навязывают свой взгляд на мир обществу. Не смотря на то, что такая точка зрения хоть и получила очень широкое распространение, но такой подход ведет к извращению понятия идеологии его опошлению и в конечном итоге к низведению до уровня набора манипулятивных элементов, которые получили широкое распространение в СМИ и маркетинге. Если говорить по большому счету, то ни какая идеология в изначальном смысле своего значения не может быть сконструирована и создана даже самым выдающимся и самым гениальным мыслителем. Идеология — это всегда сотворчество, это всегда коллективный акт социального и интеллектуального сотрудничества большого числа людей, которые принимают определенную точку зрения на мир и общество или отрицают ее, а по сути объединяются  на платформе того или иного полюса базовой социальной дихотомии.

   Пожалуй первой и наиболее выдающейся идеологией всех времен однозначно можно определить христианство. Не смотря на то, что это религиозная доктрина, однако сам процесс формирования христианства происходил именно как процесс становления и развития идеологии. Неудивительно, что по его образу и подобию во многом в дальнейшем формировались многие идеологические концепции. Начиная с самого процесса основания, которое было реализовано как акт коллективного творчества учеников Христа, которые свидетельствовали в меру своего понимания от услышанного о его жизни и его идеях, эта религия создавала условия постоянного творческого поиска, диалога с богом и обществом о перспективах его развития. Глубочайшая перемена во всей системе взглядов, которая была заложена в христианстве в момент своего основания, основана не на авторском тексте основателя религиозной доктрины, а на свидетельствах его учеников, на той творческой интерпретации, которую они вкладывали в понимание его идей. Исключение прямого авторства, перенос центра учения в формат свидетельствования и личной интерпретации, изначально ставил христианство в формат живого учения, которое неразрывно связано с деятельностью апостолов, а по сути всех верующих, акцентируя внимание на живом духовном творчестве на котором Христос основал свою церковь. Именно из этой глубины в последующем возникли протестантизм и идеи Реформации ставшие основой для развития современной цивилизации по технологическому пути развития. Такое положение дел изначально открывало возможность для наличия мощного творческого импульса, для живого духовного творчества каждого, кто выбирал для себя пространство христианства и кто искал в этом духовном пространстве ответы на вызовы окружающего мира. То невероятное разнообразие протестантских церквей, которое сейчас наблюдается в мире и особенно в США наглядное тому подтверждение. Наличие чудесного, религиозного компонента в христианстве, ни коем образом не исключает компонента идеологического. Если следовать логике Карла Шмидтта, который утверждал что «все значимые понятия современной теории государства являются секуляризованными богословскими концепциями», это относится в первую очередь к идеологии. По его мнению идеология является секуляризованной формой богословия. Она стремиться предложить целостный, мировоззренческий взгляд на мир. В этом плане идеология выступает как «светская религия».  В определенном смысле резкий рост политизации исламского мира и активного участия ислама в политике так же связан с схожими механизмами. Отсутствие в исламе института церкви и собственно духовенства в западном понимании этого слова, ведет к отсутствию общеобязательной догматизированной регламентации. Именно это открывает большие возможности для политизации ислама и формирования на его основе политических течений разного толка. Имеющие религиозное образование  улемы, имеют право только толковать и комментировать Коран и хадисы.  Это приводит к возникновению принципиальных противоречий в трактовке священной книги мусульман и как следствие формирует возможности для создания различных идеологических концепций на основе ислама. Тот всплеск политической активности в исламском мире, который наблюдается в настоящее наглядное тому подтверждение.  Казавшаяся до недавнего времени неизбежная глобальная секуляризация не только не получила развития, а совсем наоборот, пошла на спад и только в странах Западной Европы этот процесс продолжается и религия все больше исключается из общественной жизни.

   Довольно показательно, что деидеологизация западного общества происходила практически одновременно с его секуляризацией. Западным интеллектуалам были одинаковы неприемлемы меттанарративы как идеологии, так и религии. Этот процесс в философском плане обусловлен философией постмодернизма. Постмодернизм проявил себя не просто одним из  философских учений, он проявил себя как широкий  «дискурс», затрагивающий практически все сферы жизни общества. Он оказал влияние не только на философию, но и  литературу, театр, кино и т. п. Популярность постмодернизма во многом была вызвана его направленностью на преодоление тоталитаризма. Тот ужас, который пережил мир в ходе Второй мировой войны  и которая во многом оправдывалась идеологическими мотивами, стал основой для такой популярности. Идейные вдохновители постмодернизма стремились исключить из жизни общества все источники тоталитаризма. И естественно в первую очередь под критику постмодернизма попали религия и идеология. Ирония истории заключается в том, что борцы с идеологией в конечном итоге создали собственную идеологию на базе тотального релятивизма. Для идеологов постмодернизма идеология была «культурным программным обеспечением (software)», благодаря этому понятие идеологии стало восприниматься обществом более нейтрально и описательно, утрачивая свою мировоззренческую основу и становясь применимым к широкому кругу социальных явлений. Итогом такой профанации понятия идеологии стало восприятие идеологии как атрибута маркетинга в результате чего каждая мелкая фирма стала заявлять о своей особой идеологии. Из философской категории идеология превратилась в категорию социологическую.

    Довольно часто можно встретить точку зрения о том, что идеология это исключительно порождение эпохи модерна.  Однако при более обстоятельном рассмотрения этого вопроса становится понятно, что до эпохи Просвещения все социально-политические воззрения, которые в настоящее время называют идеологией, имели богословские формы. По вполне понятным историческим причинам богословие, в период предмодерна заключало в себе то, что можно назвать предидеологиями, или протоидеологиями. Они объединяли в себе политические и социальные ожидания различных слоев общества, оформляя их в богословские формы. В определенном смысле противоречия между протоконсерватизмом и протолиберализмом в Церкви, можно проследить начиная уже с апостольских времен. В качестве примера можно привести дискуссию по вопросу, следует ли ученикам Христа,  оставаться ограниченной общиной или необходимо идти в языческий мир. Позиция  апостола Павла, который считал что нельзя замыкаться только в пределах закрытой общины, одержал победу, и христианство стало мировой религией. В апостольскую эпоху христианство в полной мере продемонстрировало свой потенциал открытости, даже с риском для целостности уже существующей общины и которые отдельные западные авторы определяют как проявление либерализма, хотя по своему содержанию сейчас бы это религиозное движение скорее бы определили как леворадикальное. Однако после того как Церковь объединилась с административными структурами Римской империи, она в значительной степени эту открытость утратила, и в ней возобладало «консервативное» начало. По меткому замечанию Генри Чедвика, для Церкви «это был по-настоящему экстраординарный шаг — от того, чтобы быть воплощением контр-культуры, к… воплощению консервативной социальной силы»

    Для более обстоятельного понимания того, как в современной западной социологии формируется проблема взаимоотношения идеологии и религии имеет смысл обратиться к дискуссии, которая в свое время развернулась по этой проблематике в американской социологии и политологии. Американские политологи Филипп Конверс и Энтони Даунс, полностью в соответствии с либеральными идеологическими взглядами, предложили рассматривать идеологию в двоичной системе либерализма — консерватизма. По своему изначальному содержанию эта идеологическая матрица должна была обосновывать существующую  американскую политическую систему с двумя основными партиями.  Сформулировав  основную идеологическую дихотомию общества исключительно в рамках либеральной идеологии они создали довольно простую картину, которая в определенном смысле полезна  при изучении взаимосвязи между глобальными идеологиями и богословием.  В определенном смысле эта дискуссия проецируется на всю проблему взаимодействия религии  малого модерна с его составляющими как либерализмом, так и социализмом. С этой позиции либерализм и консерватизм могут быть соотнесены с двумя особенностями человеческой природы, которые могут проявляться по отношению к любой из частей базовой социальной дихотомии и имеют скорее конгитивную природу, чем социологическую.  В данном случае рассматриваются два типа личности. Первый – открытый тип связанный  с стремлением к творчеству и новациям. Второй тип – закрытый и нацеленный на сохранение прежних порядков и устоев. Эти подходы имеют по мнению авторов концепции, свое выражение в христианской антропологии, которые реализуются в двух вариантах позиции личности: пессимистической и оптимистистической. Эти позиции можно связать с богословскими позициями Блаженного Августина и Фомы Аквинского. Августин рассматривал человеческую природу как глубоко поврежденную грехом и неспособную осуществлять свою деятельность в надлежащем порядке и посему для своей нормально деятельности, ей необходимо вмешательство божественной благодати. В свою очередь Фома признавал влияние первородного греха на человеческую природу, однако он считал эту природу более целостной и способной действовать в соответствии с естественным законом. Крайней формой отрицания пессимизма Августина стала антропология Просвещения, которая пронизана оптимизм на счет природы человека и его созидательных возможностей. В основе двух этих антропологических парадигм по их мнению лежит вопрос о свободе, основной и самой любимой философской проблеме либералов. Суть оптимистичной  антропологией заключается в том, что, несмотря на несовершенство человеческой природы, люди могут воспользоваться своей свободой себе и другим во благо. Те злоупотребления свободой которые имеются в обществе проистекают из самой природы свободы. Из этого следует, что свобода не может быть свободой как фундаментальным феноменом лежащим в основе общества, если это изначально не подразумевает возможности злоупотреблений, как свет невозможно понять без тьмы. Поэтому злоупотребления свободой не могут отменить свободу как таковую, она была, есть и будет, а злоупотребления это досадные издержки жизни человеческого социума. Пессимистичная антропология смотрит на человеческую свободу с подозрением и видит именно в ней самой источник зла.  Однако если пытаться решить проблему зла с этих позиций, то это можно сделать только ограничивая свободу как таковую. В данном случае ссылка на греховность человеческой природы выступает в качестве предлога для введения ограничений на свободу.  

   В практическом плане пессимистичная антропология способствует созданию различных форм принуждения, направленных на исправление поведения человека и его взглядов на мир и общество через насилие. На основе такой антропологической модели, Церковь, вместо того, чтобы смягчать негативные воздействия на общество и преодолевать конфликт   между консерватизмом и либерализмом, сама попадает в ловушку этой дихотомии и принимает одну из  сторон. В этом по их мнению и заключается идеологизация Церкви.

   Нет ничего удивительного в том, что идеология во многом имитирует богословие и использует коммуникативные инструменты Церкви. Освободившись от Церкви идеология сама стала оказывать на нее влияние.  Начиная с XVIII века Церкви, как на Западе, так и на Востоке, оказались под непрерывным давлением со стороны различных идеологических концепций и доктрин.  Это было связано с тем, что Церковь не желала оставлять свое присутствие в политической сфере. Однако это приводило к многочисленным искажениям религиозной цели и миссии. Как справедливо заметил Дэррил Харт: «Где христиане пытались использовать свою веру ради политических целей, они, как правило, искажали христианство». Идеологизированное богословие часто приводило к искажениям и  во многом оказалось подчиненным новым правилам, продиктованным идеологией.

     В определенном смысле идеология в течении ХХ века стремилось выполнять роль религии в традиционных обществах и во многом представляла собой механизм адаптации к изменчивости окружающей среды. Если углубиться в еще более далекую, дохристианскую историю, то для аграрных сообществ, самым непосредственным образом зависящих от капризов природы, стабильность окружающей среды была важнейшей задачей, и решалась эта задача через коммуникацию с богами. Так в древнем Египте если Нил разлился вовремя и половодье было сильным, то можно было ожидать хороший урожай, а значит боги довольны людьми и мир остается стабильным и дружелюбным.  Если разлива Нила не произошло, то не будет урожая, будет голод и смерть, а значит боги недовольны людьми и необходимо как-то восстановить с ними отношения, для того, чтобы вернуть мир в прежнее гармоничное состояние. Наиболее наглядно это видно на примере городов-государств древнего Междуречья.  Центром города-государства был не сам город, а храм бога покровителя города. Естественно большая часть города государства служила именно богам. По сути этот горд-государство представлял собой поместье бога. Храм выполнял не только религиозные задачи, но и являлся центром экономической и коммерческой деятельности. Все жители города принадлежали этой общине и из храма исходили указания о том кто и какие работы будет выполнять. Все поступки человека таким образом зависели от воли богов и ради богов. При этом цель к примеру шумерского культа была направлена не на достижение загробного мира, а на сохранение земной жизни, по сути она была глубоко материалистична. Шумеры молились о плодородии и изобилии и их культ имел очевидный прикладной характер.   Механизм этой связи между человеком и окружающей его Вселенной емко описал Клиффорд Гирц: «Религия согласует действия человека с определенным космическим порядком и проецирует образы космического порядка на плоскость человеческого опыта». Таким же образом рассматривал роль религии и Дюркгейм. Для него религия это основа целостности и стабильности общества. Именно она сохраняет и стабилизирует процессы протекающие в обществе на уровне всех его систем.  Конечно религия может не только объединять но и разделять общество, противопоставлять одну часть общества другой, но это опять же реализации функции адаптации, ее проверки на прочность и возможность ее изменения и соответствия окружающим обстоятельствам.

  Разрушение механизма непрерывной коммуникации с богами, которое может быть вызвано  различными причинами как экономического, так и иного другого характера, может поставить перед обществом вопрос в необходимости продолжения этой связи и как результат может привести к свержению богов с пьедесталов и к переходу к другим, более могущественным и добрым богам, которые готовы благоволить человеку и сохранять его мир в определенной стабильности.  Такая точка зрения в настоящее время имеет доминирующее положение среди исследователей по этой проблематике и именно ее в данном случае и имеет смысл придерживаться. В данном случае речь идет о возможностях общения верующего с Богом, обращений к Нему, вознесения молитв и получения обратной связи в виде событий тварного мира, которые происходят как с самим верующим, так и с миром который его окружает. Такая коммуникация в определенном смысле соответствует механизмам заложенным в идеологии.  Различие в данном случае заключается в том, что религия всегда позволяет найти опору и стабильность в условиях окружающего хаоса и поэтому трансдецентна, тогда как идеология оперирует логическими конструкциями, которые позволяют объяснить и упорядочить мир с позиции логики и рациональности и имеют определенные ограничения связанные с уровнем научных знаний о мире.  Очевидно, что оба этих подхода не являются столь уж противоречащими друг-другу, и то что со времен эпохи Просвещения религия противопоставляется науке как нечто антагонистическое явление, имело под собой в большей мере политические основания, которые в последующем обрели форму идеологической догмы. Неисчерпаемость и непредсказуемость окружающего мира бесконечна, так же как и процесс его познания и потому чин освещения ракеты на старте, по своей сути это надежда на то, что хаос случайного не проявит себя и старт пройдет успешно, это компенсация обычного человеческого страха перед хаосом окружающего его мира и что плохого в том, что человек находит в религии еще одно основание для своей активной творческой деятельности, особенно если она сопряжена с риском для жизни. Поэтому само событие проведения религиозного культа на стартовой площадке не слишком отличается от митинга в честь героев освоения космоса и никакого отношения к техническому прогрессу не имеет, это исключительно проявление свойств человеческой психологии. Необходимость гармонизации внутреннего мира заставляет человека искать бога и его поддержки.

   Таким образом можно выделить два очень важных и актуальных в настоящее время  аспекта в рассмотрении религии как мировоззрения. Первое это процесс коммуникации с внешним миром через посредничество религии как системы понимаемой и как-бы управляемой. И второй аспект — это стремление к восстановлению стабильности и проекции этой стабильности в пространство будущего опираясь на уже имеющуюся и подтвержденную стабильность прошлого.  Оба эти обстоятельства исключительно важны для понимания того всплеска религиозности, которое в настоящее время наблюдается в современном мире. Особенно он характерен для тех стран, которые пережили глубокие социальные потрясения и в которых произошла своеобразная деидеологизация общественной жизни. В этом плане Россия является достаточно показательным примером.  Марксизм — ленинизм, который выполнял роль квазирелигии в обществе во времена Советского Союза, оказался не состоятелен предотвратить тяжелейшие социально-политические проблемы которые обрушились на страну и вполне понятно, что как в древние времена при свержении прежних богов обращались в другим богам в поисках внутренней опоры, так и в России произошло возрождение религиозности как стремление к обретению более надежной, проверенной тысячелетиями истории духовной основе. Современная религиозность в России является по большей части бытовой и не имеет тенденции к перерастанию во что-то большее. Попытки вовлечения церкви в политическую жизнь общества пока не встречают особой поддержки как со стороны самого общества, так и со стороны политических элит. Ситуация показательна в том плане, что видимо роль церкви для современного российского общества гораздо важнее за пределами политической и идеологической борьбы.

  Но если в России процессы связанные с возрождением религии в общественной жизни общества имеют достаточно консервативный и умеренный характер, то в мире в целом и в особенности это касается ислама, ситуация выглядит иначе. Миллионы верующих не только различных вероисповеданий, но и различных политических убеждений — это не “досадный промах истории”, а реальность: поскольку существующие  религиозные потребности не исчезли не смотря на бурное развитие современных технологий и натиска западной секуляризации. Как отмечают многие исследователи, сегодня мы живем в мире растущего фундаментализма.  Религиозный фундаментализм не чужд ни одной конфессии. Существует он и в католицизме, и в протестантизме, и в православии, и в иудаизме, и даже в буддизме. Однако непосредственно политический характер фундаментализм получил в настоящее время в исламе.  В плане причин роста фундаментализма имеются две основные точки зрения. Одна заключается в том, что рост фундаментализма — это не что иное, как результат глобального межцивилизационного противостояния (либеральный взгляд на проблему, который оправдывается борьбой цивилизаций) Другие видят прежде всего процессы социально-экономического и политического характера, такие как бедность, рост безработица, плохое социальное обеспечение и т.д ( марксистский взгляд на проблему). Важным фактором определяется влияние процессов глобализации, роль политики “экспорта” либеральных ценностей со стороны запада и ответная политика экспорта фундаменталистских идей исламского в другие страны, в том числе и западные через массовую миграцию. 

     Идеологи фундаментализма подвергают острой критике как либерализм, так и социализм и предлагают  альтернативный, традиционалистский путь, основанный на Коране. В определенном смысле процессы протекающие в исламе показывают негативную сторону традиционализма с проблемами восстановления архаичных форм социальных отношений, сопротивления прогрессу и развитию технологий и пр. и это во многом ставит под сомнение возможность поиска позитивной идеологической повестки именно на традиционалистских основах. Пока существовал Советский Союз, то он самим фактом своего существования показывал возможность реальной альтернативы западной модели развития. С его распадом возник идейный вакуум, который заполнили совсем не те идеологические доктрины, которые ожидали видеть на западе. Вместо либеральных демократов к власти утсремились радикальные исламистские проповедники. Однако крайности были и у социализма в форме казарменного коммунизма, и у либерализма в форме фашизма, но когда эти крайности преодолевались, то мы могли видеть динамичные, нацеленные на решение социальных проблем и проблем экономического развития политические режимы, основанные на умеренных программах социал-демократического содержания. Именно в таком, умеренном ключе видится новое прочтение традиционализма в современных условиях и формирование на его основе политических доктрин направленных на гармонизацию социальных и экономических противоречий в обществе. 

 Важным стимулом для развития фундаментализма стал процесс глобализации. Настоящее время имеются два альтернативных неолиберальному взгляду на глобализацию и ее последствия взгляда – это анти- или точнее, альтер- глобализм (левый взгляд) и религиозный фундаментализм (традиционализм). В своих умеренных формах две эти концепции очень близки так как исходят из ценности локальных культурно-исторических сообществ и необходимости их сохранения и развития. Вместо неолиберальной универсальности  глобального плавильного котла, предлагается «цветущее множество» развивающихся по своим траекториям культур и сообществ. Так как неолиберальный глобализм является  мировым явлением, то создаваемая ему альтернатива также должна носить планетарный характер для того, чтобы успешно “конкурировать” с ним, а не оставаться лишь очередной утопией. В христианстве в качестве составной части такой альтернативы в настоящее время выступает только Православие. Протестантизм и католицизм в настоящее время выглядят несостоятельными и переживают глубокий кризис.

     Необходимо отметить, что возврат к культурно-историческим корням на базе традиционализма и возрождающейся религиозности, затрагивает не только Россию и исламский мир, он также проявляется в Китае, где не смотря на заявления о приверженности марксизму все активнее используют в политической лексике и в идеологических конструкция заимствования из конфуцианства.  Эта тенденция связна с тем, что современное общество находящееся в состоянии перманентной трансформации с уже ставшими привычными кризисными потрясениями того или иного свойства, стремится найти дополнительные стабилизационные системы и религия является одной из них.  По мере развития и усложнения функциональной структуры общества, необходимы дополнительные коммуникационные системы, которые бы позволяли выстраивать внутри общества диалог в более широком этическом плане, чем тот, который предлагает модерн. И в этом плане очень важной является коммуникация между различными культурами, где религия проявляет себя идеологически значимым фактором.

   Очевидно, что самая сложная форма коммуникации — общественная. Говоря об особенностях политической коммуникации, Б. Макнейр определяет ее как объективную, но не исчерпывающую. При этом в разных культурных традициях эта коммуникация выглядит несколько иначе, что приводит к сложностям в понимании между представителями отдельных этнических сообществ. Так не смотря на то, что Китай своим примером показывает блестящие результаты в плане социалистического строительства с китайской спецификой, его опыт не воспринимается за пределами Китая как новая политическая доктрина и как значительный вклад в развитие левого движения.  Если для Китая его идеологические поиски являются делом сугубо практическим, которое должно решать задачи стоящие перед китайским обществом, то окружающий мир относится к достижениям Китая не как к развитию левой идеи, а как отступление от нее, как движение в сторону либерализма. Это непонимание во многом связано не только с идеологическим догматизмом доставшимся от Маркса в плане экономической модели тотального обобществления собственности, но и с тем, что Китай использует свой традиционный политический язык, который имеет совершенно отличные от европейской коммуникации культурологические основания. И в этом плане острота потребности к полноценной коммуникации приобретает все более важное значение, так как непрерывно растет влияние Китая на политической арене.

 В определенном смысле идеологии – это религии 20 века. Являясь результатом эпохи модерна, который формировался как цивилизационный разрыв в отказе от прошлого ради утверждения будущего. В свою очередь само будущее определялось исходя из принципа возможности исчерпывающего рационального познания действительности и как следствие этого возможности управлять этим будущим. На протяжении всего ХХ века идеологии настойчиво пытались стать суррогатной материалистической формой религии, но как показывает современность сделать этого не удалось. Всплеск религиозных настроений, активное возвращение религиозного компонента в политическую жизнь общества наглядное тому подтверждение. Однако для более полного видения картины роли религии в современном мире и того какую роль она будет играть в будущем в рамках уже большого модерна, необходимо сделать экскурс в историю и более подробно остановиться на том культурном разрыве, который  произошел в эпоху Просвещения и который открыл путь для формирования идеологии как социального феномена из которого потом формировались идеологические основания как для либерализма, так и для социализма. 

   Если говорить о модерне как о цивилизационном проекте, то он включал в себя четыре основные позиции: а) обеспечить полное искоренение невежества через всеобщее образование; б) обеспечение на основе научного знания господство человека над миром природы и на основании этого достижение всеобщего благоденствия; в) полное искоренение болезней и достижение бессмертия; г) создание совершенного человека и совершенного общества и привести человечество к окончательному вечному миру. При этом идеологи модерна рассматривали эти позиции не как нечто отдаленное, а как практические задачи, которые можно и нужно решить причем в ближайшее время. Наиболее ярко эта позиция проявилась с марксизме и нашло свое первое практическое воплощение идеологической доктрине ленинизма. Ошеломляющие успехи в области естествознания давали все основания для того, чтобы полагать, что человеческая мысль может устроить жизнь общества рациональным образом даже в не совсем готовой к таким переменам стране. Человек казался всесилен и не имел преград для осуществления любой своей мечты. Однако в начале самого проекта непосредственного разрыва с религией не было. Было представление о том, что бесконечность познания бога  равна бесконечности познания его творения.  Так Ф. Бэкон очень емко выразил это в своей знаменитой формуле  – малознание (a little philosophy) уводит от религии, а глубокое знание, напротив, приводит. В начале проекта модерна Ф.Бэкон  рассматривал религию, прибегая к привычной утилитаристской аргументации.  Ф.Бэкон считал, что возможность достижения полного познания сущности всех природных процессов, должна привести к возвращению господства человека над всем тварным миром, которое было утрачено в результате грехопадения. Он верил в то, что за освобождением и очищением разума «неизбежно последует улучшение положения человека и расширение его власти над природой. Ибо человек, пав, лишился невинности и владычества над созданиями природы. Но и то и другое может быть отчасти исправлено и в этой жизни, первое – посредством религии и веры, второе – посредством искусств и наук. Ведь проклятие не сделало творение совершенно и окончательно непокорным». Главной же целью должно быть  развитие науки, планомерное производство научных открытий и распространения информации о них и т.п.

     Очень важным для понимания современной ситуации и ее перспектив имеет фигура Лейбница, который  выступал,  за возврат к классическим идеалам гармонии и равновесия всех разумных начал культуры и общества. Во многом эти идеи вновь становятся актуальными для развития общества в настоящее время. Но гармонический проект Лейбница не был понят его современниками, ослепленными  манящими идеями просветительства, формирующими разрыв с традицией и односторонний взгляд на развитие общества исключительно как форму научного прогресса, которую они однозначно противопоставляли религии. В этот период формируется основная альтернатива между  «древним» и «новым» как непримиримую противоположность между принуждающим авторитетом общества и индивидуальной свободой. В дальнейшем этот подход определил всю политическую историю XIX и XX века.  Именно этот разрыв лежит в основе как либерализма, так и марксизма,  и в настоящее время он во многом определяет западную систему политических взглядов.

   В XVII в. начинается разворачиваться процесс оформления наукоцентристского взгляд на мир. С этого момента наука начинает вытеснять религию оставляя за ней в лучшем случае  функцию поддержки уровня морали в обществе, а в случае с большевизмом самым жестоким образом репрессируется. В это период, который получил название эпохи Просвещения, начала формироваться первая идеология модерна — либерализм, итогом развития которой стала Великая французская революция. В итоге философских поисков этого периода человек Запада, разрывает свою связь с  традицией, полагая, что он может уподобиться богу и сам решать свою судьбу.  Человек Нового времени начинает осознавать себя творцом окружающего мира, «кузнецом своего счастья». Начав со скепсиса по отношению к традиционной культуре, и стремясь противопоставить традицию прогрессу, этот путь приводит к догматизации и абсолютизации возможностей человеческого разума. Логика  Реформации, которая положила начало радикальному культурному сдвигу, вела к полному отрыву от традиции. Начиная с эпохи Возрождения христианская идея спасения постепенно и неуклонно стала заменятся идеей земного счастья человечества, которое благодаря науке достижимо в будущем. Вера в прогресс становится жесткой альтернативой религии. Западный мир нашел другие, отличные от религии, пути достижения высшей цели достижения человеком счастья и этот процесс продолжает сейчас проявлять себя в максимально радикальной форме  в идеях трансгуманизма.

     Наиболее ярко антирелигиозный пафос идеологий модерна сформированных на отрицании традиции проявился в процессе формирования идеологической доктрины ленинизма, а уже в последующем и в других национальных идеологических доктринах исходящих взявших ее за основу.  Новая советская идеология поразительным образом в целом ряде своих проявления явила себя как новая религия. Во многом это было связано с тем, что ленинизм являлся уходом от научного марксизма в область политического доктринерства и тем самым резко сокращал пространства для внутреннего идеологического дискурса. Не смотря на то, что сам дискурс активно продолжался за пределами Советского Союза внутренний дискурс, был отделен непреодолимой преградой обвинения в ревизионизме. Марксизм перестал быть в России идеологией, он стал политической доктриной, который в конечном итоге оформился в политическую догму в рамках «Краткого курса ВКП(б)». По сути советский марксизм стал идеологической сектой в которой внутренняя коммуникация была сокращена до минимальных пределов идеологической догматики.  В свою очередь догматизация марксизма резко обозначила векторность этой идеологии в рамках  пространства-времени. По большому счету марксизм не интересовало прошлое, весь его пафос был устремлен в будущее. Прошлое было значимо только как подтверждение научности этой идеологии. Именно эта научность была столь привлекательной в марксизме в конце ХIХ в начале в первой половине ХХ века и именно на ее основе формировалась идеология ленинизма. Однако такая радикальность довольно скоро показала свою ограниченность и уже в годы ВОВ политическое руководство Советского Союза стало искать возможности для восстановления культурно-исторической ткани страны, пусть и в очень ограниченном формате не противоречащщему ленинизму и марксизму.

   Односторонность влияния политики на религию и в целом неспособность самой религии воздействовать на политическую и экономическую сферы общества, казались чем-то очевидным и достаточно хорошо обоснованным. Прекрасно известен тезис Макса Вебера о влиянии протестантской этики на дух капитализма. Вебер описывал, как Реформация прокладывала путь к становлению рациональной промышленной капиталистической системы, превратившейся в определяющую силу современного мира. Однако его работа заканчивается грустными размышлениями о том, что эта капиталистическая система отныне покоится на «механической основе» и уже не нуждается ни в каких идеалистических подпорках – ни со стороны протестантизма с его мирским аскетизмом, ни со стороны какой-либо другой религиозной традиции. «Грандиозный космос» «современного хозяйственного устройства, связанного с техническими и экономическими предпосылками механического машинного производства», отбросил свои христианские подпорки и превратился в «железную клетку», которая «в наше время подвергает неодолимому принуждению каждого отдельного человека, формируя его жизненный стиль, причем не только тех людей, которые непосредственно связаны с ним своей деятельностью, а вообще всех ввергнутых в этот механизм с момента рождения».  Эта веберовская рефлексия стала надежной основой для безапелляционной веры  в то, что секуляризация неизбежна  и она доминировала в социологии и политологии на протяжении практически всего XX века. Очень точно эту ситуацию описал американский социолог Питер Бергер, провозгласивший, что христианство было «своим собственным могильщиком». С чисто марксистских позиций он утверждал, что религия – зависимая переменная, «надстройка»,  которая испытывает постоянное влияние или  давление «базиса», то есть экономики, а также и политики, рихтующей религию в зависимости от текущей конъюнктуры и подгоняющей ее под свои утилитарные задачи.

    Такой скептицизм был во многом обусловлен и тем, что попытка сопротивления модерну  со стороны церкви, первой в этом плане была католическая церковь, оказалась безуспешной. В XIX веке католическая Церковь была очень радикально настроена против идей Просвещения не только по причинам значительных материальных утрат, которые она понесла в ходе Французской революции, прежде всего она отказывалась принять саму суть идеологии Просвещения. Стремясь противостоять идеологии либерализма Рим попытался сформулировать собственную идеологию — антимодернизм. Главным действующим лицом антимодернистской идеологизации Римской церкви был папа Пий IX (1846–1878). В качестве своих идеологических врагов Ватикан обозначил большой список различных -измов являющихся частью проекта модерна: антиклерикализм, либерализм, антипапизм, радикализм, феминизм, республиканизм, имманентизм, межконфессионализм, социализм, синдикализм, индивидуализм и интеллектуальный модернизм. Наиболее важным событием  в борьбе Ватикана с модернизмом стал I Ватиканский собор (1869–1870). Его догмат о папской непогрешимости был своеобразной идеологической декларацией.  На этом соборе Римский антимодернизм окончательно оформился как консервативная идеология, которая выступила против модернизма. Наиболее ярко противостояние противостояние идеям модерна проявило себя в Соединенных Штатах. В 1899 году папа Лев XIII издал энциклику Testem Benevolentiae, где он осудил политическую систему «американизма» и тем самым прекратил попытки некоторых американских епископов и духовенства примирить демократические ценности с католической верой. Такое примирение стало возможным только после Второй мировой войны, когда либеральный консерватизм, нашедший воплощение в политической программе нацистов, оказался в кризисе, и Римская церковь уже больше не могла защищать его как богоустановленную идеологию. Тогда работа таких богословов, как Джон Мюррей, помогла Риму примириться с демократической политической системой. Это примирение произошло на Втором Ватиканском соборе и было зафиксировано в соборной декларации Dignitatis Humanae. По сути, Второй Ватиканский собор разрушил монополию антилиберальной идеологии в Римско-католической церкви и десакрализировал ее. Плоды этой десакрализации к сожалению мы наблюдаем сейчас и они во многом ставят будущее католической церкви под вопросом, особенно в Европе, где сейчас многие храмы закрываются, а вместо литургии там проходят концерты и дискотеки, многие же церкви просто уничтожаются.

     Однако не смотря на проблемы в Европе догма о том, что тотальная сакрализация мира неизбежна была опровергнута в конце 1970-хгг., В это время произошло несколько событий, заставивших переосмыслить вопрос о соотношении политики и религии и о соотношении рационального и религиозного в жизни современного общества. Первым важнейшим событием стала иранская революция 1979г., в результате которой к власти пришли силы, взявшие курс на создание Исламской республики. События в Иране неожиданно показали, что религия это значимый фактор современных политических процессов, который нельзя списать с исторической сцены верой в то, что модернизация западного типа безальтернативна и любое общество будет со временем напоминать европейские образцы. Эту перемену во взглядах резюмировал французский философ Мишель Фуко. Он писал, что ислам, который «является не только религией, но и образом жизни, частью истории и цивилизации, рискует стать для огромного числа людей гигантской пороховой бочкой. Начиная со вчерашнего дня в любом мусульманском государстве можно ждать революции, основанной на вековых традициях».

   Другое не менее важное событие, которое перевернуло представления о взаимосвязи религии и политики, имело место в абсолютно другой части света – в США. Это неожиданный расцвет движения «новых христианских правых», которое во второй половине 1970-хгг. превратилось во влиятельную общественную и политическую силу. Это движение возникло  в контексте американских «культурных войн», когда социальные прогрессисты и консерваторы сошлись в противостоянии по поводу традиционной семьи, абортов, религиозного образования, нравственности в искусстве и средствах массовой информации и т.д. Обеспокоенные моральным упадком американского общества консервативные христиане (прежде всего протестанты) активно включились в политику под лозунгом возрождения «духовно-нравственных ценностей» Америки. Это движение получило широкий отклик среди американского электората сумев привлечь симпатии миллионов американцев. Они быстро превратились в хорошо организованную электоральную силу, которая привела Рональда Рейгана и Республиканскую партию к победе на президентских выборах 1980 года.

    Не менее неожиданным оказалось возрождение религиозности в постсоветских странах, в том числе и в России. Хотя в России православие не стало фактором политического влияния, но оно оказывает все большее влияние на становление и развитие политических институтов современной России. Так или иначе но эти процессы затронули практически все религии мира – индуизм (индуистский национализм), буддизм (конфронтация с Китаем по поводу Тибета), иудаизм (роль раввината в израильской политике) и т.д. Религиозный фактор прямо на глазах становится  одним из важных элементов политической жизни современного общества.

     В этой связи ряд исследователей  с определенным оптимизмом встретили религиозный подъем конца XX века. В монографии «Публичные религии в современном мире» (1994) Хосе Казанова высказался по поводу набирающей общественно-политическую значимость религии, которая, как он считал, «служила и продолжает служить как защитник от “диалектики просвещения”, как поборник прав человека и гуманистических ценностей, которым угрожают секулярные сферы с их абсолютными притязаниями на внутреннюю функциональную автономию». Эти выводы не были спекуляцией, они основаны на анализе активного участия религиозных организаций в общественной жизни Испании, Польши, Бразилии и т.д. Однако маятник быстро качнулся в другую сторону – к наиболее консервативным и даже фундаменталистским тенденциям внутри религиозных традиций.

   Наряду с этим, нужно отметить, что возрождение религиозного мышления, которое к примеру сейчас наблюдается в России имеет гораздо более сложную природу и направлено скорее на возврат к традиционным культурным ценностям, чем непосредственно к религии как таковой. В определенном смысле в России проявляет себя имеющаяся культурная традиция при которой церковь не участвует в политике, но выступает как моральный авторитет. Тая позиция в современных условиях оказывается сбалансированной и оптимальной для общества с его ускоряющимся научно-техническим прогрессом и возникающими в связи с этим морально-этическими проблемами ответственности за результаты новых открытий и изобретений. Если исходить из обозначенных тенденций, то следует ожидать, что альтернативой неолиберализму станут идеологические концепции, которые опираются на традиционализм и религиозность, пусть даже и в глубоко секуляризированной форме. Что касается непосредственно обращения к культурной традиции, то и для этого имеется довольная наглядная общественная практика, которую можно наблюдать на Дальнем востоке и в Юго-Восточной Азии. Существует определенный круг идей, ценностей, принципов, установок, которые в своей совокупности формируют так называемую “азиатскую модель” или “азиатскую идею”. Так министр информации и культуры Сингапура Дж. Йо подчеркивал, что в современный период мягкого национализма, который переживает большинство стран региона, формирует четко обозначенная азиатская цивилизация, которая базируется на конфуцианстве, даосизме и буддизме Махаяна. В данном случае ключевым является слово “азиатская”, так как речь идет именно о мировоззренческой концепции, которая, однако, пока еще не смогла сформулировать полноценную идеологическую платформу и которая очевидно будет иметь традиционалистский характер.

    “Азиатские ценности” в данном случае противопоставляются западным либеральным ценностям. Азиатская же идея строится на стремлении интегрировать коллективные и частные начала общественной жизни  в единую систему, иными словами стремиться сочетать реалии научно-технического прогресса с национальными традициями. Во многом это созвучно так называемой «Русской идее», которая также рассматривает возможность гармонизации мира с позиции подобной интеграции. Так признавая всеобщий характер прав человека, Бангкокская декларация, принятая азиатскими государствами еще в апреле 1993 года, подчеркивала, что они должны рассматриваться в контексте динамического и изменчивого процесса утверждения международных норм, памятуя о важности национальной и региональной специфики и различных исторических, культурных и религиозных традиций. Сторонники такого идеологического подхода к осмыслению современных общественных процессов  имеют за плечами успешный опыт равной конкуренции с западными странами в самых различных сферах общественной жизни. Наиболее яркими примерами этого являются “японская модель”, “китайская модель”, “модель новых индустриальных стран” и др.

   Подводя итог сказанному, необходимо обратить внимание на то обстоятельство, что возвращение религии в политическую сферу деятельности современного общества связанно прежде всего с тем обстоятельством, что секулярный мир не может предложить полноценную этическую систему, которая бы в полной мере могла бы удовлетворить целый ряд потребностей, имеющихся у человека: это потребность в нахождении внутренней опоры при сложных стрессовых ситуациях, обоснования необходимости защищать  национальные культурные традиции от давления со стороны культурной глобализации, основания для защиты традиционных ценностей, которые определяются как одна из базовых форм стабильности общества и безопасности человека в этом обществе и др.  Тот вариант, который был предложен для ответа на эти потребности в рамках проекта модерна как в либерализме, так и в марксизме оказался не состоятельным. Идеологии не смогли заменить религию, они смогли создать пространство тотального нигилизма, которое до определенного времени казалось стабильным, так как сама жизнь особенно в странах Европы была достаточно стабильной. Но постепенно эта стабильность утрачивается и как реакция на эту утрату будет постепенно развиваться религиозный ренессанс. Таким образом религия вновь становится важным фактором идеологического ландшафта и игнорировать это невозможно.

    С другой стороны все большее значение приобретает вопрос качественной коммуникации между всеми общественными субъектами. Развитие СМИ не только не улучшило качество коммуникации, а во многом ее осложнило. Кажущееся доступность информации забивается огромным количеством информационного шума из которого порой очень сложно вычленить важное и значимое. Это кардинальным образом осложняет работы политических партий, так как они вынуждены исходить популистские подходы и предлагать сиюминутные и  спекулятивные решения имеющихся социальных задач. Во многом популизм это попытка восстановить утраченное политическими бюрократами качество общественного и политического диалога, что в свою очередь формирует нарастающие риски для стабильности политической системы в целом. Либерализм очень быстро скатывается к разрыву коммуникации и тоталитаризму. И события которые в течении всего 2020 года происходят в США по свержению памятников самое наглядное подтверждение утраты в западных странах качественной  внутренней коммуникации. Разрушение же внешней коммуникации происходит благодаря политике бесконечного наращивания санкций для оказания давления на неудобные политические режимы.

Еще одно различие науки и религии

Мы хорошо знаем, что наука и религия придерживаются различных мнений по многим вопросам, в том числе достаточно фундаментальным. Например, некоторые распространенные религии (в частности, иудаизм и возникшее на его базе христианство) полагают, что планета Земля существует около шести тысяч лет, а наука — что несколько миллиардов. Если воспринимать эти мнения прямо и непосредственно, как это написано, то религия оказывается несовместима со всеми естественными науками. И религиозный человек, если он ученый, может быть либо гуманитарием, либо математиком. Между тем мы так же хорошо знаем, что некоторые ученые-естественники говорили, что они религиозные люди, и, скорее всего, считали себя таковыми.

Заметим, что некоторые авторы, утверждающие, что наука не противоречит религии, зачисляют в категорию верующих многих ученых на основании их довольно туманных высказываний. И хоть не раз этих авторов ловили на передергиваниях, вопрос остается: как может ученый-физик, химик, биолог и т.д. считать себя религиозным, если в священных источниках и в школьном учебнике по его собственной науке приводятся два числа, различающиеся почти в миллион раз?

До какого-то момента автор этой небольшой заметки полагал, что ответ на этот вопрос относительно прост и звучит так. Разные люди предъявляют разные требования к связности, логичности, цельности картины мира. Например, один человек работает в науке или образовании и при этом может считать полезной для страны власть, которая уничтожает науку и образование, а другой не может. Один несет свои деньги в «пирамиду» и играет в лотерею, зная и арифметику, и историю вопроса, другой не несет и не играет и т. д. Так вот, первый может одной головой верить в две противоположные вещи, второму это не удается.

Эта простая идея хороша тем, что отдавала проблему биологам, психофизиологам, психологам и т.п. — почему по важнейшему для выживания свойству люди так различаются? Отчасти помогала ссылка на историю нашей несчастной страны, когда люди день-деньской смотрели на лозунги «Народ и партия едины» и «Слава труду», голосовали «за», но в большинстве своем прекрасно видели, кто един и кому слава, и рассказывали анекдоты. Мне казалось, что двоемыслие, воспетое Оруэллом, отчасти объясняет, почему люди верят одной головой в две противоположные вещи. Но недавно я понял, что ситуация сложнее и интереснее.

Прежде всего, чтобы сравнить два объекта, нужно найти нечто общее, некий параметр, который есть и у того, и у другого, но значения коего различны. Кошку и собаку можно сравнивать по цвету и по конструкции когтей, а кошку и комара — нельзя по когтям, но можно по цвету. И наука, и религия являются набором утверждений и набором предписаний. Сами утверждения и сами предписания сравнивать можно, но бесполезно.

Тезис, что вы в Христа только верите, а вот мы, ученые, знаем, что электрон есть, — наивен. В непосредственном опыте большинству людей не дано ни то, ни другое, а если автор скажет, что раза три-четыре недвусмысленно контактировал с электроном (и один из этих разов так, что мог на этом завершить весь свой опыт), то собеседник спросит, а не имел ли я непосредственных контактов с нейтрино. Ссылка на косвенный опыт и эксперимент «Камиоканде» вызовет контраргумент про плачущие иконы и самовозгорающиеся свечи, а ссылка на авторитет Перышкина и Ландсберга вызовет, естественно, ответ про авторитет Моисея и Сведенборга.

Но и у набора утверждений, и у набора предписаний есть внутренний параметр. Это — степень связности набора. По этому внутреннему параметру, причем не имеющему отношения к истинности и ложности самих утверждений (!), наука и религия различаются радикально. Сначала проиллюстрируем это, а потом посмотрим, какие из этого проистекают следствия.

Человек, который скажет, что не верит в электроны и протоны, или не знает, что это такое, не вызовет у меня большого удивления. Ну, не учился он в школе или всё забыл сто раз, да и вообще нынче школьники… Но человек, который верит в электрон и не верит в протон или верит, что в законе Кулона в знаменателе квадрат, но не верит в этот квадрат в законе всемирного тяготения, вызовет крайнее изумление. Люди, не имеющие отношения к естественным наукам, просто не представляют себе, насколько жестко связано всё в науке и технике. Поэтому разговоры про ошибочность теории относительности вызывают у профессионала-физика и у образованного инженера усмешку — отмените ее формулы, и в то же мгновение погаснут экраны телевизоров, вырубится GPS, сойдут с курса самолеты…

Это же относится к набору предписаний. Человек, не умеющий пользоваться вольтметром, амперметром и токоизмерительными клещами, не диво. Большая часть населения Земли и не видела всего этого, и никогда не увидит — и это ей не мешает жить. Но человек, пользующийся вольтметрами и упорно избегающий амперметров? Приснится же такое…

Наборы утверждений и предписаний в науке и технике являются структурами, связанными как внутри себя, так и друг с другом. Это не исключает «фронтира», зоны развития, где идет построение новых теорий, где, более того, возникают и новые понятия. Но это на переднем крае, окружающем физику, химию и прочие естественные науки, а за ним — университетский, вузовский, для школ с углубленным изучением и просто школьный курс. За ним — сотовый телефон, компьютер, телевизор, самолет, токамак, коллайдер и всё остальное. И оно работает.

Ситуация в религии отличается кардинально. Наборов утверждений существует много, и ее эволюция здесь ни при чем — кстати, в науке она тоже была.

В религии разные наборы существуют одновременно — в каждой религии свой. Во многом они совпадают, особенно если религии имеют общее происхождение или если одна выросла из другой, но во многом и различны. Индуистская картина мира дальше от христианской, чем горизонт событий Вселенной от редакции ТрВ-Наука. Более того, даже в рамках одной религии есть многочисленные варианты. Чем различия мельче, тем вариантов больше. Для некоторых религий я, дилетант, назову десяток вариантов, профессионал-религиовед легко назовет несколько десятков, а если угостить его хорошим кофе с пирожными — еще сотню.

То же относится и к предписаниям. Их множество вариантов, что, кстати, вызывает проблемы у социологов. Чтобы изучать религию и религиозность, надо хоть как-то определить, что оно такое. А это оказывается непреодолимой задачей. Точнее, гораздо хуже — преодолеваемой десятками способов, причем каждый автор предпочитает свой личный и дает свое определение. Более того, даже в рамках одной системы предписаний, оказывается, можно следовать не всем. Да, для измерения напряжения нужно брать вольтметр, а не амперметр, но можно не выставлять на нем правильный предел. И при этом вольтметр не выходит из строя и правильно показывает! А некоторые берут тестер, ставят на «омы» и измеряют напряжение в сети…

Из этой принципиальной разницы проистекают некоторые замечательные следствия.

Первое. Различия в догмах и предписаниях, которые повлекли религиозные войны с их миллионами жертв, вряд ли возможны на почве науки.

Второе. Наука и религия прекрасно совместимы, причем без шизофренического разделения сознания — каллозотомию можно не проводить. Ученый, который хочет по психологическим или социальным причинам причислять себя к верующим, просто берет из религии то, что не противоречит его науке. Например, десять заповедей ни физике, ни биологии не противоречат, а семь — тем более. А если я там кое с чем не согласен, то это уж мое личное дело, могу и из них соблюдать не все. А уж какое при 613 заповедях иудаизма раздолье…

Третье. Наука с ее жесткостью, логичностью и цельностью — удел немногих. Религия с ее гибкостью (хочу — отстаиваю всенощные и покрываю голову, хочу — надеваю юбку, которые некоторые путают с поясом, и нательный крестик поверх водолазки) гораздо психологически комфортнее для человека. А еще я могу долго обсуждать с подругами, как именно я «пощусь», — потому что, оказывается, это можно делать множеством способов. Правда, кто-то скажет, что моя религиозность «ненастоящая», но ведь и я могу про него это сказать.

Четвертое. Дискуссии между ревнителями религии и науки невозможны, и дело не в конкретных утверждениях, а в разном отношении к понятию «утверждение». Шесть дней творения можно понимать множеством способов, в том числе «иносказательно». А тогда тысячи лет легко превратить в миллиарды.

А 220 вольт не иносказательны. Я это очень хорошо помню.

P.S. Некоторые московские журналы, по инерции именующие себя «научно—популярными», этот текст публиковать не захотели. Один из первых признаков клерикальной интоксикации у неофитов — уклонение от обсуждения.

Леонид Ашкинази,
канд. физ.-мат. наук, Московский институт электроники и математики (МИЭМ)

См. также : Еще раз про еще одно различие

От редакции

Точка зрения, высказанная автором, мне представляется очень важной, поскольку она затрагивает один из наиболее «болевых» моментов взаимоотношения науки и религии. В этом кратком комментарии хочется отметить лишь несколько спорных, на мой взгляд, моментов. Можно согласиться с автором в том, что и науку и религию можно рассматривать, как набор утверждений и предписаний, однако принципиально важен, на мой взгляд, характер этих предписаний. К сожалению, в кратком комментарии я не могу сформулировать это достаточно четко, но постараюсь сказать образно. Говоря грубо, то, что человек верит в протон и электрон, почти никак не влияет на его бытовое поведение (за исключением осторожного обращения с электроприборами, хотя для последнего вовсе не обязательно верить в электрон, достаточно просто знать, чего не надо делать). Если человек придерживается определенных религиозных предписаний, то это имеет прямое отношение в первую очередь к тому, как он ведет себя в мире: уступает ли место в метро, ругается ли, посещает ли службы и пр.

Далее автор несколько вольно пишет, что предписания религии можно соблюдать, но не все, и в какой-то момент смешивает собственно религию с модой на религию. Я согласна, что в случаях, когда нет четкого определения религиозности, в религиозные люди относят всех тех, кто себя таковыми называет (как это происходит, кстати, с национальной принадлежностью), поэтому очень легко сказать, что предписания религии вообще можно не соблюдать. Это не совсем так (а если быть религиозным, то и совсем не так), однако, опять же в отличие от науки, здесь начинается разговор о таких вещах, как совесть (моя религия мне это не позволяет) или комфорт (а я так хочу). Ни протон, ни электрон к совести и комфорту отношения не имеют.

И последнее — о религиозных войнах. Автор хорошо формулирует этот итог, однако хотелось бы заметить, что настоящие причины войн и междоусобиц зачастую не связаны с религией. Скорее следует говорить о том, что религия становится удобным обоснованием для войн или способом размежевания на «своих» и «чужих». Наука, конечно, таким потенциалом не обладает.

О.З.

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

См. также:

В чём отличие национальности от религии?: nikola_rus — LiveJournal

Если разобраться, то по сути и то и то — разновидности идеологии. Только религия — это идеология, в основу которой положено понятие о боге. А национальность — идеология, в основу которой положено понятие об истории и происхождении.

Национальность это не врождённое качество, как раса, а именно идеологическое, культурное, как вероисповедование. Если мама и папа, например, немцы, сын стал сиротой и воспитывался поляками, то он и станет поляком. А если бы его воспитывали китайцы, то уже вопрос. Он ведь был бы внешне не похож на китайца.

Как на свете много разный религий, так на свете и много разных национальностей. Но если помнить, что национальность, это идеология такая же как религия, то будет понятно, что в каждой национальности будет по-разному определяться вопрос принадлежности к ней. Для одних вопрос расы будет важен, для других нет. Большинство идеологий национальности домогаются того, что если им принадлежат оба родителя, то и дети значит принадлежат их национальности. Но на самом деле, тут вопрос примерно такой как принадлежность религии, если родители ей принадлежат.

Часто говорят о том, что национальности появились только с появлением национальных государств. То есть в Европе в 19 веке, первая была Франция и так далее. Это верно только отчасти. Потому что считающая сейчас классической идеология национальности была создана там. Но другие, может быть только менее развитые и хуже сформулированные идеологии национальности существовали всегда. Или может быть их вернее называть идеологиями самоопределения, потому что они не совсем такие, как классическая идеология национальности.

Идеологии самоопределения существовали издревле у всех народов. И первоначально они были довольно простыми. В них сливалось в одно и религия и национальность. Самый известный пример — древние греки. Можно ли сказать однозначно — эллинство это была религия или национальность? По-моему и то и другое одновременно.

Отделение религии от национальности произошло позднее и происходило постепенно. А на прикладном уровне так вообще это до недавних пор было общим местом. Отделял ли русский крестьянин 18-19 века свою веру от национальности, да и не только крестьянин? Или англичанин-англиканин того же времени. Еврей? Посмотреть на современный ближний восток с его народами-сектами алавитами, друзами. Армяне пожалуй из той же оперы.

Чем является и чем не является Ислам

Религия Ислам всегда противодействовала терроризму и крайностям, что подтверждает Хьадис (изречение) Пророка Мухьаммада, мир Ему, означающее: «Остерегайтесь чрезмерности и крайностей в Религии, так как гибель многих из тех, кто был до вас, была из-за крайностей в Религии».

Идеология же экстремизма и терроризма — это идеология отдельных лиц и группировок. Они распространяют свою разрушительную идеологию в обществе, ДАЖЕ ЕСЛИ САМИ НЕПОСРЕДСТВЕННО НЕ УЧАСТВУЮТ В ИСПОЛНЕНИИ ПРЕСТУПЛЕНИЙ, и путем обмана выдают свою искаженную античеловеческую идеологию за истинное учение Ислама.

ИСТИНУ НУЖНО РАЗЪЯСНЯТЬ, но, к сожалению, в настоящее время очень мало людей, которые способны разоблачать разрушительные, подрывные идеологии, на которых строятся неверные понятия, приводящие ко лжи и подмене ценностей, потере различия между добром и злом, истиной и заблуждением в Религиозных вопросах. 

Одной из основных причин, приводящих к нападкам на Ислам и мусульман, является целый ряд ложных фатв (религиозных заключений), сделанных ПСЕВДО ПРОПОВЕДНИКАМИ – ПРИВЕРЖЕНЦАМИ ИДЕОЛОГИИ ЭКСТРЕМИЗМА. Именно на них и ссылаются нападающие на Ислам люди. Именно эти фатвы питают экстремистские идеологии, имеют глобальное влияние на происходящее во всем мусульманском мире. И все это на фоне невежества и малого количества теологов (ученых Ислама), глубоко познавших Истину.

Есть честные ученые, которые заполнили этот мир достоверными знаниями и опытом. Величайшие Имамы (предводители) «Аhлюс-Суннати уаль-Джама`аh (приверженцы истинного учения Пророка Мухьаммада мир Ему)» написали великие труды, в которых есть ясные ответы и неоспоримые доказательства против заблудших течений и сект, пытающихся ввести в Ислам противоречащие Шар`иату новшества, искажающие его суть. КАК СКАЗАЛ ОДИН ИЗ ТАКИХ ИМАМОВ, КОТОРОГО ЗОВУТ БАДРУДДИН АЗ-ЗАРКАШИЙ В КНИГЕ «Ташниф аль-масāми`»: «Воистину, ПРАВЕДНЫЕ ИМАМЫ призваны противостоять тем, кто распространяет заблуждения и вводит не одобренные Религией новшества». 

СЕГОДНЯ ЭКСТРЕМИСТЫ ИСПОЛЬЗУЮТ РЕЛИГИЮ ДЛЯ ОБМАНА ПРОСТЫХ ЛЮДЕЙ, особенно слабых и несведущих. За последние несколько десятков лет количество образованных в религиозном отношении людей во всем мире значительно уменьшилось, И «НА СМЕНУ» ПОДЛИННЫМ РЕЛИГИОЗНЫМ ПРОСВЕТИТЕЛЯМ ПРИШЛИ СПЕЦИАЛЬНО ОБУЧЕННЫЕ СЕКТАНТСКИЕ ПРОПОВЕДНИКИ. И ТАКИМ ОБРАЗОМ, ЖАЖДУЩИЕ ИСЛАМСКИХ ЗНАНИЙ ЛЮДИ, КОТОРЫЕ НЕ СПОСОБНЫ ОТЛИЧИТЬ ДОСТОВЕРНУЮ ИНФОРМАЦИЮ ОТ СЕКТАНТСКИХ ПРИВНЕСЕНИЙ, наполняются крайними воззрениями и установками от экстремистских организации и террористов, массово пополняя их ряды.

Каков выход из сложившейся ситуации?

Противостоять идеологическому нашествию экстремистов, привносящему раскол и смуту в общину мусульман, возможно. Но чтобы оно было успешным, необходимо двигаться параллельно в 2-х направлениях:
• во-первых, — следует обучать людей подлинным знаниям о религии ИСЛАМ *, которые были бережно сохранены предыдущими поколениями верующих;
• во-вторых, — следует предостерегать от заблуждений, пропагандируемых различными сектами, в том числе называющих себя исламскими центрами и организациями.

ТОЛЬКО ОБЩЕЙ ЗАИНТЕРЕСОВАННОСТЬЮ И СОВМЕСТНЫМИ УСИЛИЯМИ ВОЗМОЖНО ПРОТИВОСТОЯТЬ И ПОДАВИТЬ ЭТО ЯВЛЕНИЕ ПОД НАЗВАНИЕМ «ТЕРРОРИЗМ», КОТОРЫМ ПОДВЕРГНУТО НА СЕГОДНЯШНИЙ ДЕНЬ ВСЕ МИРОВОЕ СООБЩЕСТВО.

*Ислāм — это арабский термин, обозначающий название религии, которой придерживались все Пророки и Посланники от Бога. Ислāм – это вера, поклонение Единому Богу в соответствии с Шари‘атом (т.е. Божьим Законом).

Ислам не является новой религией: все Пророки и Посланники имели одну Веру, одни убеждения, все они призывали людей верить в Единого Бога и следовать Его Законам, то есть призывали людей к Ислāму. Ислāм является также религией Ангелов, которую они исповедовали еще до создания людей.

Пророки и Посланники были представителями разных национальностей. А так как последний из Пророков был арабом, то в настоящее время широкое распространение в мире получили религиозные термины на арабском языке такие как например: «хьаляль» (разрешенное), «хьарам» (запрещенное), «Ислāм» (Покорность Единому Богу), «Шари‘ат» (Закон Божий) и др.

Мусульмане верят в Аллāhа. Аллāh – это Имя Всевышнего, которое как в арабском, так и в других языках, означает «Бог». Но, к сожалению, некоторые, говоря слово «Аллāh», не понимают его сущности и верят во что-то иное, называя это Богом.

Мусульмане признают и верят, что Бог – Один Единственный Создатель, и все создано Им. Что значит «создано Богом»? Это значит, что прежде ничего не было кроме Бога, а Он существовал, и Существование Его вечно без начала.

Аллāh не подобен Своим созданиям. Он отличается от всего по Сущности, по Атрибутам и по Действиям. Создатель не похож на все то, что можно себе представить. Это – вера мусульман. Мусульмане говорят, что Бог ни в чем не нуждается, не находится где-то, не занимает место, потому что Он существовал до всего созданного и, создав все, существует, не изменяясь, не переходя из одного состояния в другое. Бог отличается от всего созданного.

О Пророках мусульмане говорят следующее: мусульмане верят без каких-либо сомнений во всех Пророков, начиная от первого из Них – Пророка Āдама — и завершая Пророком Мухьаммадом, мир Им, включая Пророков Мусу (Моисея) и ‘Ису (Иисуса), Ибрāhима (Авраама), Нуха (Ноя) и всех остальных. Всего было ниспослано примерно 124 тысячи Пророков.

Мусульмане обязаны верить во всех Пророков и любить Их всех, без исключения. Мусульмане говорят: «‘Исā сын Марьям», а на русском языке это звучит как «Иисус сын Марии», и, соответственно, речь идет об одном и том же человеке. Также это относится и к другим Пророкам, например: Мусā – Моисей, Ибрāhим – Авраам, Нухь – Ной и т.д.

Пророки призывали людей верить в Единого Бога, все Они по Вере были мусульманами. Отличие между Ними состоит лишь в том, что в разные исторические периоды были разные Шари‘аты (Законы Божьи), и верующие должны были соблюдать Законы своего времени. Все мусульмане верят, что первыми людьми были Āдам и Хьавва (Ева), мир Им, а все остальные — их дети, их потомки. Пророку Āдаму Аллāh ниспослал Шари‘ат (Законы), которые действовали в то время. С приходом новых Посланников законы Божьи, касающиеся ритуалов, могли изменяться (например, менялось количество обязательных Молитв-Намазов в день, изменялись вопросы, связанные с Постом, бракосочетанием и др.). Отметим, что некоторые законы являются общими для всех времен, например: не убивать, не воровать, не обманывать, не прелюбодействовать. Но что касается вероубеждений. то несмотря на то, что в разные времена посылались разные Пророки, все Они призывали людей верить в Единого Бога.

Пророк Мухьаммад, мир Ему, сказал: «Наилучшие слова, которые произносил я и все Пророки до меня, — это: «Ля иляhа илляллāh» («Нет божества кроме Одного Единого Бога»)».

Мусульмане, жившие во времена Пророка Мусы (Моисея), мир Ему, признавая всех предыдущих Пророков, произносили: «Ля иляhа илляллāh уа Муса Расулюллāh» («Нет божества кроме Аллāhа и Моисей –Посланник Аллāhа »). Во времена Пророка ‘Исы (Иисуса), мир Ему, верующие говорили: «Ля иляhа илляллāh уа ‘Иса Расулюллāh» («Нет божества кроме Аллāhа и Иисус – Посланник Аллāhа »). Мы признаем и любим всех Пророков, что приходили до Мухьаммада, мир Им, и говорим: «Ля иляhа илляллāh уа Мухьаммад Расулюллāh» («Нет божества кроме Аллāhа и Мухьаммад – Посланник Аллāhа»)! Кто не верит и не любит хотя бы одного из Пророков, тот не является мусульманином. Если кто-то говорит, что верит в Единого Бога и во всех Пророков, но хочет соблюдать Закон Пророка Адама, то это в наше время неприемлемо: сейчас время действия другого Закона Божьего, поэтому верующий в Единого Бога обязан соблюдать Шари‘ат Пророка Мухьаммада, последнего Божьего Посланника, мир Ему, в противном случае он оказывается отрицающим ниспосланные Всевышним Законы. 

Кто искренне уверовал сердцем и сказал: «Нет божества кроме Аллāhа и Мухьаммад – Посланник Аллāhа», или другие слова с таким же смыслом, тот становится мусульманином.

Все Пророки возвещали, что будет Конец Света, где каждый будет отвечать за свои поступки, слова и убеждения, а также сообщили людям, что существуют Рай и ад. Нам не известно, когда человек умрет: может, через год, а может, через минуту. Может случится, что человек умрет неверующим и попадет навечно в ад. Пусть каждый позаботиться о том, чтобы сохранить Веру до конца своей жизни, умереть с Верой и вечно находиться в Раю.

*Информацию подготовило общество «Культурно-просветительский центр «Мирас»» в рамках проекта «Информационный центр для иммигрантов». Проект реализуется в рамках Фонда убежища, миграции и интеграции. Проект софинансирует Европейский союз. Договор гранта № PMIF/12/2016/1/1.

Религия против идеологии — в чем разница?

Как существительные, разница между

религией и идеологией

состоит в том, что религия — это вера и поклонение сверхъестественной контролирующей силе, особенно личному богу или богам, в то время как идеология — это доктрина, философия, совокупность убеждений или принципы, принадлежащие отдельному человеку или группе.

Другие сравнения: в чем разница?

Есть ли разница между идеологией и религией, и если нет, то чего добивается секуляризм?

За исключением поверхностных различий, подобных тем, на которые вы указали (идеологии имеют тенденцию к политическим движениям, а религии имеют тенденцию к духовному), между ними действительно есть различия.Религии обычно классифицируются как подгруппы идеологий, поскольку они отвечают всем требованиям и выполняют функции, аналогичные идеологии, но обладают уникальными «свойствами» сами по себе.

Например, религии часто обладают большим набором условий, которым члены должны (или должны) соответствовать, особенно в отношении основных убеждений, чем идеологии. Это не означает, что такие идеологии, как нацизм, коммунизм или марксизм не обязательно имеют существенные наборы условий, но важное различие происходит в том, как эти условия выполняются.В частности, во всех упомянутых идеологиях большинство их основных принципов можно вывести из одного понятия. Для нацизма это была важность расовой (то есть белой или « арийской ») чистоты и необходимость связать ее с разновидностью социального дарвинизма, который наносил ужасный ущерб представителям еврейской веры и происхождения. Однако, по большому счету, религии редко когда-либо могут вывести все свои убеждения из одной аксиомы, отчасти потому, что многие верования в религиозной доктрине существуют независимо от (или, по крайней мере, отдельно) от этих основных аксиом.Например, многие, кто поклоняется одной из авраамических конфессий, подтверждают, что Бог выполняет принцип «наиболее совершенного мыслимого существа», но трудно понять, как это соотносится (не произвольно, и под этим я имею в виду, что не вытекает исключительно из того факта, что существует связь, даже если она незначительна или объясняется религиозными текстами) с исламским запретом на употребление в пищу свинины. Эти убеждения неотъемлемо нельзя вывести друг из друга. Это один из аспектов, который, по крайней мере на данный момент, отделяет религию от идеологии.

Часто библейские и основополагающие тексты также более распространены в религиях. Опять же, можно отметить, что многие коммунисты (а также марксисты) особенно высоко ценят «Коммунистический манифест» Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Но это исключения, и даже тогда мы можем наблюдать некоторые отличия этих текстов от религиозных. Самое важное различие касается святости или универсальной истины. Коммунистический манифест может считаться одним из наиболее важных политических текстов, по крайней мере, людьми, которые придерживаются его взглядов, но немногие сочтут его официальной максимой в политической перспективе.Это руководство. С другой стороны, хотя некоторые могут считать религиозные Священные Писания метафорическими или не буквальными, большинство считает эти тесты буквальными истинами нашего мира. Точнее, удаляя человеческий элемент «восприятия», мы можем утверждать, что мотивации для каждого вида текста расходятся. Большинство текстов более общего идеологического характера ищут метод «исправления» некоего «недостатка» (который, какова бы ни была его ценность, может быть как положительным, так и отрицательным), по их мнению, существует в человеческом обществе.Напротив, цель большинства религиозных священных писаний — увековечить идею о том, что каждая книга сама по себе является независимой истиной нашего существования. Есть и другие, меньшие различия, но они основные.

С точки зрения их действий, дающих разные результаты, это скорее серая зона, тем более, что она уже была. Определенные действия, такие как массовые самоубийства, в последнее время стали связывать с религией. Кроме того, существует также важный исторический прецедент самоубийств, мотивированных политическими системами.Многие войны порождены как политической, так и религиозной борьбой. Даже многие из (предполагаемых) положительных преимуществ (сообщество, общие убеждения и т. Д.) Очень похожи. Хотя очевидно, что не каждое результирующее действие идеологии согласуется с каждым таким действием религии (или с другими идеологиями или религиями), я склонен сказать, что между результатами существует в основном общая общность. По крайней мере, в той мере, в какой эти верования касаются больших групп людей.Иногда это может затруднить понимание того, мотивирована ли основная «причина» действий идеологиями (и религиями) или отдельными членами (я, как правило, придерживаюсь индивидуальной основы).

Что касается вашего вопроса о секуляризме и о том, чего он достигает в свете этих убеждений, я думаю, что он устанавливает два важных момента. Во-первых, в нем говорится, вопреки некоторым идеологиям, что природа убеждений человека не обусловлена ​​их существованием в определенной группе или государстве.То есть он применяет единую идеологическую точку зрения, ограничивающую любую и все другие идеологии (правда, с оговоркой, что они придерживаются общих моральных требований). Во-вторых, ни одна идеологическая или религиозная вера не может охватить всю полноту человеческой веры, но мы можем попытаться приблизиться к ней как можно ближе. Думайте об этом как о пределе; чем больше убеждений принимается как отдельная от идеологического опыта, тем ближе мы приближаемся к абсолютному идеологическому принятию, без необходимости полностью соглашаться с каждой идеологией (что, несомненно, было бы полной катастрофой).Это что-то вроде наилучшего сценария без отрицательных (и противоречивых) последствий наихудшего сценария. Однако, конечно, им можно манипулировать и злоупотреблять, особенно при принятии решения о том, какие взгляды «секуляризировать», поэтому потребуются дополнительные условия, чтобы гарантировать, что оно не станет радикальным.

И последнее замечание по поводу всего этого: идеологии не фиксированы. Под этим я не имею в виду, что отдельные люди могут изменить свое мнение относительно своей веры (хотя они, безусловно, могут), но что никакое описание, скажем, «христианства», «секуляризма» или «коммунизма» никогда не объяснит точного верования каждого приверженца этих идеологических систем.

Разница между религией и идеологией

23 июня 2011 г. Автор: Арон

Религия против идеологии

Религия и Идеология — это два термина, которые, вероятно, будут путать из-за близости их значений и концепций. Религия заключается в вере в сверхчеловеческую контролирующую силу, особенно в личного Бога или богов, которым разрешено поклоняться (определение дано в Кратком Оксфордском словаре). Другими словами, религия — это отрасль знания, которая занимается методологией поклонения и прославлением Бога.

С другой стороны, идеология имеет дело с системой идей, лежащих в основе экономической или политической теории. Например, марксистская идеология имеет дело с системой идей, лежащих в основе политической теории. Другими словами, можно сказать, что идеология имеет основу либо в экономике, либо в политике. В этом главное отличие религии от идеологии.

Религия имеет дело с обычаями и манерами определенного сообщества с точки зрения веры в сверхчеловеческие силы. С другой стороны, идеология не имеет отношения к обычаям и манерам социальной группы с точки зрения сверхчеловеческих способностей или божественности.Он более политический по своему характеру и принципам.

Религия не имеет ничего общего с политикой, тогда как идеология имеет много общего с политикой. Это также важное различие между религией и идеологией. У религии есть базовые тексты, которым нужно следовать, тогда как у идеологии есть базовые концепции и принципы, которым нужно следовать.

Религия часто развивается от основателей и религиозных руководителей. С другой стороны, идеология исходит от политических лидеров и экономических мыслителей. Религия основана на убеждениях и верованиях.С другой стороны, идеология основана на истинах и доказательствах. Религия не нуждается в доказательствах, чтобы установить религиозные истины. Он больше останавливается на логических выводах. В идеологии нет места для логических выводов. Это важные различия между религией и идеологией.

Религия или идеология? — Имманентный каркас

In Дом правительства Юрий Слезкин представляет с большим богатством идей и подробностей богатую источниками историю большевистских «верующих» и их индивидуальных судеб.Книга сама по себе, как «историческое произведение», вносит большой вклад в понимание жизни в до- и послереволюционные десятилетия, вплоть до чисток и их последствий.

Слезкин вложил свое повествование о «Доме правительства» в множество исторических и литературных источников, которые предлагают интимный взгляд на жизнь жителей. Эта направленность делает работу своего рода экспериментом в понимании связи между индивидуальной «верой» и «социальным существом», напоминая о решении Карла Маркса основного вопроса философии, столь важного для советского контекста: «это не сознание человека. мужчин, определяющих их бытие, но, напротив, их общественное бытие, определяющее их сознание.После представления во второй главе ряда главных героев и «проповедников» большевиков, определяющих их как «сектантов-милленаристов, готовящихся к апокалипсису», Слезкин в третьей главе развивает свою концепцию большевизма как милленаризма. Он раскрывает то, что можно рассматривать как суть его повествования: «самый очевидный вопрос о [их] светлой вере — это религия». Самый разумный ответ — это не имеет значения ». Хотя я почти не могу отдать должное амбициозному начинанию Слезкина, я кратко коснусь двух моментов, чтобы предположить, почему имеет значение , имеет ли мы значение, как ученые (историки, теологи, социологи и т. Д.).), говорить о большевизме в терминах «веры» и «религии» или нет. Короче говоря, я хочу сказать, что концепция милленаризма Слезкина, затрагивающая проблему религии, кажется, слишком абстрагируется от конкретных индивидуальных контекстов, дискурсов и самопонимания, которые исторические и литературные напряжения в его работах так уникально подчеркивают.

Слезкин отходит от двух основных научных подходов к определению религии, которые он резюмирует как «сущностное (что такое религия) и функциональное (что делает религия)».Для себя он цитирует функционалистский аргумент Эмиля Дюркгейма о том, что «у большинства людей на протяжении большей части истории человечества не было оснований для различия между« естественным »и« сверхъестественным »». Сам Дюркгейм определял религию как «единую систему верований». и практики, относящиеся к священным вещам ». Слезкин отмечает в духе дюркгейма: «функция священного — объединять людей в моральные сообщества». Исходя из этого плана, он обсуждает то, что он определяет как тысячелетние движения от Осевой Эпохи до большевизма и далее, причисляя Маркса к числу «пророков».”

Центральная роль концепции милленаризма заставляет ее функционировать (так сказать) в качестве аналитического ключа или, по крайней мере, эвристической концепции в книге, чтобы понять, почему «судьба большевизма [была] так отлична от судьбы христианства, ислама, Мормонизм и бесчисленное множество других верований тысячелетия ». Один ответ может быть таким: потому что большевизм / коммунизм не был и никогда не был «религиозным» в том смысле, в каком были все эти движения. И это как раз имеет отношение к «содержательному» аспекту религии.В любом случае то, как Слезкин применяет функциональную концепцию милленаризма, описывая его в «широком смысле» как веру в «неминуемый и насильственный конец света, за которым последует постоянное решение реальной идеальной проблемы, понимаемой как сближение. неба и земли », создает впечатление, что это восприятие было существенным или« существенным »для всех этих движений и верований.

Теперь Слезкин явно развивает свою концепцию милленаризма, недовольный «общепринятым определением» религии как подразумевающим веру в «существование сверхъестественных сущностей, обладающих способностями к действию».Он поднимает вопрос, «является ли марксистская драма всеобщей деградации и спасения (…) в каком-то смысле« сверхъестественной ». Обычный ответ — нет: потому что марксистское предсказание должно быть рациональным и приземленным; (…) Потому что «обычные люди» не считают марксизм религией; и потому что весь смысл использования общепринятого определения состоит в том, чтобы исключить марксизм и другие верования, которые предполагают несуществование сверхъестественных (бросающих вызов науке) сущностей ». Используя понятие милленаризма, Слезкин пытается выйти за рамки этого «обычного ответа».”

Но «обычный ответ» имеет смысл, поскольку он ссылается на существенный аргумент. То, что происходит в повествовании Слезкина, если не уделять достаточного внимания содержательному аспекту религии, можно вкратце продемонстрировать, отождествив два «тысячелетних» выражения: «Настоящий день» (метафора, заимствованная из эссе Николая Добролюбова (1860 г.) для обозначения Большевистское ожидание будущего) и «Второе пришествие» христианского богословия. Слезкин применяет эти метафоры в разных местах книги, например: «Большинство пророков настоящего Дня были либо христианами, либо социалистами.(…) Но обычно они считали друг друга противоположностями. Христиане были склонны думать о социалистах как об атеистах или антихристах, а социалисты были склонны соглашаться (при этом считая христиан отсталыми или лицемерными). В стандартных социалистических автобиографиях потеря «религиозной» веры была предпосылкой для духовного пробуждения ».

Этот отрывок точно резюмирует, почему «обычный ответ» на разницу между религией (в основном христианской в ​​досоветском случае) и социализмом / большевизмом по существу: он выражает самопонимание людей на содержательном уровне «веры».«Для человека и для нашего научного понимания этого человека действительно имеет значение, верит ли он / она во Христа как второе лицо Троицы или в теорию классовой борьбы Маркса (не говоря уже о христианских социалистах, которые верили и в то, и в другое лицо Троицы). ). В отличие от этого, представление Слезкина о «тысячелетнем» будущем ожидании функционирует как формальное сходство, которое преодолевает такие различия.

Подход Слезкина, казалось бы, дополняет текущие научные дебаты о коммунизме как «светской» или «политической религии», которые согласны с тем, что «явления, подобные наблюдаемым в религии, возникают в русском коммунизме, а также в итальянском фашизме и немецком национал-социализме.Одним из очевидных коммунистических примеров (обсуждаемых Слезкиным) является забальзамированный Ленин в Мавзолее как «реликвия» и сопровождающий его культ Ленина. Критические современные наблюдатели, такие как религиозные философы Николай Бердяев и Семен Франк, писатель Андрей Платонов (которого Слезкин цитирует на стр. 183) и историк искусства Александр Габричевский, безошибочно определили такие коммунистические адаптации как суррогаты православия и религиозной традиции. Габричевский, например, отмечал, что партия большевиков «является сатанинской пародией на Церковь, партийные съезды представляют церковные советы, парады, демонстрации и собрания представляют собой ритуальные действия и т. Д.”

Слово «пародия» раскрывает содержательный аспект. Это указывает на качественный сдвиг в этих якобы похожих явлениях. Большинство большевистских «верующих» и «проповедников» занимали очень откровенную философскую (марксистскую) позицию по отношению к «сверхъестественному» и явно придерживались материалистических и имманентных рамок. Большевики / коммунисты подражали формам русско-православной традиции, отвергая при этом содержание веры и реальность «сверхъестественного». Это подмена, а не подобие.Действительно, все эти имитации и «пародии» на религиозные явления функционировали (и сознательно использовали) как идеологию. Природу этого сдвига в сторону идеологии становится трудно понять, если мыслить в терминах «сходства» или «функции» или в рамках общего термина, такого как «сакральное» Дюркгейма или милленаризм Слезкина. Это еще одна причина, по которой «обычный ответ» точен.

Актуальная проблема — методология. Речь идет о концепциях, о которых идет речь, например о субстанциальном / функциональном различии или теориях политической религии, которые имеют смысл только в «разочарованных» или секуляризованных рамках в том смысле, который наиболее убедительно описал Чарльз Тейлор.То есть, вообще говоря, в разочарованном «воображаемом» — если использовать терминологию Тейлора — люди осознают различие между естественным и сверхъестественным так, как люди в зачарованном воображаемом не осознают. Поразительно, но Слезкин каким-то образом, кажется, отмечает именно этот момент в коротком замечании: «Одной из причин проблем с определениями является желание применить одно и то же название к двум очень разным системам убеждений: одной, которая не знала, что это система убеждений, и другой. так оно и было — и очень сильно относилось к этому.«Применительно к нашему случаю, в то время как христианская традиция в этом смысле не знала, что это система верований, марксизм во многом знал. В самом деле, марксисты / большевики были сознательными участниками конкретного процесса разочарования и секуляризации и в его философских, научных и идеологических выражениях. Уже исторически они принадлежат к иному «воображаемому», чем большинство «милленаристских» параллелей, проводимых Слезкиным на протяжении всей книги.

Функциональные определения или подходы, которые не учитывают комплекс исторических, социальных и «существенных» аспектов, рискуют стереть границы между религией и идеологией.Именно здесь историческое повествование Слезкина и его фокус на отдельных свидетельствах и архивных документах имеют не только историческую, но и методологическую прибавочную стоимость. Сосредоточение внимания на личности может помочь предостеречь от применения таких терминов, как религия и идеология, и получить правдивое представление о жизни большевиков, а также о природе идеологического режима, который они сформировали и которым были сформированы.

Итак, вместо того, чтобы предлагать понимать «светящуюся веру» большевиков в религиозных или тысячелетних терминах, я использую книгу Слезкина как возможность переосмыслить связи между личностью, религией и идеологией.

Культура или идеология? на JSTOR

Abstract

Несмотря на изобилие эмпирических исследований участия религии в политической жизни, остается много нечеткости в отношении концепций, которые лучше всего отражают это. Часто используются два подхода: «религия как культура» и «религия как идеология». С некоторых точек зрения культура и идеология рассматриваются как взаимоисключающие формы религиозно-политических явлений; с другой стороны, эти два понятия объединены. В этой статье приводится довод в пользу аналитического различия между культурой и идеологией, которое все еще сохраняет их интерактивную и часто дополняющую природу.Примеры из эмпирических исследований религии в политике демонстрируют различные способы, которыми религия выступает в качестве политического ресурса, и полезность предлагаемого аналитического различия.

Информация о журнале

Журнал научного изучения религии (JSSR), ежеквартальное издание Общества научного изучения религии, публикует исследования религиозных явлений на протяжении более сорока лет. Опираясь на широкий междисциплинарный профиль науки, включая религию, социологию, политологию, психологию, антропологию и историю, журнал предлагает научный анализ роли религии в обществе.Примеры затронутых тем включают модели членства в церкви и рост, отношения между религией и здоровьем, отношения между религией и социальными установками, рост фундаментализма, секуляризацию и сакрализацию, а также новые религиозные движения. JSSR — важное издание для тех, кто хочет быть в курсе научных исследований о роли и влиянии религии в современном мире.

Информация об издателе

Wiley — глобальный поставщик контента и решений для рабочих процессов с поддержкой контента в областях научных, технических, медицинских и научных исследований; профессиональное развитие; и образование.Наши основные направления деятельности выпускают научные, технические, медицинские и научные журналы, справочники, книги, услуги баз данных и рекламу; профессиональные книги, продукты по подписке, услуги по сертификации и обучению и онлайн-приложения; образовательный контент и услуги, включая интегрированные онлайн-ресурсы для преподавания и обучения для студентов и аспирантов, а также для учащихся на протяжении всей жизни. Основанная в 1807 году компания John Wiley & Sons, Inc. уже более 200 лет является ценным источником информации и понимания, помогая людям во всем мире удовлетворять их потребности и реализовывать их чаяния.Wiley опубликовал работы более 450 лауреатов Нобелевской премии во всех категориях: литература, экономика, физиология и медицина, физика, химия и мир.

Wiley поддерживает партнерские отношения со многими ведущими мировыми обществами и ежегодно издает более 1500 рецензируемых журналов и более 1500 новых книг в печатном виде и в Интернете, а также базы данных, основные справочные материалы и лабораторные протоколы по предметам STMS. Благодаря растущему предложению открытого доступа, Wiley стремится к максимально широкому распространению и доступу к публикуемому контенту, а также поддерживает все устойчивые модели доступа.Наша онлайн-платформа, Wiley Online Library (wileyonlinelibrary.com), является одной из самых обширных в мире междисциплинарных коллекций онлайн-ресурсов, охватывающих жизнь, здоровье, социальные и физические науки и гуманитарные науки.

Становится ли идеология официальной религией Америки?

Прошло больше года после потрясающей победы Дональда Трампа, либералы и консерваторы все еще пытаются разобраться в том, что кажется очень ненормальным «новым нормальным явлением».

Либералы склонны утверждать, что Трамп — всего лишь проявление врожденной недоброй, расистской и женоненавистнической республиканской партии.Консерваторы же винят в неудачной кампании Хиллари Клинтон неудачную прогрессивную политику и ханжескую политику левых, вызывающую разногласия. Консерваторы спрашивают, если избиратели Трампа расисты, почему треть американских округов, которые дважды голосовали за Барака Обаму, дважды голосовали за Трампа?

Обе стороны стремятся быть совестью консерватизма. Левые, однако, похоже, не разделяют способности правых к саморефлексии и исправлению. Либеральных голосов саморефлексии трудно найти, но у консерваторов их предостаточно.Видные голоса справа, которые утверждают, что что-то пошло не так, включают сенатора США Джеффа Флейка (R-AZ), Питера Венера, Билла Кристола, Чарли Сайкса и других.

В Как правые потеряли рассудок Сайкс — ведущий консервативный радиоведущий и автор — пишет: «После победы Трампа над Хиллари Клинтон демократам необходимо провести вскрытие; Республиканцам нужен экзорцизм ».

Язык «экзорцизма» Сайкса красочен и проницателен, чего он, возможно, и не имел в виду.Он царапает поверхность глубоких культурных изменений, из-за которых правые и левые теряют рассудок.

Исследовательский центр Pew Research Center предлагает два важных ключа, которые указывают на более глубокую теорию и объяснение нашего современного безумия.

В 2015 году Pew отметил резкое увеличение числа тех, кого они называют религиозными «нонами». Пью описывает «нонистов» как «людей, которые идентифицируют себя как атеистов или агностиков, а также тех, кто заявляет, что их религия не является« ничем особенным »». Процент «нонистов» подскочил с 16 процентов в 2007 году до 23 процентов в 2014 году. (рост примерно с 37 миллионов до 56 миллионов американцев).

Восстание религиозных «нонистов»

Pew Research Center

В отдельном исследовании Pew отметил резкое усиление политической поляризации. Пью сообщил: «С 1994 года средний партийный разрыв увеличился с 15 процентных пунктов до 36 пунктов» и отметил, что «партийный разрыв намного шире, чем любое из этих демографических различий».

Политическая поляризация в 1994 г.

Pew Research Center

Политическая поляризация в 2017 году

Pew Research Center

Pew не предполагает какой-либо связи между упадком традиционной религиозной принадлежности и усилением поляризации Америки, но они могут быть тесно связаны.

Кто-то, кто, возможно, заметил связь, — это психолог Карл Юнг (1875-1961), который утверждал, что у человечества есть «религиозный инстинкт» — глубокая потребность поклоняться чему-либо, осмысливать мир и развивать мировоззрение. Секуляристы могут утверждать, что этот инстинкт является побочным продуктом эволюции и нашего желания понять свое окружение. С другой стороны, традиционные верующие считают, что аргумент Юнга является более современной версией концепции «вакуума в форме Бога», приписываемой Блезу Паскалю.

Паскаль на самом деле не сказал «Бог в форме вакуума» (это апокрифическая цитата). То, что он сказал, было более глубоким:

Что еще провозглашает эта жажда и эта беспомощность, как не то, что когда-то в человеке было настоящее счастье, от которого все, что осталось, — это пустой след и след? Он тщетно пытается заполнить все вокруг себя, ища в вещах, которых нет, помощи, которую он не может найти в тех, которые есть, хотя ничто не может помочь, поскольку эту бесконечную бездну можно заполнить только бесконечным и неизменным объектом; другими словами самим Богом.

«Религиозный инстинкт» Юнга выражает аналогичную идею. В период коммунистической эпохи в 1958 году Юнг утверждал в «Неоткрытое Я» , что «вы можете забрать у человека богов, но только для того, чтобы дать ему взамен других».

Продолжает Юнг:

Государство занимает место Бога; вот почему, если смотреть с этой точки зрения, социалистические диктатуры — это религии, а государственное рабство — это форма поклонения … Политика государства превозносится как кредо, лидер или партийный босс становится полубогом, превосходящим добро и зло, а его приверженцы почитаются как герои, мученики, апостолы, миссионеры.Есть только одна правда, и кроме нее никакой другой. Это святое и неподвластное критике. Тот, кто думает иначе, — еретик.

Сегодня теорию Юнга можно назвать Законом сохранения религиозного инстинкта, социальной версией закона сохранения импульса Ньютона. Религия никуда не денется. Он просто уходит в другое место. В современной Америке это место — идеология.

Сегодняшняя политическая риторика определенно предполагает, что мы не менее религиозны, но религиозны в другом.И левые, и правые все чаще используют религиозную или «теологизированную идеологию» для выражения своих взглядов. Консерваторы обсуждают идеологическую чистоту, как будто можно быть отступившим консерватором, которому нужно снова посвятить свою жизнь консерватизму у костра. Либералы, с другой стороны, превратили экологию и политику идентичности в религии, высмеивающие скептиков и описывающие государственное здравоохранение как трансцендентное право человека.

Наиболее очевидно это проявляется в реакции на скандалы вокруг У.Сенатор Аль Франкен (Минфин) и Рой Мур, кандидат от республиканцев в сенат на внеочередных выборах в Алабаме. Многие левые и правые готовы отвергнуть обвинения, даже если они верны, потому что оба человека служат более высокому идеологическому призванию. Тот факт, что предполагаемые жертвы Франкена старше, не может служить оправданием. Сексуальные домогательства не имеют возраста согласия.

Между тем, Нэнси Пелоси почувствовала себя обязанной описать представителя США Джона Конайерса (D-MI) как «икону», прежде чем попросить его уйти в отставку.Между иконами и идолами действительно есть тонкая грань. Чтобы было ясно, обвиняемые имеют право на надлежащую правовую процедуру. Но реакции на эти предполагаемые действия говорят сами за себя.

Сегодня идеология, похоже, заполняет вакуум, оставленный традиционной верой. Элементы с обеих сторон потеряли рассудок. Существует Ось лицемерия, объединяющая рационализаторов с обеих сторон.

Либералам нужно спросить себя: почему так много на их стороне, которые считают себя просвещенными и пострелигиозными, используют прогрессивную фундаменталистскую религиозную риторику для продвижения своих взглядов? Между тем консерваторам нужно спросить традиционных верующих, действительно ли они верят, что автору теории струн и разработчику ДНК нужно дополнительное голосование в Сенате, чтобы организовать изменения? Конечно, гражданская активность — это достоинство, но какой ценой? Опять же, даже если предположить, что Рой Мур невиновен, что нужно, чтобы лишить человека права занимать высокий пост, если сексуальное насилие над несовершеннолетними недостаточно вопиюще? Аргумент о том, что эти действия следует игнорировать для достижения большего идеологического блага, почти так же отвратителен, как и само предполагаемое поведение.

В современной Америке гражданская религия — имея в виду власть, выходящую за рамки правительства в публичных ритуалах, — была вытеснена негражданской религией — нормализацией демагогии и релятивизма на общественной площади, которая оправдывает жестокое обращение с детьми, когда обидчик преследует большее благо.

Многие слева и справа кланяются одному и тому же ложному богу государственной власти с противоположных сторон алтаря. Странность сегодняшнего культа политики личности возникла не случайно. Pew выявил пробел, который поспешила заполнить идеология.Задача принципиальных людей с обеих сторон — вернуть идеологию на место. Идеология — это способ систематизировать идеи и способствовать дебатам, а не предоставлять смысл, цель или ответы на трансцендентные и фундаментальные вопросы жизни.

Религия, идеология и убеждения — Оксфордская стипендия

Страница из

НАПЕЧАТАНО ИЗ ОНЛАЙН-СТИПЕНДИИ ОКСФОРДА (oxford.universitypressscholarship.com). (c) Авторские права Oxford University Press, 2021. Все права защищены. Отдельный пользователь может распечатать одну главу монографии в формате PDF в OSO для личного использования.дата: 13 июня 2021 г.

Глава:

(стр.89)
8 Религия, идеология и убеждения

Источник:

Евангелисты против либералов

Автор (ы):

Джеймс К. Веллман младший

Издатель:

Oxford University Press

DOI: 10.1093 / acprof: oso / 9780195300116.003.0010

В этой главе естественная история религиозной идеологии исследуется относительно взглядов каждой группы на Иисуса Христа, Библию и эпистемологию.Идеология — это нейтральный термин, означающий способ использования культурных процессов для формирования и управления социальным и политическим поведением. Для евангелистов Иисус Христос спасает от греха и питает в любви; для либералов Иисус Христос является примером сострадания, гостеприимства и справедливости. Для евангелистов истина абсолютна, дана Писанием, относительно статична, но глубоко лична и убедительна; для либералов истина — это любовь, справедливость в динамичном духовном путешествии, которое углубляет понимание того, что является средством воплощения этих принципов в жизнь.

Ключевые слова:

идеология, Иисус Христос, Библия, эпистемология, правда, политика, грех, любовь, справедливость, безошибочность, духовное путешествие, уверенность, священная история

Для получения доступа к полному тексту книг в рамках службы для получения стипендии

Oxford Online требуется подписка или покупка. Однако публичные пользователи могут свободно искать на сайте и просматривать аннотации и ключевые слова для каждой книги и главы.

Пожалуйста, подпишитесь или войдите для доступа к полному тексту.

Если вы считаете, что у вас должен быть доступ к этому заголовку, обратитесь к своему библиотекарю.

Для устранения неполадок, пожалуйста, проверьте наш

FAQs

, и если вы не можете найти там ответ, пожалуйста

свяжитесь с нами

.